Янтарная комната (ЛП)

— Ничего страшного не произошло, — успокаивал доктор Финдлинг Коха по пути на четвёртый этаж, и облегчённо вздохнул, только войдя в комнату. — Но не надо всё время полагаться на удачу. Не знаю, кто это сказал, но он прав: удача — продажная девка!

— Возможно, это сказал я! — усмехнулся Кох. — На что вы намекаете, доктор Финдлинг?

— Германия после наступлений перешла к обороне…

— Финдлинг, не надейтесь на то, что я постоянно буду пропускать мимо ушей ваши слова. — Кох по-дружески, но неодобрительно посмотрел на доктора Финдлинга. — На войне всегда так: то наступают, то отступают. И так до окончательной победы! Вспомните Фридриха Великого. После поражения под Кунерсдорфом все полагали, что Пруссии пришёл конец. А что потом? Лейтен! И Пруссия стала сильнее прежнего! Почему? Потому что Фридрих никогда не сдавался! Вот и наш фюрер… он никогда не сдаётся. Поражения делают его ещё сильнее, и у нас будет свой Лейтен и окончательная победа!

— Тем не менее, гауляйтер, воздушные налёты с Запада могут распространиться и на Восточную Пруссию, — осторожно произнёс Финдлинг.

— Если появятся самолеты, мы их будем сбивать.

— Но несмотря на это, они будут сбрасывать бомбы. А если бомба попадёт в замок, в этот флигель на четвёртом этаже…

Кох пристально посмотрел на Финдлинга. Он сразу всё понял и представил весь ущерб, который нанесло бы такое попадание. Вахтер вдруг оцепенел, у него сдавило горло.

— Янтарная комната, — тихо произнёс Кох. — И все картины. Безвозвратно.

— Если мы их не спасём, гауляйтер.

— Что вы предлагаете, Финдлинг?

— Я мог бы снова разобрать Янтарную комнату, уложить в ящики и поместить их в безопасном подвале южного флигеля. После окончательной победы... — Финдлинг сделал многозначительную паузу, — после окончательной победы её можно легко установить обратно, если ее не перевезут в Линц, в музей фюрера.

— Она останется здесь! — Кох ткнул указательным пальцем в пол. — Здесь, в Кёнигсберге. Я буду за неё драться с Борманом и Гитлером. — Он посмотрел вокруг, повернулся кругом, в его глазах вспыхнула гордость. — Будем разбирать, Финдлинг?

— Да. Все настенные панели сейчас закреплены так, что их легко снять. Гирлянды и цоколи тоже. Разборка в Пушкине была значительно труднее. Растрелли прикрепил их к стене очень прочно.

Кох повернулся и показал пальцем на Вахтера.

— А вы какого мнения, Вахтер? Вы ведь и сами уже как будто кусок янтаря… Может, и вас поместить в подвал?

— Чтобы уцелеть… конечно, господин гауляйтер.

— Так мы и сделаем. Доктор Финдлинг, приказываю переместить Янтарную комнату в безопасное место, которое вы считаете самым подходящим.

Это было правильно решение.

Все великолепные настенные панели, резьба, цоколи, фигуры, маски, мозаику, головы ангелов и фризы поспешно сняли и упаковали в двадцать пять ящиков. Ответственность за работы возложили на Вахтера, он смотрел за тем, чтобы ничего не повредили. Доктор Финддлинг каждый день приходил в зал и подолгу рассматривал сокровища. Однажды он сказал:

— Повреждения, который нанесли комнате наши войска, мы подремонтировали, Михаил. — Он уже привык обращаться к Вахтеру по имени, хотя и на «вы», и эта близость показывала, какого высокого мнения он о Вахтере и как сплотила их общая любовь к Янтарной комнате. — Вы знаете, как нас взбесил этот, скажем откровенно, вандализм немецких солдат. Это позор. Но кое-что не выходит у меня из головы, и мы, как ни странно, никогда об этом не говорили: на четвёртой панели отсутствует головка ангела. Припоминаете, Михаил? И когда я рассматривал под лупой старые фотографии, то увидел, что это пустое место было всегда. Никто не пытался вырезать новую голову ангела и поставить её на место. Ни вы, Михаил, ни ваш отец. У вас есть этому объяснение?

— Её никогда не заменяли, доктор. И когда я увидел, что вы вырезали голову ангела и поставили её на это место, я ничего не сказал, потому что меня как будто парализовало.

