Янтарная комната (ЛП)

Основной парус убрали, лишь штормовой парус хлопал на ветру, его пытались закрепить на железных кольцах два матроса. Когда на смену приходила новая вахта, то предыдущая шаталась так, словно у них переломаны все кости. В кубрике они вливали в себя новую жизнь из бутылки с ромом. Когда корабль шёл вдоль Куршской косы, становилось всё холоднее, ветер с востока, из России, ударил по ним, как кулаком.

— Те земля, куда вы едите, очень неуютная, — сказал капитан в последний день плавания. Они сидели за столом, ели суп из солёных бобов, черный хлеб, копчёную ливерную колбасу и маринованные огурцы. Адель, как всегда, смело села рядом, хотя и чувствовала отвращение перед каждым приёмом пищи.

— Никакая земля не может быть хуже, чем этот корабль, — сказала она запинаясь, ей стало плохо от одного вида накрытого стола. — Ноги моей больше не будет ни на одном корабле. Клянусь!

Потом на горизонте появился Мемель, красивый и гордый Мемель с башнями и кирхами. В порту теснились корабли, на набережной стояли повозки с товаром — выгруженным или ожидающем погрузки, и «Вильгельмина II» гордо, как подобает арендованному прусским королём кораблю, подошла к месту стоянки.

Здесь её уже ждал отряд из шести всадников под командой вахмистра. Стоило кораблю причались, как просигналил горн в знак приветствия. Здесь причаливали корабли из Берлина.

Уже через час Вахтер стоял перед комендантом крепости Мемель, генералом Шарлем де Брионом, и был принят не совсем доброжелательно.

— Ну наконец-то! — грубо сказал генерал. — Специальная миссия царя уже давно вернулась в Петербург. Придется отправить курьера на границу. Что там у вас за распоряжение?

Вахтер протянул бумагу, генерал де Брион внимательно её прочитал и с удивлением посмотрел на Вахтера.

— У вас генеральная доверенность? — спросил он немного приветливее. — Что нужно предоставить в ваше распоряжение?

— Мне нужны, и как можно быстрее, крепкие повозки и люди.

— Вы всё получите.

Два дня ушло на разгрузку ящиков с корабля и погрузку на повозки. Корабль прибыл в Мемель, который литовцы называли Клайпеда, 30 апреля 1717 года , и уже 2 мая Вахтер опять забрался в седло, Адель, Юлиус и Мориц сели в карету, колонна ждала сигнал к отправлению. На ящиках не было заметно повреждений, а как перенес шторм груз внутри них, понять было невозможно. Это станет ясно только в Петербурге.

— Итак, мы направляемся в Россию, — сказал Вахтер командиру отряда сопровождения. — До курляндской границы не очень далеко. Какие там дороги?

— А какие вы ожидаете? — пожал плечами вахмистр. — Чем дальше на восток, тем хуже. А там, на русской земле, говорят, они такие же, как при сотворении мира.

— У нас получится. — Вахтер выпрямился в седле. — Если царь выезжает из своей страны, значит и мы сможем проехать.

Он опять проскакал в голову колонны, поднял руку и подал знак трогаться. На восток, в Россию, в полную неизвестность. На новую родину. Да поможет нам Бог!

2 мая генерал Шарль де Брион направил королю Пруссии отчёт.

«Докладываю Вашему королевскому величеству, что Янтарный кабинет позавчера в хорошем состоянии, насколько я мог заметить и согласно разъяснениям сопровождающих его лиц, отправили в сторону границы. Для смены лошадей три заставы, на каждой готово по сто восемь перекладных лошадей».

Для доставки Янтарной комнаты в Россию также использовали восемнадцать крепких повозок для ящиков, каждую тянула шестерка лошадей.

До русской границы было три почтовых станции, но на местных ухабистых дорогах кареты раскачивались и подпрыгивали так, что пассажиры ударялись спинами. Адель сильно от этого страдала, но терпела и только после второй станции сказала Вахтеру:

— Ребёнок этого не вынесет, Фриц. Он родится мёртвым. Я чувствую. Родится прежде времени и мёртвым.

