Янтарная комната (ЛП)

Он выложил на стол ровно триста тысяч долларов. Этому очень удивились, ведь прежде он скромно жил в пансионе и, как рассказала хозяйка, чаще всего ел гамбургеры или хот-доги с соусом карри. Но скоро все перестали удивляться и с удовлетворением смотрели, как он обустраивает домик на берегу.

Он окружил его каменной стеной, проделал в фасаде большие окна с видом на море и, наконец, прибыли несколько фургонов для перевозки мебели, в которых привезли диваны и шкафы, ковры и кресла, а также двадцать больших ящиков — вероятно с полным комплектом домашнего скарба.

В доме Рона Каллинга в течение трёх месяцев работали три мастера из Нью-Орлеана. Они жили у него, сами себе готовили, никуда не выходили, не бегали за красивыми девушками, только владелец супермаркета доверительно рассказал, что они заказывали самые лучшие и дорогие вещи с доставкой на дом: французские вина, русскую икру, копчёного осётра, шампанское, огромные стейки и шоколадные торты. Чем три мастера занимаются в доме Каллинга — не знал никто.

Они прибыли из Нью-Орлеана неожиданно и так же неожиданно через три месяца исчезли. Всё было скрыто за высокой стеной, даже строительство новой террасы. И кто мог предположить, что под бетонным перекрытием лежат три трупа? Кто же заподозрит Рона Каллинга, такого приятного человека, который всегда любезно здоровается, каждый месяц кладёт букет цветов к памятнику Джо Уильямсу и несколько минут размышляет у могилы. Рабочий, который выкладывал мраморные полы, рассказал лишь, что мистер Каллинг позволял ему ходить только до оранжереи. Дальше ни шагу, а всё левое крыло дома, длиной десять метров, имеет три огромных окна, изнутри всегда опущены жалюзи.

Через некоторое время все разговоры вокруг нового жителя Уайтсэндса поутихли. Потом его часто видели сидящим у моря, но никогда — в ресторане или в баре. Даже женщины, кажется, его не интересовали — в последующие годы никто не видел в его доме ни одной женщины в его доме, хотя он был видным, сильным, приятным мужчиной, с которым некоторые местные женщины охотно легли бы в постель. Кроме того, у него, похоже, было достаточно денег, чтобы в самые лучшие годы жизни лежать в шезлонге, купаться в море или бегать по песчаному пляжу, вместо того чтобы в поте лица зарабатывать деньги.

Деньги всегда приманивают обещания вечного блаженства. Преподобный Джон Киллроуд из церкви «Дети Господа» появился у Рона Каллинга, как только стало понятно, что строительство закончилось. В конечном счёте всё выглядело несколько эксцентрично — над левым крылом дома Каллинг поместил маленький купол в виде луковицы, с позолоченной крышей и с двойным крестом православной церкви наверху. Преподобный Киллроуд удивился, ничего не понял и напросился в гости.

Рон Каллинг принял его не в доме, а снаружи, на мраморной террасе. Если бы Киллроуд предполагал, что он сидит точно над тремя залитыми в бетон трупами, удобно растянувшись на садовом шезлонге и потягивая водку с апельсиновым соком, он отшвырнул бы стакан и убежал. Но он радовался гостеприимству нового жителя города, подарил ему брошюру с историей своей церкви и как бы между прочим сообщил, что алтарь немного поистрепался. Мистер Уильямс обещал установить новый, но его смерть прервала этот великодушный замысел.

— Мистер Уильямс обещал подарить вам новый алтарь? — заинтересованно спросил Каллинг.

— Совершенно верно! Только он всё завещал на исследование рака, и теперь на алтарь нет ни цента. В следующем году мы могли бы его торжественно открыть. Уже имелся проект.

— Принесите в следующий раз проект, — мимоходом сказал Каллинг. — Меня это заинтересовало.

— У вас на доме купол в православном стиле. — Преподобный Киллроуд сдержанно отрыгнул. Водку с апельсиновым соком он выпил слишком быстро.— Что это значит?

— Да, я люблю Россию.

— Ага! Вы знаете Россию?

— Очень хорошо, преподобный. — Каллинг откинулся на спинку шезлонга. — И Россия меня любит. Битва под Полтавой стала рождением непобедимой империи.

