Страница 23 из 37
Й’оку сощурился, промаргиваясь, и тихо зашипел на младшего брата, а Ёдзи вскочил, вдруг перестав веселиться, и бросился на Миднайта с яростным криком.
- Не смей трогать Бофу! – заорал малыш, сжимая кулаки. - Это он тебя пустил ночью, когда ты трясся от страха у него под дверью! Не смей!
Й’оку поймал его и крепко прижал к своему пластрону, не давай вырваться.
- Ми, тебе лучше уйти сейчас, - попросил он. – Если хочешь что-то сказать, я приду позже в гостиную.
Миднайт на секунду замер, как парализованный, а потом едко усмехнулся и отступил к двери, на ощупь отыскивая ручку.
- Ладно, сладкий, потом потолкуем.
И вылетел прочь, громко хлопнув дверью.
Брат. Его родной старший брат сказал ему уйти! Просто взял и указал на дверь из-за малявки, который и был виноват в ночном происшествии, который трусом его обзывал, а теперь брыкался на руках этого самого старшего, крепко прижатый к его груди, как раньше только Миднайта тот прижимал. Бережно и сильно, давая почувствовать мощную ауру покоя и свое живое тепло.
- Хорошо, уйду, - ядовито хмыкнул он уже за дверью, направляясь в общую комнату. – Теперь выгоняешь, да? Теперь у тебя есть маленький стервец и трахающий тебя Рафаэль? Просто отлично, бро, дешево же тебе семья стоит! Плевать на меня? Ладно. Пожалеешь еще об этом.
***
Когда дверь захлопнулась, Й’оку вытер нещадно лившиеся из глаз слезы об загривок Ёдзи и, сделав пару шагов назад, сел в кресло, все еще прижимая его к себе.
- Мне надо поговорить с ним, - негромко произнес он, продолжая жмуриться. – Посидишь тут немного?
- Пусть уходит, - Ёдзи перевернулся в его руках и крепко ухватил за шею, ткнувшись носом в плечо. – Он про тебя плохое говорит все время, зачем тебе с ним возиться? Мид злой.
- Он мой брат, - Й’оку вздохнул, крепко обнимая малыша и чуть покачиваясь из стороны в сторону. Да, слова Миднайта задели, но внутреннего тепла к нему не изменили и не улетучили. – Я очень люблю его.
Черепашонок озадаченно шмыгнул носом и, подняв голову, вытер его кулаком, стараясь заглянуть Й’оку в глаза.
- Больше, чем меня?
Тот качнул головой и тепло дернул уголками губ.
- Нет, конечно же, нет. Я просто люблю вас по-разному.
- Не уходи сегодня, – Ёдзи снова ткнулся ему в шею, крепко обнимая. – Я больше не дам тебе открыть дверь.
Он положил ладошки Й’оку на глаза и плотно прижал, прошептав на ухо.
- У всех боли, у тебя – не боли.
«Мне нужно уйти, малыш, очень нужно, прости, я подожду, пока ты уснешь».
- А кто такой Рафаэль? Ты его тоже любишь?
Й’оку откинул голову на спинку кресла, чувствуя, как отпускает резь в глазах от прикосновения теплых ладошек, подаривших темноту, и снова дернул уголками губ.
- Конечно, малыш, только совсем-совсем по-другому.
***
Когда зеленая полоса занимавшегося рассвета вычертила город черными контурами, Рафаэль понял, что пора уходить.
Луна уже давно уползла с небосклона, уступая место зародышу дня.
Кадзэ не пришел, и это значило только одно - испугался настолько, что решил прекратить эти встречи на крыше и больше не показываться.
«Бляха-муха, - Раф выдохнул, опуская голову, и поплелся к парапету, собираясь возвращаться домой. – Так и знал, что так все закончится. Когда судьба хоть на что хорошее раскошеливалась?»
Он постоял минуту на самом краю парапета, покачиваясь на носках и вглядываясь в светлеющий горизонт.
«Впрочем, сам виноват, нечего на Изменчивую пенять. Я б тоже, наверное, от такой страсти слинял куда подальше. Бля, как мудак озабоченный, даже не спросил, как его рана-то. Кретин!»
Надо было возвращаться домой, слушать нудные морали Лео, смотреть в его разочарованные глаза, ловя в них синие осколки взгляда Кадзэ, сходить с ума и придумывать, как отыскать, чтобы поговорить и объяснить все.
