Страница 60 из 103
— Юлиус… — тихо произнёс мальчик.
— Юлиан Фёдорович, ну да. Я забыл. Десять рублей. Что ты с ними будешь делать?
— Куплю книгу по медицине.
— Дьявол! Хороший ответ. — Царь повернулся к Вахтеру и с такой силой хлопнул его по плечу, что тому показалось, будто у него треснула ключица. — Ты можешь гордиться своим сыном. Останься с женой. Янтарные панели мы и без твоей помощи прикрепим к стене.
— Их надо прикреплять к основанию осторожно, ваше величество.
— Я корабли строил, плавал по всем морям. А ты не доверяешь мне крепить панели?!
Петр кивнул Адели, бросил благосклонный взгляд на мальчика и вышел. Когда дверь за ним закрылась, Юлиус стал беспокойно оглядываться.
— А где Мориц? — спросил он.
— Под кроватью. — Вахтер тихо засмеялся. — Даже он боится царя.
— А я не испугался! — сказал Юлиус. — Он такой грозный… но на меня смотрел, как друг. — Он поднял простынь и посмотрел на отца. — Папа, надо поменять полотенца.
Адель Вахтер выжила. Помогло ли ей чудо или врачебное искусство доктора ван Рейна? Через пять дней она впервые встала, покачиваясь и хватаясь за Юлиуса, прошлась по комнате и снова легла в постель, дрожа от слабости. Но ее лицо обрело нормальный цвет. Она поела, очень медленно глотая наваристый суп на говяжьем бульоне с тонкой лапшой, который принёс придворный повар.
Когда Адель первый раз встала, как раз зашел царь, он пожурил ее, поскольку она попыталась присесть в реверансе и свалилась бы, если бы её не удержал Юлиус.
— Оставьте эти глупости, Адель Ивановна! Я сейчас не царь, а плотник Пётр Алексеевич. На улице уже весна, зацветают деревья, прилетели дикие гуси и аисты, а море блестит серебром. Когда вы окрепнете, я пришлю за вами карету, чтобы вы съездили за город и погрелись на солнце. — Он помедлил и добавил: — Врача из Амстердама я наградил. Он стал моим личным медиком. Вы довольны?
— Ваше величество… — пролепетала Адель, крепко опираясь на сына. — Как мне вас отблагодарить?
— Просто забудь всё это и роди нового ребенка. Ты сильная и красивая женщина…
Через неделю, когда Янтарную комнату почти установили, от дворца отъехала царская карета. Впереди сидел кучер в ливрее, а на запятках стояли два лакея. Как будто в карете ехала княгиня.
Петербург весной... сказка, ставшая реальностью.
Адель плакала от счастья и от умиления, глядя на залитый солнцем город с берега Невы, на крыши, дворцы и дома, каналы и широкие улицы. Она обняла Юлиуса и сказала:
— Мой мальчик, это теперь наша родина. Никогда этого не забывай.
Освящение вновь оборудованной Янтарной комнаты царь проводил один. В этот раз с ним не было шутов и карликов, которые обычно присутствуют на праздниках, где они танцуют и кувыркаются, поют, декламируют стихи и шутят над гостями. При дворе было около шестидесяти таких шутов. Царь их любил и баловал, а они под руководством царского любимца, карлика Левона Ускова, веселили приглашённых. Но они занимались не только этим. Прежде всего, они были его соглядатаями и шпионами, выведывали все слабости и ошибки, растраты, ложь и воровство высокопоставленных придворных, а потом рассказывали об этом в виде шутки, царь же тем временем внимательно наблюдал за теми, о ком в этих шутках упоминалось.
Сейчас он молча сидел совершенно один на резном позолоченном стуле посреди «солнечной комнаты», уставившись в пространство, и вспоминал события своей жизни: вечную войну со шведами, в которой уже погибло триста тысяч человек, обезглавленных, колесованных или посаженых на кол, умерших под пытками и искалеченных, скользких фаворитов и сладострастных фавориток. Цесаревич сбежал в Австрию, чтобы пьянствовать и развратничать, и теперь его использует в качестве инструмента в тайном заговоре против отца. Возможно, царь вспоминал о прекрасном времени, проведённом в Голландии и Франции, где он пнабрался опыта, но подхватил триппер, от которого лечился у немца, доктора Блюментроста, и англичанина, доктора Паулсона. А также о диких попойках с проститутками, он устраивал их так часто, что доктор Блюментрост как-то сказал:
— Ваше величество, поберегите себя. Оставьте такую необузданную жизнь.