Третья станция, на границе, оказалась укреплённым постом с большим отрядом гренадёров под командованием полковника. Вахтер приказал колонне двигаться дальше, к границе, без остановки в казарме. Сигнал трубы возвестил об их прибытии, и они остановились у шлагбаума, на противоположной стороне их ждала русская делегация. В её составе было две сотни казаков под предводительством гетмана Григория Семеновича и девять карет для квартирмейстера, князя Семёна Борисовича Нетяева, с которым Вахтером познакомился, еще когда царь приезжал в Берлин.

Снова начались хлопоты с перегрузкой ящиков на русские повозки. Возле телег стояли сани, но не потому, что из-за суровой зимы снег еще лежал до самого Петербурга, а потому, что при потеплении лучше скользить по грязи и болотам на санях, колеса увязли бы в раскисшей земле.

Князь Нетяев приветствовал Вахтера и Адель, как представителей прусского короля. Он плохо говорил по-немецки, но понять его можно было.

— От имени его величества царя добро пожаловать в Россию, — сказал князь. — Кабинет не повреждён?

— Надеюсь. Узнаем, когда откроем ящики.

— С этого момента с ним ничего не случится. Я за это отвечаю.

— У меня приказ короля — доставить Янтарную комнату в целости и сохранности в Петербург, за это в ответе я, князь Нетяев.

Вахтер протянул ему бумагу с подписью Фридриха Вильгельма, но Нетяев отодвинул её.

— Король может вам приказывать, но теперь вы в России. Здесь действуют только приказы царя. Спрячьте бумагу, она вам больше не понадобится. Теперь вы подчиняетесь царю. Привыкайте, пока вам это не объяснили с помощью плётки.

Вахтер молча пошёл назад к большим деревянным саням, в них на кипе шкур лежала Адель, а Юлиус влажным полотенцем охлаждал ей лоб. Мориц уже заслужил у русских уважение — он рычал на каждого, кто заглядывал в сани, а если незваный гость не уходил, то перед ним возникала разверстая пасть с острыми клыками. Этого было достаточно, чтобы любопытные спасались бегством.

— Что там, Фриц? — тихо спросила Адель. — У тебя недовольный вид.

— Теперь я — пусто место… Мне только что это показали. Теперь мне остается лишь сидеть в санях рядом с тобой. Князь Нетяев взял ответственность на себя. Со мной обращаются, как с лакеем.

— Мы ещё можем вернуться, Фриц. Всего несколько метров назад, и опять окажемся в Пруссии. — Она неожиданно схватила его за руки и поднесла их к своим губам. — Фриц, давай вернёмся. Это последняя возможность.

— А Янтарная комната?

— Она в России. Ты свободен…

— Но не от клятвы королю. От клятвы за всех потомков…

— Ты хочешь пожертвовать своей жизнью ради Янтарной комнаты?

— Да!

— И моей жизнью? И жизнью твоих детей?

— Мы все принадлежим Янтарной комнате, сегодня, завтра, пока существует мир, как сказал король. Я поклялся в этом, Дельхен… и даже если мне придётся чистить стены Янтарной комнаты языком, я буду это делать.

Вахтер впервые оказался так близко от царя, почти лицом к лицу. Он мог рассмотреть бородавку на его щеке, неожиданное подёргивание лицевых мускулов, выражение глаз, когда царь говорил, нетерпение в его пальцах, он слышал дыхание широкой груди это огромного, энергичного организма. Пётр I выглядел немного бледным — в Амстердаме тяжелая форма гриппа с болью в почках и мочевом пузыре уложила его в постель, потом он прошёл курс лечения в Бад-Пирмонте, но последствия болезни ещё остались. К этому прибавились заботы о сыне, цесаревиче Алексее Петровиче, который из страха перед своим властным отцом сбежал в Австрию и скрывался в Вене.

Алексей. Когда царь думал о нём, то иногда печалился, а иногда кипел злобой, которая всякий раз вызывала приступ.

Цесаревич был хилым, и к тому же пьяницей и распутником. Его жене, Шарлотте фон Вольфенбюттель, приходилось силой затаскивать его в постель, чтобы произвести на свет наследника. Однако он предпочитал забавляться с любовницами, и прежде всего с женщинами низкого положения, с крепостными служанками, которые были счастливы ему отдаться. Когда Шарлотта родила наследника трона Петра Алексеевича и 22 октября 1715 года, после девятидневной агонии, умерла, цесаревича больше ничто не сдерживало. Он напивался до потери сознания и распутничал.