Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 34 из 46

«М. Ц. — Насколько я знаю, Вы должны были работать с Высоцким на фильме „Зелёный фургон"?

В. М. — Да, я был утверждён Гостелерадио на этот фильм директором. Он уже написал туда одиннадцать песен, подготовка шла полным ходом, и в сентябре мы уже должны были запускаться.

Володя очень интересовался тем временем. Это было время в Одессе, когда зарождались эти песни — городской полублатной фольклор. „Цыплёнок жареный" "Мурка" — это же всё из того времени. Время было лихое. Ещё не было мощной Советской власти, и Одесса была, так сказать, на свободе. И вот Володя хотел это время снять. Не получилось…

М. Ц. — Вы сказали, что Высоцкий к этому фильму написал одиннадцать песен. Специалистам известно только две, которые, возможно, предполагалось использовать в этом фильме. Вы сами слышали одиннадцать песен или это Вам Высоцкий сказал?

В. М. — Я ему предложил сам одесские песни того времени, очень лихие. Он послушал и сказал, что песни эти работают хорошо, и прямо в начале фильма будет звучать песня „Ужасно шумно в доме Шнеерзона…" это такая известная песня. А то, что он написал, я не слышал. Он говорил, что были некие намётки. Да нам и не нужно было тогда это слушать. Мы же думали, что впереди много времени, запишем всё, как надо!

Он говорил так: у него есть песни написанные, которые слышат все; есть песни, которые слышат только избранные, которым он доверяет; есть песни, которые записаны и „притырены" спрятаны; а есть песни, которые хранятся только у него в голове. Поэтому, что он написал к „Зелёному фургону" я не знаю. Он говорил, какие там наброски были, но разве сейчас упомнишь!»[186].

Как мы только что видели, у Высоцкого были серьёзные разногласия с самим собой относительно того, попробовать ли снимать фильм или отказаться под давлением обстоятельств. И всё же, как мне кажется, Высоцкий в конце жизни не собирался отказываться от постановки. Косвенным доказательством сказанного являются короткие воспоминания Л. Токаревой, художника-постановщика Одесской киностудии.

«Приглашение на кинокартину „Зелёный фургон" в качестве художника-постановщика было для меня неожиданным.

Первый раз я увидела Высоцкого в маленьком дворике Союза кинематографистов, где он ходил в костюме Жеглова и с сосредоточенным видом повторял то про себя, то вслух текст предстоящей сцены. Он всё время отводил правую руку в сторону, как бы что-то объясняя или рассуждая, держа в левой руке сценарий…

Прошло время. Как-то мы с Юнгвальдом-Хилькевичем шли по главной аллее студии, и ещё издали увидели знакомую фигуру, — нам навстречу шёл Высоцкий. Было много радости. Хилькевич в свойственной ему манере представил меня как лучшего художника киностудии, сказал, что мы делали вместе „Трёх мушкетёров" превозносил мою энергию и умение выкручиваться в сложных ситуациях на площадке.

Высоцкий с интересом слушал его, а потом сказал: „Может, это не случайно". И стал говорить о том, что мечтает, — и это почти реально, — запуститься с музыкальным фильмом „Зелёный фургон". Потому он здесь. Он бы хотел набрать в группу толковых и любящих своё дело людей, ведь это его первая постановка. — „Лорку я тебе не отдам, — сказал Хилькевич. — Я сам скоро запускаюсь".

Прошло ещё время. Я шла по центральной аллее студии, мне навстречу шёл Высоцкий. Так уж получилось, что все наши встречи происходили на аллеях и дорожках Одесской киностудии.

„У меня к Вам предложение, — сказал он. — Хочу, чтобы мы поработали вместе на картине, хотя запуска ещё нет, но эта работа потребует много терпения и отдачи". Я согласилась.

…Параллельно с работой над другой картиной я стала собирать изобразительный материал по библиотекам, в старых журналах и книгах. Его интересовали, прежде всего, детали, мелочи. Например, с какой посуды ели люди разных сословий, как выглядели стаканы, рюмки, спички, свечи, этикетки. Эти требования распространялись на интерьеры, на натурные объекты. Он хотел знать все подробности о том времени…

С Высоцким я встречалась ещё четыре раза, показывала собранный материал, зарисовки и собственные соображения по картине.

