Соперники

Сошлись две силы – каждая могущественна по-своему, – которые пытались постичь друг друга, обнажая чувства с той открытостью, для достижения которой недостаточно было обычной страсти.

Она прильнула к нему, но толстый мех все еще скрывал от Ченса ее манящую плоть. С неохотой разомкнув губы, он снял с нее жакет и, неотрывно глядя ей в лицо, бросил его на ближайший стул. Его обуревало неизвестное ему доселе чувство – неистовое и в то же время нежное.

Он попытался было подыскать подходящие слова, но все они когда-то уже были сказаны – в других гостиничных номерах, другим женщинам. Он не хотел повторять их Флейм. С ней ему хотелось быть иным, и это его удивило.

Однако существовало и нечто неизменное, он понял это, когда ласково взял ее на руки и перенес в спальню. Там, опустив ее на пол, он целовал ее снова и снова, наслаждаясь вкусом ее чувственных, волнующих губ.

Когда он выпрямился, чтобы развязать галстук, она с многозначительным спокойствием посмотрела ему в глаза и, подняв руки, расстегнула верхнюю пуговку на платье. Так и не развязав галстук, Ченс развернул ее к себе спиной и потянул «молнию», с волнением наблюдая, как платье расходится и обнажает молочную белизну ее кожи и черное кружево комбинации. Платье заскользило в его ладонях – с плеч, вниз по рукам, это скольжение ускорялось шелковистостью ее кожи. Ченс наклонился к ее обнаженному плечу, и платье с мягким шуршанием упало на пол.

В то время как под его пальцами тоненькие бретельки комбинации сползали с ее плеч, его губы нежно двигались к основанию шеи. Ее откинутая назад голова была чуть склонена набок, обнажая быстро пульсирующую жилку. Он слышал ее учащенное, поверхностное дыхание и чувствовал слабую дрожь, которую она пыталась унять. Он хотел большего, гораздо большего.

Он развернул ее лицом к себе и увидел соблазнительную прозрачность ее комбинации.

– Черное кружево, – прошептал он, глядя на паутинку нитей, едва прикрывавших ее медленно, но взволнованно вздымавшуюся грудь.

– Ты сказал, что черное кружево на женщине разжигает в мужчине кровь, – ее голос прозвучал хрипловато, – и я это запомнила.

– Умница, – в его собственный голос откуда-то из глубины естества прокралась дрожь.

С бесконечной нежностью он снял с нее тонкое белье, продлевая миг предвкушения для обоих. Предвкушение превратилось в реальность, когда он увидел ее – обнаженную, в снопе света, падающего из гостиной. С минуту он просто любовался ею – рот полуоткрыт, глаза обращены на него, округлые очертания тела выгодно подчеркиваются мягкой подсветкой. Ему захотелось коснуться ее руками, чтобы убедиться, что эта точеная фигурка – не сон.

Сначала он дотронулся до ее шеи – провел кончиками пальцев по изящному изгибу, потом по ямочке у ее основания. Затем – по округлым выпуклостям ее грудей, которые оказались на удивление упругими. Она сделала резкий, глубокий вдох и задержала дыхание, опустив ресницы.

Он стал ласкать большими пальцами ее твердые тугие соски, от чего она затрепетала и издала полувздох-полустон, выгнувшись под его руками. Теперь его пальцы ласкали плоский живот, напрягшийся от этого прикосновения. Положив руки на ее упругие ягодицы, он притянул ее к себе.

Его сомнения рассеялись. Она была живая, реальная, сквозь одежду он чувствовал ее груди. Разгоряченная плоть вздрагивала под его пальцами, когда она приникла к нему, ища его губы, дыша пьянящим, сладостным ароматом. Он крепко сжал ее в неистовом страстном порыве. Ее губы раскрылись под его языком – рот был горячим, мягким, отдавал вином и каким-то неповторимым, ее собственным привкусом.

Наконец Ченс отстранился, и рядом с ней выросла горка его одежды. Флейм не сводила с него зачарованного взгляда, отяжелевшего от желания.

Он поднял ее, и она обвила его шею руками. Оба молчали – язык их глаз, рук, тел был красноречивее всяких слов. Ченс отнес ее на кровать, где манящим уголком уже было откинуто одеяло. Он уложил ее – матрац прогнулся под его коленкой – и лег рядом.

