Страница 40 из 46
Володя к нам часто приходил с Петей Тодоровским, потому что у Пети была гитара, а у нас не было. Однажды они пришли, помню, а Толя задерживался, и Петя и Володя, пока его ждали, пели вместе.
На „Грузии" кто-то дал старую гитару моему мужу специально для Володи, и Володя всегда там играл на ней. На ней очень много автографов, потому что играл на ней и пел под неё не только Володя. Все, кто пел под эту гитару, на ней расписывались. Мы эту гитару отдали в Одесский литературный музей.
М. Ц. — Итак, в Одессе Вы общались с Высоцким часто и много. А были ли встречи в Москве?
В. Г. — Однажды моему мужу сделали операцию в Москве. И так получилось, что именно в это время я упала, и у меня был перелом крестца, и я не могла сразу поехать к нему в Москву.
Через месяц, когда мне разрешили встать, я немедленно полетела в Москву. Первым, кого я увидела в Москве, был Володя, он пришёл навестить моего мужа в гостинице, где тот жил после операции. Он сразу сказал мне: „Чем я тебе могу помочь?"
Я говорю: „Мне нужна кухня и кастрюли. Посмотри: Толя лежит худой, как щепка. В гостинице я ничего приготовить не смогу, а я должна поднять его на ноги, ему скоро идти в рейс".
И тогда Володя сказал: „Вы будете жить у меня".
Он снимал тогда большую квартиру, адреса я сейчас не помню. Толя говорит: „Ну, как же это будет? Ведь к тебе приходит много народу".
Володя ответил: „Никого не будет. Вот сегодня последний день, когда кто-то придёт — и больше никого не будет".
Володя приехал за нами на машине, и мы из гостиницы переехали к нему. Он нам отдал свою с Мариной спальню, а сам спал в кабинете. Утром мы вместе завтракали, и я в первый раз видела, как Володя жарил мясо. И каждый вечер, когда бы он ни приходил, я вставала и говорила: „Володечка, будешь чай пить или кушать?"
Иногда он пил чай или ужинал, но чаще он говорил: „Нет, я сыт, я не буду". Садился у себя в кабинете и писал стихи, а потом через какое-то время пел их нам. Это продолжалось больше месяца, и за всё время никто не приходил — Володя всем запретил, чтобы не тревожили Толю.
И знаете, я почувствовала, да и сам он мне говорил, что ему не хватает тепла домашнего. „И как же я буду без вас? Я уже так привык, что ты меня встречаешь, предлагаешь поесть…" Этого ему постоянно не хватало, Марина же не могла с ним всё время быть. К тому же, у неё тогда со старшим сыном неприятности были…
И всё-таки каждый раз, когда Володе было плохо, когда он был в больнице, она немедленно бросала всё и прилетала.
М. Ц. — Вы бывали у Высоцкого на Малой Грузинской?
В. Г. — Да, конечно. Когда мы были в Москве, мы обязательно встречались, он нам с Толей пел свои новые песни. Квартирой новой он гордился, показывал её нам. При нас Марина часто звонила ему из Парижа, и Володя всегда утешал её, если она была чем-то расстроена. В основном это были проблемы с сыном.
М. Ц. — Насколько я знаю, Высоцкий и Влади бывали в круизах на „Грузии" только на Крымско-Кавказской линии?
В. Г. — Нет, не только. Муж рассказывал, что однажды зимой Володя и Марина встретились с ним где-то за границей (зимой „Грузия" ходила вокруг Европы) и проехались немного, в нескольких портах побывали вместе. Володя был у Марины во Франции, но деталей того, где они сели и где сошли, я не знаю.
М. Ц. — Я об этом никогда не слышал! А такое было один раз?
В. Г. — И этого точно не знаю. Надо будет посмотреть, может быть, в домашнем архиве что-то есть об этом… Но я помню, что они где-то за рубежом сфотографировались на „Грузии" — Володя, Марина и мой муж.
М. Ц. — А когда Вы виделись с Высоцким последний раз?
B. Г. — Я думаю, за год до его смерти. Он был уже очень плохой. Мы встретились в одной компании, куда он нас специально позвал, чтобы спеть что-то новое, но даже спеть он не смог. Он был совершенно белый, чувствовал себя уже очень плохо. Это было первый раз, чтобы он хотел спеть — и не смог»[215].