…В последнюю встречу Высоцкий подошёл ко мне с ничего не видящими глазами, смотря вдаль, сказал: „Всё прахом — извини" — и ушёл»[187].

Мне это показалось странным — ведь фильм, в конце концов, власти кино не запретили, хоть, как мы видели, мурыжили с разрешением очень долго. Я позвонил Ларисе Дмитриевне с просьбой помочь разобраться в неясностях.

«М. Ц. — Когда состоялся Ваш последний разговор с Высоцким, в котором он сказал: „Всё прахом"?

Л. Т. — Вы знаете, я не помню точно. Я помню, что мы начинали разговор, когда шли съёмки „Места встречи…" а когда был последний разговор — я просто не помню.

М. Ц. — Но ведь фильм-то ему снимать разрешили! Почему же он так сказал?

Л. Т. — Возможно, он имел в виду, что ему не разрешают делать фильм таким, каким он хотел его делать. Мы были с Высоцким вовсе не так уж дружны, он мог мне всего не рассказывать»[188].

Видимо, так и было и, очевидно, именно к этому периоду относится появление описанной в воспоминаниях Шевцова идеи Высоцкого снимать одновременно две ленты, одну — липовую, другую — настоящую.

Часть 2-я

КОНЦЕРТЫ В ОДЕССЕ

Выступлений Высоцкого в Одессе было на удивление немного, учитывая то количество времени, что он проводил в этом городе. Сохранилась лишь одна фонограмма его одесского концерта и не единой фотографии, сделанной на его выступлениях в Одессе. Информацию пришлось собирать буквально по крохам.

Долгое время исследователям не было известно вообще ни об одном концерте Высоцкого в Одессе. Лишь после заметки журналистки Т. Егоровой, опубликованной в газете «Вечерняя Одесса» 13 июня 1992 года, были получены письма от читателей, побывавших на выступлениях Высоцкого. Редакция опубликовала выдержки из некоторых писем (об этом пойдёт речь ниже), а московский высоцковед В. Тучин попросил Т. Егорову прислать ему все письма, полученные редакцией в качестве откликов на её заметку. Эти письма без купюр опубликованы в сборнике «Белорусские страницы» (вып. № 41, Минск, 2006 г.).

О первом по времени выступлении Высоцкого в Одессе сообщил редакции В. А. Мосенз. «В сентябре 1962 года был намечен концерт Высоцкого в актовом зале технологического института им. М. В. Ломоносова, — уверенно сообщает он. — Билеты на этот концерт были проданы. Цена была один рубль, что по тем временам недорого. Начало концерта в 19.00. Я занял своё место в зале. Ожидание было долгим, но предупреждали, что певец будет…Спустя некоторое время вышел объявляющий и заявил, что Высоцкий есть, но петь он сегодня не может, и концерт будет перенесён. Зрители стали требовать Высоцкого. Он вышел. На нём был стального цвета костюм с приуженными брюками, белая сорочка, галстук, чёрные туфли, аккуратно, не очень высоко подстрижен. Когда он выходил на сцену, было заметно, что кто-то шёл рядом с ним, сопровождая, едва ли не до середины сцены. Он извинился и стал просить зрителей перенести концерт, так как петь он не может. Зрители были неумолимы. Он попросил гитару. Её подали из-за кулис. Начав петь, он тут же замолчал, заявив, что петь не может. Сказал, что будет петь в другой раз, и ушёл со сцены.

Только тогда я заметил, что он был изрядно выпивши»[189].

Обычно я, анализируя чьи-то воспоминания, воздерживаюсь от резких оценок. В данном же случае возьму на себя смелость сказать, что всё описанное выше либо выдумано от первой до последней строки, либо — в лучшем случае — автор спутал даты.

Стального цвета костюм? Да в 1962 году у Высоцкого был один пиджачок, который он носил, что называется, и в пир, и в мир, и в добрые люди. Зрители настоятельно требовали песен. А что, собственно, мог он спеть? Пять-шесть своих песен да десяток народных! И откуда, собственно, одесситы могли в самом начале 1960-х годов эти песни знать?

186

Цит. по фонограмме беседы от 22.05.2005.

187

Лазарева Г., Миненко В. Имена Одесской киностудии. Владимир Высоцкий. Одесса, 2006.

188

Цит. по фонограмме беседы от 3.03.2007.

189

Цит. по сб. «Белорусские страницы». Вып. 41. Минск, 2006. С. 30.