Она прижалась к нему, ее тонкая рука гладила его грудь, завитки волос, шею. Он запечатал поцелуем ее зовущий, полуоткрытый рот, она ответила ему горячо и страстно.

Она крепко сжала ногами его ногу, в то время как он, обхватив рукой ее грудь и замирая от восторга, ласкал сосок большим и указательным пальцами. Он поцеловал пахнущую духами выемку за ухом. Нежно укусив ее мягкую мочку, покрыл поцелуями ее длинную шею. Она же была само движение: ее руки оглаживали его плечи, шею, спину, тело было напряжено, бедра вздымались в любовном ритме, он был охвачен и ее жаром, и своим.

Под тяжестью его бедер она раздвинула ноги, и он приподнял ее повыше на кровати, так, чтобы можно было касаться ее полных грудей.

Ее подвижные пальцы впились ему в волосы, в то время как он, поцеловав ямочку под самой шеей, стал ласкать языком твердый от возбуждения сосок. Она выгнула спину, все ее тело требовало, жаждало ласки. Возбуждаемый ее гортанными стонами и частым дыханием, Ченс оторвал руку от ее второй груди – его рука скользнула по плоскому животу к шелковистому гнездышку золотистых волос, крепко прижимавшемуся к его бедру.

Он желал ее. Боже, как он ее желал, сейчас же, сию минуту. Он уже почти поддался силе этого порыва, но все же обуздал его. Это была их первая близость, и он хотел целиком разделить ее с ней. Он не способен был думать ни о чем, а лишь бессознательно стремился продлить миг наслаждения, чувственно осязая ее божественное тело, задыхаясь ее дразнящим запахом, жадно вслушиваясь в ее всхлипывания и стоны, впитывая губами сладковатый вкус ее кожи. Когда возбуждение стало невыносимой мукой, он вошел в нее. Она поглотила его, окутав тугим теплом. Целуя ее в губы, он поднял ей руки высоко над головой и переплел свои и ее пальцы. Он не хотел спешить. Этим моментом следовало насладиться сполна. Он глубоко вонзался в нее медленными движениями, ощущая ответное покачивание ее бедер.

Казалось, этот участившийся ритм был больше неподвластен им, он полностью растворился в ощущениях – чувствовал ее язык, слизывавший капельки пота над его верхней губой, зубы, вонзившиеся в плечо, когда она испустила сдавленный крик; сильные, требовательные руки на спине и ягодицах; мягкую, бесконечную податливость тела, слившегося воедино с его собственным.

Казалось, поплыл и закружился весь мир, и, чтобы она не уплыла от него вместе с этим миром, Ченс крепко сжал ее в объятиях.

Не в состоянии уснуть, Флейм сняла с себя руку Ченса и неслышно выскользнула из постели.

Она постояла, желая убедиться, что не потревожила его. Во сне его черты обрели еще большую силу, четче проявили его мужественную гордость, обычно скрытую под небрежной улыбкой. С минуту она смотрела на него, баюкая в себе воспоминание о наслаждении, заполнившем все ее существо, таком всевластном и прекрасном… Это было нечто гораздо большее, чем просто вспышка физической страсти и блаженное облегчение.

Она с трудом оторвала взгляд от его лица и чистых мужских линий мускулистого тела. У ее ног лежала белая рубашка. После недолгих колебаний она подняла ее с пола и надела, улыбаясь чересчур длинным рукавам. Потом закатала манжеты и потихоньку прошла в темную гостиную, по пути застегнув две пуговицы.

Подойдя к окну, она взглянула на ночные огни Сан-Франциско, мерцающие в чернильной темноте. Она бессознательно подняла воротничок рубашки и уткнулась в него лицом, вдыхая головокружительный запах мужского одеколона.

Сегодня перед приходом сюда у нее не было и тени нерешительности. Она хотела, чтобы он любил ее. Хотела его и не собиралась этого скрывать. Слишком долго она подавляла в себе отпущенную природой страсть.

Но она никак не ожидала, что их близость вызовет такой бурный поток чувств. И глубина этого чувства к нему немного пугала. Флейм боялась слова «любовь». Оно означало, что Ченс обладает властью над ней и способен причинить боль. Но, Боже праведный, если она больше его не увидит, как же больно ей будет тогда!