Янтарная комната (ЛП)

Когда они последними тронулись с места и затряслись по булыжной мостовой, Пашке понял, что разговаривал с Яной в последний раз и никогда больше её не увидит. Он смотрел сквозь стекло кабины в ночь, вспоминал девушек, с которыми встречался, и удивлялся тому, что так тяжело переживает это расставание.

С Йоханной было по-другому. Тогда он рассмеялся и сказал:

— Я вернусь, когда расправлюсь с полячками.

Но после Польши была Франция, а теперь Россия… А что потом?

— О чём думаешь, Юль? — спросил Долль.

— О борделе в Кёнигсберге.

— У меня есть один хороший адресок, — засмеялся Долль. — Слушай, мне тут рассказали анекдот. Тюннес и Шёль идут по площади Буттермаркт и…

— Заткнись! — грубо оборвал его Пашке.

— Сзади за нами кто-то бежит с ведром и машет рукой.

— С чем бежит?

— С ведром…

— Дави на газ! — Юлиус Пашке втянул голову в плечи. — Вокруг полно сумасшедших.

Гауляйтер Эрих Кох пытался быть терпеливым, но у него плохо получалось. После звонка доктора Руннефельдта из Каунаса уже в следующую минуту с триумфом в голосе он сообщил об этом доктору Финдлингу и своему доверенному лицу и компаньону по выпивке, руководителю округа Бруно Велленшлагу.

— Срочно приходите! Сегодня ночью прибудет Янтарная комната!

Доктор Финдлинг прощался с женой, как будто ему предстояла дальняя поездка

— Вы опять непременно выпьете! — довольно элегантно сказала она.

— Непременно, Марта, непременно. Янтарная комната у нас. Это событие Кох должен обмыть.

— А утром у тебя опять будет раскалываться голова и болеть желудок!

Немного подумав, она добавила:

— Прежде чем идти к Коху, выпей немного растительного масла...

— Что выпить? — ужаснулся доктор Финдлинг.

— Стаканчик растительного масла. Оно смажет стенки желудка и нейтрализует алкоголь.

— Меня от него стошнит!

— Это тоже полеэно, Вильгельм. Масло — это старый домашний рецепт. Ещё мой дедушка выпивал стакан перед собраниями. Я никогда не видела его пьяным.

— Этот фокус можно провернуть, когда привыкнешь. Он мог пить как бык. — Доктор Финдлинг, стиснув губы, смотрел, как Марта пошла на кухню, налила масло в стопку для водки и принесла ему. — Сорок семь лет назад, когда я был маленьким, мне каждое утро приходилось принимать ложку рыбьего жира. С тех пор не переношу запах рыбы. Марта, это обязательно?

— Да. Вот увидишь, это поможет.

Доктор Финдлинг мужественно выпил стопку масла, с усилием проглотил и удивился, что его сразу же не вырвало.

— Ужасно! — произнёс он.

— Посмотрим, что из этого получится. Ты вернёшся к завтраку?

— Думаю, что нет.

— К обеду?

— Вероятно, тоже нет. Я хочу сразу распаковать Янтарную комнату и всё зарегистрировать. На её монтаж в тридцать седьмом зале потребуется несколько недель. Всё опять нужно собрать так же, как в Царском селе при императрице Елизавете. Надеюсь, что при разборке пронумеровали настенные панели и фризы.

— Доктор Руннефельдт и доктор Волтерс — всемирно известные искусствоведы.

— Но смогли ли они пронумеровать правильно… посмотрим.

Он окинул скептическим взглядом стопку, которую Марта держала в руке, поцеловал жену в лоб и вышел.

Как и следовало ожидать, Бруно Велленшлаг был там, они с Кохом уже выпили по бокалу коньяка. В ведёрке со льдом охлаждалась бутылка французского шампанского. Гауляйтер Кох хотел достойно встретить Янтарную комнату

— В полночь она будет здесь! — приветствовал его Кох широким жестом. — Мой дорогой, вы должны лопнуть от счастья.

— Этот день будет самым прекрасным в моей жизни, гауляйтер. — Доктор Финдлинг с отвращением выпил первый бокал коньяка и его чуть не вырвало прямо на сапоги Коха. Но желудок быстро успокоился, жжение, которое всегда возникало от алкоголя, не появилось. Масло действительно помогло.

