Янтарная комната (ЛП)

Праздник прошёл так, как приказал Пётр. Все сидели за роскошными столами в крытом зале Летнего сада, присутствовали все члены дипломатического корпуса. Царица сидела за столом задумчиво и молчаливо, а Пётр пребывал в хорошем настроении и много шутил. Князь Меншиков, записал в своём дневнике: «После кушаний все спустились в сад его величества, где вели светские беседы».

В безоблачном ночном небе Петербурга взрывались ракеты, крутились колёса фейерверка, падал звёздный дождь и снопы света. Огненные каскады озаряли небо, со всех сторон гремел гром, всё вокруг сверкало. Это был самый большой фейерверк, устроенный Петром, а в это время в Трубецком бастионе тело цесаревича омыли, одели и уложили в обитый чёрным бархатом гроб.

За этими действиями наблюдал священник и молился об отпущении грехов, в то время как в небе трещали ракеты и весь Петербург смеялся и танцевал.

— Весь горизонт светится, — воскликнул царь, размахивая бокалом, и все ликовали вместе с ним. Никто не осмеливался выглядеть серьёзным или печальным.

Только Вахтер, сидя вместе со своей женой Адель и сыном Юлиусом в углу крытой галереи, сказал с грустью:

— Мне страшно, когда я вижу, на что способны люди…

После этого он закрыл глаза, потому что не мог смотреть на фейерверк. Достаточно было и грохота.

Всё произошло так, как и предсказал Вахтер: за прошедшие годы Россия стала мировой державой, и никто больше не вспоминал о цесаревиче Алексее. Реформы Петра, жёстко осуществлённые железной рукой, изменили картину мира. Екатерину официально короновали, были основаны гимназии и университеты, армия набрала гигантскую силу, и европейская политика не могла больше обходиться без влияния России. Шведы были побеждены, Турция и султанаты заключили с Петром мир, Петербург становился одним из самых красивейших городов Европы. Из «медведей» и «варваров», как раньше называли русских, они стали союзниками и лидерами, несмотря на то, что народ страдал от налогов и кнута. Однако несколько столетий назад жизнь была совсем другой.

Петра I называли Великим не только из-за двухметрового роста, но и за его дела, как государя. Однако на вершине славы он стал совершенно больным человеком. Ослабевшему великану всё чаще приходилось лежать в постели, ездить на лечение, его изматывали судороги, но он мог есть и пить непомерно много, жить, как простой крестьянин, и менять любовниц, как рубашки, хотя любил только жену, свою Екатерину. Она родила ему двенадцать детей: шесть мальчиков и шесть девочек, но остались живы только дочери Елизавета и Анна, ее выдали замуж за Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского.

Петр был царем, появившимся как из сказки, из какой-то дали. В России мечтали о более добром царе, который относился бы к народу по-отечески и свой путь к успеху не обрамлял виселицами, колёсами, кольями и отрубленными головами. Но разве на Руси был когда-нибудь такой царь? Каждого государя гигантской империи народ ненавидел: миллионы крестьян и крепостных, мастеровые и ремесленники. Пётр I был своего рода светлым образом, его называли «батюшкой», отцом новой России.

У Фридриха Теодора Вахтера и его жены Адель в эти годы родились три ребёнка: двое умерли почти сразу после рождения, а дочь утонула тёплым летним днём 1723 года в Неве, никто не помог ей, когда она звала на помощь. Прыгнуть? В Неву? Что за глупость! Кто попал в эту воду, сам виноват в своей беде. Так у Вахтера остался только Юлиус, первенец, о котором царь часто говорил своему тайному доверенному лицу:

— Фёдор Фёдорович, хорошенько присматривай за своим сыном! Заботься о наследнике. Он хороший мальчик, правда? О нём говорят только хорошее.

— Он хочет стать медиком.

— Запрещаю! Он принадлежит Янтарной комнате!

— Я ему об этом говорил, но у него другие планы, ваше величество.

