Страница 8 из 14
Некогда было болеть вождю немецкого народа. Но случались казусы - эти "скопления газов в желудке", которые готовы были вырваться на простор при нередко громадном скоплении человеческих орущих толп. Тогда фюрер шел к своему эскулапу и просил помощи. Гитлер никогда не разрешал его в эти минуты (иногда целые часы) беспокоить. Почему-то тогда он завязывал с доктором непринужденный и острый разговор. То ли ему казалось, что веселие его доктора распространено и на психологические изыскания того (что чувствует Гитлер душой), то ли он просто проверял новые свои мысли на этом, кстати сказать, очень изменившемся и умеющем теперь слушать Мореле.
Кончался страшно неожиданный тридцать девятый. И фюрера очень интересовала личность Сталина. Морель читает же газеты. Что он думает о Сталине? Почему, начиная с тридцатых годов, так стремительно простирается его могущество?
- Мой друг, нет ни одной значительной области экономики, социальной и культурной... Теодор, так пишут большевики... культурной жизни страны, которая не подчинялась бы его воле и прихоти. Вы что-нибудь понимаете?
- Я? Порой понимаю. Но порой не понимаю.
- Говорите яснее. Что вы понимаете? Не отвечая ни перед никакой другой властью, этот человек имеет решающее влияние на внутреннюю и внешнюю политику своей страны. Он что? Маг? Чародей?
Естественно, Морель не мог и предположить, что его хозяин, ярый антикоммунист, щупает его серьезно, так как почему-то идет на сближение со Сталиным и его страной. Тридцать девятый, тридцать девятый... 15 марта Германия вторглась в Чехословакию, события тех дней до сих пор оказывают влияние на сегодняшний день. Сталин, Сталин... Единодержец. Его решения оформляются - как директива. И Гитлера это волнует. Он и спрашивает Мореля, не маг ли и не чародей ли Сталин... 1939-й. 1 мая 39-го. Гитлеру сразу же доложили, что на трибуне Мавзолея появился Берия и нет, не было Литвинова - наркома иностранных дел. Гитлер сразу понял: Литвинов мешал Сталину сблизиться с ним, Гитлером. Ему всегда докладывали, как умело обставляет Сталин отстранение. Через некоторое время Гитлеру доложили: Литвинов написал письмо Сталину и оставил его в сейфе. Берия допрашивал Литвинова, тому удалось уехать на дачу. "Зачем эта комедия?" - якобы сказал он Берии. И тот ему ответил: "Максим Максимович, вы цену себе не знаете".
4 мая - смена наркомов. Телеграмма в Германию. Само собой разумеется - Гитлеру лично. "Молотов - не еврей".
Вскоре на стол ложится новая телеграмма: "Нарком Молотов по-сталински руководит международной политикой". При Литвинове и не помышлял Гитлер о договоре с СССР. С 22 на 23 июня 1939-го Германии было предложено заключить договор на 25 лет... Сталин сам решил принять Риббентропа. Весьма скромная встреча. Не знали о ней даже Маленков и Хрущев - были отправлены на охоту. Риббентроп привез новое послание Гитлера - Сталину лично. Отныне все дела в Европе будут решать СССР и Германия...
Сталин, как потом докладывали Гитлеру, сказал одному из сопровождавших Риббентропа:
- В следующий раз вы должны приехать к нам в форме.
Риббентроп докладывал:
- Я опешил, мой фюрер. Спросил: как мне быстрей позвонить? Я звонил вам из кабинета Молотова. Я передал ваши самые лучшие пожелания Сталину... Когда я уезжал, мой фюрер, они срывали антифашистские лозунги...
Риббентроп докладывал в кабинете врача. Боли в животе были и уже, по мановению волшебной палочки Мореля, снялись.
- Вы волновались, мой хозяин. Поэтому были боли.
- Может, ты и прав, Морель. Я действительно волновался.
- А если бы, мой хозяин, Сталин не подписал договор? - буркнул Морель, озадаченный обострением болезни своего пациента.
- Удивительно логичный вопрос, Теодор. Тогда мы все равно напали бы на Польшу. Ты доволен моим ответом?
- Не совсем, мой хозяин. Я кое-что читал в последнее время. Сталин считает: он выбрал правильное решение - ведь с американцами и англичанами не получилось у него...
- Зато, мой друг, наш пакт, как взрыв бомбы. И для янки, и для этих англишек...
Сейчас, после приезда, Морель чувствовал: всякий разговор с ним о Сталине наводит Гитлера на размышления. Он невольно сжимается не только от стетоскопа, щекочущего рыхловатое тело фюрера. Видимо, все время спрашивает себя: не обманет ли Сталин его, Гитлера? Но уже по договору шли в Германию из России каучук, марганец, нефть, продовольствие, сталь.
- Потому Сталин думает: мы не нападем, - буркнул Морель. - У вас, мой хозяин, хороший аппетит?
Фюрер улыбнулся:
- Отменный. - Он как бы намекал на что-то другое.
- Нам не надо было бы воевать, мой хозяин. - Морель задумчиво уставился на окно, вместо того, чтобы ощупывать то место желудка, где у вождя начинается боль.
- Почему, мой друг?
- Это ужасно в принципе. Я это как врач чувствую. Вы представляете распластанное человеческое тело. И всем не поможешь, если случится много тяжелых ранений.
- Но ведь не один вы врач. Их у нас много. Они все пойдут и выполнят свой долг перед рейхом. Не так ли?
- Так-то оно так. Но, знаете, сколько могут погибнуть мирных людей, они, мой хозяин, не привыкли к войне.
- Все дело в том, что их и не приучали к ней. А если вы, мой друг, захотите жить лучше, надо, чтобы кто-то из нас позаботился об этом. Я и забочусь о нации. Это мой долг.
Морель перед приходом своего хозяина начитался газет. Здравый смысл подсказывал ему, сколько крови льется теперь, в эти минуты и часы, когда они сидят и рассуждают за других. Морель представил, что делала бы теперь на поле брани женщина, о которой он все чаще и чаще думал. Первое время по приезде что-то на время забылось, но только встречался он с более или менее красивой женщиной, он тут же сравнивал ее с той женщиной, с которой ему довелось быть в Цюрихе, и горячая волна шла откуда-то из души, он задыхался от тех чувств, которые испытывал тогда, в волнении, в близости... "Боже, сохрани нас! Пожалей нас. Пожалей милую мою женщину. Пожалей мою фирму..."
- Что-то вы шепчете, мой друг?
- Я молюсь.
- Помолитесь и за меня. Мне временами бывает больно. Если бы не вы...
- Я помолюсь, мой хозяин. Помолюсь и за вас, и за себя.