— Михаил! Что с вами?! — Доктор Финдлинг тревожно посмотрел на Вахтера. — Вы сильно побледнели.

— Это маленькое пустое место на четвёртой панели — наша реликвия. Для нас, Вахтеров, и только для нас. Мой предок Фридрих Теодор Вахтер, первый хранитель Янтарной комнаты, снял головку ангела, чтобы положить её в гроб Петра Великого. Это произошло 28 января 1725 года в Санкт-Петербурге. Таким было последние желание царя: положить кусочек янтаря из комнаты ему на грудь и уйти с ним в вечность. Царь умер прежде, чем мой предок принёс ему эту головку. Через два дня после смерти царя он закопал её на берегу Невы, в том месте, где Петр I любил смотреть на свой прекрасный город.

Вахтер опустил голову, а доктор Финдлинг был потрясён. Они молчали довольно долго, пока доктор Финдлинг не произнёс:

— Михаил, этого никто не знал. Обещаю, что когда мы снова установим Янтарную комнату, я уберу копию головки ангела. «Пятно царя», назовём его так, должно остаться.

— Спасибо. — Вахтер вытер глаза рукой. — Спасибо, доктор Финдлинг. Вы один из немногих, кто это понимает.

Насколько своевременным оказался демонтаж Янтарной комнаты, стало понятно в ночь с 29 на 30 августа 1944 года.

Бомбардировщики англо-американских Воздушных сил появились в небе над Кёнигсбергом. Началась страшная бомбардировка. Город полыхал, зенитные пушки и ночные истребители напрасно пытались противостоять налёту. С ночного неба лились смерть и разрушение. Фугасные бомбы, авиационные мины, зажигательные бомбы и фосфорные бомбы превратили город в горящий ад. Утром 30 августа 1944 года старого Кёнигсберга больше не стало.

Замок рыцарского ордена, гордость города, за одну ночь был почти полностью разрушен. От него остались лишь дымящиеся руины, осыпающиеся стены, развалившиеся башни и флигели… замок Кёнигсберга превратился в кучу почерневших, обуглившихся и неровных обломков.

В сообщении вермахта звучало:

«30.08.1944 г.

Ночью британская авиация, снова нарушив государственную территорию Швеции, провела массированные налёты на города Штеттин и Кёнигсберг.

Силы противовоздушной обороны сбили восемьдесят два четырёхмоторных бомбардировщика».

И всё. Несколько общих фраз об уничтожении города, о страданиях тысяч людей, смерти женщин, детей и стариков, об истерзанных телах и о людях, задохнувшихся в подвалах, сожжённых или умерших от разрыва лёгких.

Гауляйтер Кох выбрался из надёжного бункера и приказал немедленно ехать в замок, к южному флигелю, полностью разрушенному. Он искал Финдлинга с Вахтером и нашёл их во дворе замка в окружении солдат и поляков, пригнанных на принудительные работы.

— Янтарная комната! — воскликнул Кох, как только вышел из машины. — Что с Янтарной комнатой, Финдлинг? Скажите мне правду!

Город ещё горел, дома обваливались, спасательные команды искали среди развалин выживших. В больницах, школах и спортзалах лежали стонущие и умирающие, а врачи и санитары, медсёстры и добровольцы боролись за каждую жизнь.

— Она уцелела, гауляйтер. — Доктор Финдлинг с перемазанным сажей лицом кивнул Коху. — Подвалы выдержали.

— Это ваша заслуга, Финдлинг! Я этого никогда не забуду. — Кох помедлил, потом протянул Финдлингу обе руки. — Я благодарен вам.

— Янтарная комната — часть моей души, гауляйтер.

Финдлинг повернулся к Вахтеру. Польские рабочие как раз подняли из подвала первый ящик, сопровождаемые криком Вахтера:

— Осторожно! Повыше! Больше влево, ребята! Левее…

— Что вы собираетесь делать? — громко спросил Кох.

— Я приказал перенести ящики в северный флигель, гауляйтер. Там надёжнее. Хотя подвалы южного флигеля достаточно глубокие, но своды северного флигеля крепче. Подвалы рядом с «Кровавым судом» — самые надёжные во всём замке. Их не пробьют ни фугасы, ни мины. И там не произойдет пожар.

— Делайте, что считаете правильным, Финдлинг. — Кох посмотрел на первый ящик, который теперь стоял на усеянном обломками дворе замка. — Я доверяю вам самое ценное сокровище в мире. После окончательной победы я представлю вас фюреру… он будет вам очень благодарен.