— Врач! — Пётр махнул рукой и поморщился. — Ты знаешь, что я думаю о врачах? Все они болтуны, латинское дерьмо, шарлатаны, всезнайки без знаний, знахари. Ты знаешь, сколько их у меня? Я и сам не знаю, но они кишат вокруг, как муравьи. Доктора немецкие, английские, французские, русские, голландские, австрийские, даже перс среди них есть. Но помогают ли они мне? Облегчили ли мои боли? Об излечении я уже и не говорю! Они мне дорого обходятся, тысячи рублей, а они стоят вокруг моей кровати, таращат глаза, и у каждого своё мнение о моей болезни! Каждый готовит своё снадобье. А в действительности они совершенно ничего не знают. Вахтеровский, твой сын не будет медиком!

В 1725 году, после Рождества, во время которого царь вместе с друзьями, продолжая Рождественские песнопения, объезжал дом за домом и с петухом в руках собирал деньги, которыми его щедро одаривали, Юлиусу Вахтеру исполнилось девятнадцать лет.

Он был влюблён в дочь камергера Кондратия Михайловича Куракина, красавицу Софью Кондратьевну, тайком изучал под руководством царского врача, немца доктора Блюментроста, анатомию, искусство делать операции и описание болезней, которое называлось диагнозом. В то же время, отец учил его ухаживать за Янтарной комнатой.

— Папа, — спросил однажды Юлиус, — почему врач не может и смотреть за комнатой? Для этого остаётся достаточно времени.

— А почему хранитель комнаты не может быть врачом? — ответил Вахтер. — Потому что правильно можно служить только одному делу — медицине или янтарю! Делать и то, и другое — значит каждое дело делать только наполовину. А половины, сынок, для янтаря недостаточно.

Новогодний праздник закончился грандиозным фейерверком, который царю очень понравился. Во время Крещения он погрузился в прорубь на промерзшей Неве, но больше не был тем царём, который мог согнуть серебряное блюдо или размахивать молотом в кузнице, или на маленьком, быстром корабле выйти в Балтийское море и проклинать шторм.

Теперь это был больной человек, который не хотел ничего знать о своей болезни и противился всему, что его разъедало, и, вероятно истерзанный воспоминаниями, почти каждый день устраивал праздники, вёдрами пил водку и спирт, обжирался медвежатиной, олениной, говядиной и зайчатиной. В качестве алкогольного близнеца австрийской «Табачной коллегии» Фридриха Вильгельма он учредил «Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор», на котором после избрания «князя-папы» подавали жареных волков, лисиц, кошек и крыс, и каждый должен был откусывать по очереди, а царь — первым.

За этим буйством скрывалась правда. Она стала очевидной, когда 16 января Пётр I слёг в постель и больше уже не вставал.

О его болезни доктор Блюментрост знал уже давно, но не мог ничем помочь. Воспаление мочевого пузыря в первый раз поразило его во время персидского похода летом 1722 года и явилось следствием воздействия убийственной жары. Четыре врача объясняли болезнь камнями в почках, а затруднение мочеиспускания — воспалением мочеиспускательного канала вследствие неоднократных заболеваний триппером во время безумных утех с фаворитками — от крестьянских девушек до придворных дам. Летом 1724 года боли в мочевом пузыре буквально свалили царя. Он кричал от боли, его изнуряли судороги, и весь мир казался ему сплошным страданием.

Доктор Блюментрост, личный врач царя, понимая всю свою ответственность и беспомощность, как и его коллега доктор Бенджамин ван Рейн, пригласил в Петербург английского хирурга Хорна, и он провёл всестороннее обследование царя.

— Это неизбежно, — сказал доктор Хорн и с сочувствием посмотрел на Петра. — Нам нужно ввести катетер для мочеиспускания. Сейчас самое важное — отвести мочу.

Операция проходила мучительно. Доктору Хорну не удавалось ввести катетер до мочевого пузыря, хотя он безуспешно пытался сделать это несколько раз. При этом вытекло немного крови и гноя. После очередной попытки ему наконец удалось достичь устья пузыря и вывести полный стакан мочи. Всего лишь стакан.

Царь отказался от обезболивания и вместо этого крепко держал за руки доктора ван Рейна и доктора Дюпона. Как бы он себя ни сдерживал, боль была слишком сильной, и он кричал, стискивая руки врачей. Когда, наконец, вышел самый большой камень, доктор ван Рейн был почти в обморочном состоянии — царь сдавил его руку, как стальными тисками.