В значительной степени воспоминания своей матери дополняет сын капитана С. Гарагуля.
«С. Г. — Трудно вспоминать мне… Ну, приходил Володя, пел песни. Ну, представьте: приходит к Вам в гости человек, как вспоминать? Хотя, разумеется, приходил он не ко мне, а к папе… Когда он приезжал в Одессу, то всегда был у нас. Поэтому на его концертах я никогда не был, я слушал его дома, либо на „Грузии".
Остались, конечно, в памяти разные случаи. У меня были проблемы в школе, ко мне стали местные бандиты приставать. Володя хотел пойти разобраться, но кончилось тем, что поехал другой человек, Сёма Гаспаров, режиссёр с Одесской киностудии. Он тоже был у нас в гостях. Он какой-то боевик снимал, приехал к нам вместе с каскадёром своим. У них там бутафорское оружие было — пистолеты, автоматы. Поехали, разобрались, что называется, разогнали тех бандитов. Но Высоцкий с ними не ездил.
Помню, как мы с ним на спор играли в подкидного дурака. Я считал, что я хорошо играю, он о себе тоже так думал. И мы поспорили, что я не проиграю ему больше половины партий. И закончилось это со счётом 4:4 при двух ничьих.
М. Ц. — Высоцкий часто бывал на теплоходе „Грузия", капитаном которого был Ваш отец. Вы виделись с Высоцким на „Грузии"?
C. Г. — Конечно, виделся. Папа ему всегда „люкс" давал. Это ещё на старой „Грузии" было. Отец летом плавал на Крымско-Кавказской линии. Там раз была совершенно роскошная история, никогда не забуду.
У отца был помполит на судне, ну полный дурак. Случай этот был в Ялте. Володя был на корабле, был там ещё поэт Григорий Поженян. Кто-то пришёл в гости из Дома творчества писателей — помню, пришли Окуджава, Ваншенкин, Инна Гофф и композитор Френкель. Кто-то ещё был…
Помполит прослышал об этом, — ну такие люди собрались! Он прибежал — вроде как с докладом — и уселся в салоне. Шёл обычный весёлый разговор, и Окуджава Высоцкому что-то в шутку сказал про евреев. А помполит, который до этого и слова сказать не мог, был жуткий антисемит — и он моментально встревает в разговор: „Да! Должен вам сказать, что эти жиды…"
Ну, все отсмеялись, уже скоро отход. Все пошли вниз провожать тех, кто пришёл из Дома творчества, и когда к трапу шли, отец помполита перехватил:
„Что Вы себе позволяете?! Как Вам не стыдно! У нас Высоцкий в гостях, он наполовину еврей. Френкель тут… Ведёте себя, как хам!" — и пошёл вниз.
Помполит какое-то время всё это осознавал, потом прибегает вниз, подходит к Высоцкому и говорит:
„Простите, Владимир Семёнович! Я не знал, что Вы еврей".
Народ просто попадал. Это было невероятно смешно!
А однажды, помню, была очень интересная швартовка. У Высоцкого есть песня, где есть слова: „на глазах от натуги худеют канаты, из себя на причал выжимая слезу…" Это очень точный образ. Он любил смотреть швартовки на старой „Грузии", стоя на мостике. Это судно ещё довоенной постройки, бывший польский корабль „Ян Собеский". Там не было носовых подруливающих устройств, только задние винты. При швартовке канат растягивается и с него капли летят — как слёзы.
В том рейсе Высоцкого на судне не было, и отец с ним о встрече не договаривался. Корабль швартуется в Ялте — и вдруг с причала раздаётся эта песня! Высоцкий прилетел из Москвы и поехал в порт, зная, что приходит„Грузия". Он был тогда изрядно выпивший, но пел абсолютно трезво, и это пение при швартовке ударило меня очень сильно.
Он поднялся на корабль и дошёл с нами до Сочи. Оттуда ему надо было улетать. В Сочи нет аэропорта, самолёты летают из Адлера. Папа организовал ему билет и попросил своего приятеля, который был то ли капитаном порта, то ли начальником морвокзала, я уже не помню, проследить, чтоб всё прошло нормально.
„Володя себя плохо чувствует, так ты проследи, чтоб он улетел без приключений".
Через несколько дней папа мне рассказал такую историю. Он встретил этого приятеля.
215
Цит. по фонограмме беседы от 14.04.2006.