«Че объяснять-то собрался, Рафи-бой? Что это химикаты, как Дон говорит, во всем виноваты, а на деле ты плюшевая овечка и вот никогда больше ни единого разочка так не поступишь? Ага! Заливай это в уши кому-то кроме себя. Тебе же понравилось до звездочек в глазах ощущение, что тебе так доверились, что делай что хочешь – все примут».
Он усмехнулся сам себе, кривя губы в болезненной и злой ухмылке, брезгливо плюнул зубочистку и прыгнул вниз, на пожарную лестницу.
***
- Рафаэль! – Й’оку вылетел на крышу уже перед рассветом, всем своим нутром чувствуя, как виноват, что так опоздал, и завертел головой.
Если тот ушел, не дождавшись, или вообще решил больше не приходить – поделом! Надо было больше башкой думать в прошлый раз, пока шансы были.
Внутри жарко горели угли какой-то идиотской надежды, что они все же увидятся сегодня, и удастся все объяснить.
«А что ты объяснять собрался, а? Что ничегошеньки не умеешь, не знаешь и не понимаешь, и принимайте это как есть? Что вот сейчас всему сразу научишься? Да, Кадзэ, сочиняй больше, сказочник, тебе же на самом деле было до жути приятно, хоть и страшно, что кто-то оказался сильнее тебя и ничего не надо делать и решать – просто поддаться и довериться. И это безоговорочно примут и ничего не потребуют взамен».
Й’оку даже не заметил, что в мыслях обратился сам к себе тем самым прозвищем, что дал ему Рафаэль.
- Рафаэль?.. – он потерянно огляделся, понимая, что рискует, болтаясь в предрассветных сумерках в городе, но как-то не верилось, что все закончилось вот так вот…
- Че? – над парапетом появилась голова в красной бандане, и зеленые глаза буквально пригвоздили к месту. Подозрительно осмотрели, как призрак, и чуть оттаяли.
Раф одним прыжком выбросил себя на крышу и оказался около Й’оку, дернулся обнять, но в последний миг опустил руки, уставившись тому в глаза.
- Прости, - буркнул он. – Я это… не хотел так я, в общем.
Небогатый запас извинений иссяк, судя по сосредоточенному лицу Кадзэ, основного смысла до него не донеся.
Тот нахмурился, как-то по-особенному всматриваясь в Рафа, словно напрягая все внутренние силы, и дернул уголками губ, изобразив жалкое подобие улыбки.
- И ты – прости, - он подошел ближе, не отпуская это выражение со своего лица. – Я опоздал сильно.
- Никак Шредер снова воровать послал? – не удержался Рафаэль, осторожно взяв его за руку и сплетая их пальцы.
- Нет, - Й’оку мотнул головой, все еще пытаясь улыбаться. – Дела были.
И неожиданно для Рафа обнял его за шею, прижавшись всем телом, немного неуверенно и до смешного сосредоточенно клюнув сухими губами в уголок рта.
- Я совсем ненадолго. Только увидеть тебя. Рассвет же…
- Угу, - Рафаэль потерся щекой о его висок. – Рассвет, мать его тапочкой…
И стиснул Й’оку в объятиях, выжав из него выдох-свист и подарив чувство полной защищенности от целого света.
***
Мир сузился до тонкой трубочки калейдоскопа, вращаясь и меняя узоры, извращая все вокруг дикой ненавистью и обидой, и не меняя в них цвета.
Миднайт понимал, что все стало раздражающе серым, стылым и скучным.
Старший брат променял его на малявку, отпихнув от себя в сторону, как ненужную вещь! Просто выставил из жизни, обходя стороной, торча в зале, сматываясь на свиданки со своим Рафаэлем и проводя дни с мелюзгой.
Нет, он открывал ночью дверь и впускал брата, но больше не ложился спать с ним рядом, тепло обнимая, а дремал в кресле, зажигая свет и невесомо поправляя одеяло, когда думал, что Миднайт спит.
А мелкий выродок устаивался у него на коленях, сворачиваясь клубком, и нагло грелся в кольце его рук, самодовольно улыбаясь во сне.
Эгоистичный злой поганец, казалось, только того и ждал, чтобы заполонить собой все вокруг Й’оку и забрать всю-всю его любовь. Всю без остатка. До последнего грамма и теплого выдоха!
Он спал на его кровати, балдея от ненавистной Миду темноты, смотрел с ним кино и даже начал пробовать повторять идиотские ката, которые старший так любил. А когда Миднайт все же приходил к брату, измотанный кошмарами и одиночеством, которое стало просто невыносимым в последнее время, мерзкий малявка забирался к Й’оку на колени и дрых там, как у себя дома, одним фактом своего существования не давая даже подойти.