— Именно так. — Преподобный Киллроуд потёр глаза и посмотрел через пальцы на Каллинга. «О чем это он? — гадал он. — Битва под Полтавой? Разве мы, американцы, сражались во время последней войны в России? Или Каллинг был в России со специальной миссией? Но о таком подразделении я ничего не слышал». — Россия, видимо, очень красивая страна.

— Прекрасная! Зимой — на санях по лесам, летом — под парусом в море с видом на мой Петербург… это просто невозможно описать. Я создал город из ничего, на убогом, болезнетворном болоте. Он должен стать красивее Парижа. Жемчужина среди городов мира.

— Если бы только не большевики… — осторожно произнёс преподобный Киллроуд. Каллинг показался ему чем-то встревоженным.

Рон поднял голову и внимательно посмотрел на Киллроуда.

— Не знаю никаких большевиков, — удивился он. — Кто это?

— Вы что, вообще не интересуетесь политикой?

— Да что вы такое говорите! — Каллинг вскочил. — Надо победить шведов, а еще захватить Польшу!

— Это грандиозный замысел, мистер Каллинг, — заикаясь произнес сбитый с толку Киллроуд. Он тоже вскочил с шезлонга. — Когда я могу снова прийти с чертежами?

— В любое время. Чертежи доставляют мне радость.

Каллинг проводил Киллроуда до входных ворот в высокой стене и так крепко пожал ему руку, что у преподобного вытянулось лицо. Потом он осторожно некоторое время потряхивал этой рукой, чтобы понять, не сломано ли чего. Киллинг махал ему вслед, пока он не скрылся за холмом.

Придя домой, Киллроуд сразу достал энциклопедию, открыл статью про Полтаву и прочитал, что это областной центр на Украине. Во время Северной войны 1709 года Пётр Великий одержал здесь окончательную победу над войсками шведского короля Карла XII.

Киллроуд уронил книгу на ковёр, уставился в стену, ему захотелось выпить тройную порцию виски. «Он же сумасшедший, — подумал он. — Боже, он шизофреник! Считает себя царем Пётром Великим: моя Россия, мой Петербург, я хочу захватить Польшу, создал город на болоте, жемчужина среди всех городов мира… Боже, он сумасшедший. Надо поспешить с алтарем, пока он совсем не спятил».

Преподобный Киллроуд никому не рассказал о своём подозрении, даже когда алтарь уже давно стоял в церкви и прихожане им любовались. Время от времени он посещал Рона Каллинга, беседовал с ним об измене цесаревича, о его крестьянской девке, о царице Екатерине и мучительно долго смеялся, когда Каллинг рассказывал о своих карликах и юродивых, которые во время банкетов кривлянием и шутками должны были всех развлекать.

С годами в Уайтсэндсе привыкли к странному жителю. Он был великодушным меценатом, не таким щедрым, как Уильямс, чье богатство это позволяло, но когда Каллинг сделал доброе дело и пожертвовал пять тысяч долларов на строительство площадки для игры в гольф, это показало щедрость его натуры, и все это оценили. Может, он и вел себя странновато, но всем сердцем заботился о ближних. А важно лишь это. Чудаковатость — личное дело каждого, пока она никому не мешает. А Каллинг был тихим.

Десять лет назад он начал играть в море с большими деревянными кораблями. Когда не было волн, он в длинном прорезиненном комбинезоне и в мундире русского адмирала заходил по пояс в воду и разыгрывал морской бой, во время которого несколько кораблей даже загорались. Он отдавал им честь, когда они тонули.

И богач, и бедняк, говорили жители Уайтсэндса с состраданием и сочувствием. С каждым годом безумие проявлялось всё сильнее. Но кто мог ему помочь? Он никого не впускал в дом. И врача тоже никогда не вызывал. К нему заходил только преподобный, но Киллроуд молчал, как обязывает долг священника. Через некоторое время он обнаружит его умершим в шезлонге на террасе или в каком-нибудь углу.

Но пока что Каллинг всё так же возлагал цветы к памятнику погибшему Джо Уильямсу.

Каждый день, в основном около полудня, Джо Уильямс поднимал толстые створки жалюзи на трёх высоких окнах левого крыла, над которым в сияющем солнце блестел византийский купол. Потом открывал окна, впускал воздух и свет в помещение, подходил к обтянутому красным бархатом резному позолоченному креслу и садился в него. В мундире генерала царской гвардии, опираясь на трость из испанского тростника с ручкой из слоновой кости, он с гордостью осматривался.