А Пётр заорал:
— Осёл! Все вы ослы!
После третьего предупреждения он поколотил Блюментроста и Паулсона тростью так яростно, что после этого они лишь молча и озабоченно наблюдали за течением его болезней: распухшими ногами, больными почками, камнями в мочевом пузыре, повторяющимися судорогами. Его медвежья сила чередовалась с приступами слабости с постельным режимом.
В этот час уединения, сидя в новой Янтарной комнате, царь думал и о своей жене Екатерине. Она была когда-то служанкой, а теперь, в отличие от остальных бывших любовниц, стала центром спокойствия в его жизни, он любил ее и сделал царицей, и она хранила ему верность, в этом Петр не сомневался. Рядом с ней он чувствовал себя человеком, а не только внушающим страх царём.
Что еще приготовила ему судьба?
Иногда он поднимал голову, и его взгляд скользил по янтарной мозаике, цоколям, резным деталям, фигуркам, маскам, бордюрам и карнизам. Они переливались под лучами солнца от светло-жёлтого до почти коричневого цвета. Царь расслабился и решил, что комната может стать его тайной исповедальней. Здесь, в окружении тысяч падающих солнечных лучей, он мог быть откровенным перед самим собой.
Прошло около часа, прежде чем царь открыл дверь и подозвал ожидавшего снаружи Вахтера.
— Запомни, — сказал он очень серьёзно, — что это только моя комната. Никто другой не должен в неё заходить. Только если я разрешу.
— А царица, ваше величество? — спросил Вахтер.
— Она может… Нет, и ей нельзя. Только я и ты, и я отправлю тебя к волкам в Сибирь, если сюда войдёт кто-то другой.
Царь подошёл к окну, посмотрел на Неву, на каналы и острова, на прекрасный город, построенный его трудами на болотистой земле, и тихо сказал:
— Я окружён подхалимами, лицемерами, интриганами, предателями, ворами, убийцами, карьеристами и честолюбцами. Это ужасно…
— Прогоните всех, ваше величество.
— И что потом? Те, кто придет им на смену, будут не лучше. Это гидра, у нее отрубишь одну голову, а вырастет две новых! Есть ли у меня друзья? Меншиков мне друг? Шафиров? Долгоруков? Трубецкой? Ромодановский? Не знаю. Каждый может меня предать, если почует выгоду. Не предавай меня хоть ты, Фёдор Фёдорович.
— Не предам, ваше величество. — Вахтер подошёл к окну и встал рядом с царём. — Можете отрубить мне голову, если заподозрите подобное.
— Ты хороший человек. Ты и твоя семья. Я хотел бы иметь такого же сына, как у тебя. Но судьба подарила мне пьяницу и предателя. Вахтеровский, будь моим тайным другом. Я знаю, ты от меня ничего не требуешь: ни должности, ни титула, ни дворца, ни войска, ни женщин… Ты живешь только для Янтарной комнаты. И я хочу, чтобы ты жил и только для меня. С тобой я хочу говорить о том, что не должны слышать другие. Здесь, в этой комнате. Ты станешь человеком, которому я могу открыть душу. И горе тебе, если хоть одно слово станет кому-нибудь известно. Даже своей жене ничего не говори.
— Я утоплю ваши заботы в своей душе, ваше величество. Они умрут вместе со мной.
Царь кивнул, обнял Вахтера, поцеловал в обе щёки и вышел. В коридоре он опять стал ругаться на придворных. В Петербурге было два царя: Пётр Великий, самый могущественный властитель Европы, и Пётр Алексеевич Романов, обычный человек, великан, который судил сам себя в Янтарной комнате.
Об этой двойственности мир никогда не узнает.
Прошёл год. Адель снова была на сносях, Георг Торфельд, преподаватель из Ганновера обучал Юлиуса, тот с горящим взором читал книги по медицине и часто сопровождал доктора ван Рейна к больным.
Жизнь стала бы ещё спокойнее, если бы 21 января 1718 года сбежавший в Австрию цесаревич Алексей не вернулся в Россию. Царь выманил его из его убежища письмом, в котором обещал сердечный прием, поскольку он теперь был наследником. Царь также гарантировал сыну, что позволит ему жениться на своей фаворитке Ефросинье. Одно только желание увидеть возлюбленную царицей рассеяло все сомнения Алексея. Он оставил Ефросинью в Венеции и радовался предстоящей встрече с простившим его отцом.