— Мы все думаем так же. Прежде всего потому, что утащили это сокровище из-под носа у Розенберга. Разве позволил бы Розенберг разместить комнату здесь? Здесь, в замке Кёнигсберга, которому она принадлежит! Я постараюсь убедить в этом фюрера. Почему Янтарная комната должна находиться в Линце на Дунае? Янтарь, солнечный камень, золото Германии, находят у нас, на берегу Балтийского моря… и самое главное произведение искусства из него должно остаться в Восточной Пруссии. Каким идиотом был прусский король, когда подарил эту драгоценность русскому царю. Фридрих Вильгельм I, видимо, был сильно пьян. Мы с вами, Финдлинг, вернули её Германии! Янтарная комната вернулась на родину. Об этом нужно сообщить прессе.

— Не забывайте о «прерогативе фюрера», гауляйтер. — Доктор Финдлинг уселся в глубокое кресло. — Борман тоже будет настаивать, чтобы комната переехала в Линц.

— Я поговорю с Борманом, — отмахнулся Кох, хотя знал, какая предстоит борьба. Он не любил Бормана, и это чувство было взаимным. «Королек Восточной Пруссии» был Борману в высшей степени противен.

— Это будет неприятная встреча, гауляйтер, — озабоченно заметил Велленшлаг.

— Бормана можно убедить серьёзными аргументами… в крайнем случае, я поговорю лично с фюрером. К моему мнению он всегда прислушивается.

Они стали ждать. Тянулись мучительные минуты. Когда чего-то ждёшь с нетерпением, вечно возникают вопросы. Проклятие, где они сейчас? Почему так долго шатаются? Не произошло ли чего-нибудь в дороге? Почему доктор Руннефельдт не звонит?

Что-то произошло… они не приехали и в полпервого ночи.

Беспокойство Коха передалось доктору Финдлингу и Велленшлагу. Они стояли у окна и смотрели во двор замка, потом спустились по лестнице, чтобы взглянуть на ворота, потом вернулись, пожимая плечами. Кох ходил расхаживал взад-вперед по кабинету, заложив руки за спину, опустив подбородок и втянув голову в плечи — как бык, готовый выскочить на арену.

— Как же я ненавижу непунктуальность! — воскликнул он с раздражением. — От Каунаса до Кёнигсберга всего-то пустяк! И дороги хорошие, не такая грязь, как в России. Что-то не так! С ними что-то случилось!

Однако ничего необычного не произошло, всё шло нормально, не считая небольшой задержки у железнодорожного вокзала. Подъезжая к нему, Юлиус Пашке толкнул ефрейтора Долля в бок и глухим голосом произнёс:

— Остановись здесь.

— Зачем?

— Мне надо отлить.

— Здесь? Перед вокзалом? Здесь же кругом люди.

— В каждом вокзале есть туалеты, ты разве не знаешь? Я терпел сколько мог, но больше не могу. Остановись.

Чтобы придать своим словам больше выразительности, он три раза ударил по стенке кабины. Это был знак для Яны. Вылезай, девочка. Приехали. Всего хорошего, малышка. Я тебя не забуду...

Он дождался, когда Долль подрулит к главному входу, и выскочил из кабины.

— Штаны уже намочил? — засмеялся Долль.

— Что?

— Брюки мокрые…

Пашке махнул рукой и побежал к кузову. Брезент был откинут и хлопал на ветру. Юлиус тихо позвал Яну по имени, но ответа не получил. Кузов был пуст — она выскочила, как только Юлиус постучал по стенке.

Пашке в отчаянии огляделся. Ему хотелось хоть еще разок взглянуть на неё или на её исчезающую тень, но он ничего не заметил. Около вокзала стояли солдаты и суетились несколько штатских. У входа дежурили трое полицейских, которых называли «цепными псами», потому что на шее у них висел блестящий значок на цепочке. Они проводили выборочную проверку, останавливали солдат и проверяли паспорта, отпускные билеты и командировочные предписания.

Не торопясь Пашке зашёл в здание вокзала, нашёл туалет, постоял рядом с другим у писсуара, выдавил пару капель, и ему показалось, что он остался в полном одиночестве.

Когда он вернулся к грузовику, то увидел рядом офицерскую машину. Вся колонна ждала, поскольку вперёд доложили о том, что последняя машина остановилась.

— Что случилось, унтер-офицер? — сердито спросил Волтерс через стекло. Пашке встал по стойке смирно.

— Я захотел в туалет, герр ротмистр, — доложил он, отдал честь и забрался обратно в кабину. Взглянув на Долля, он приказал: