Страница 15 из 19
Серб судорожно сглотнул и замолчал, глядя куда-то внутрь себя остекленевшими глазами.
– И что же было дальше, – предчувствуя что-то страшное, облизнув пересохшие губы, спросил профессор.
– Дальше? – будто очнувшись от кошмара, быстрой скороговоркой произнес серб. – Дальше все было очень просто. Я взял со стола кухонный нож и ударил его в горло. Он страшно захрипел и схватил меня за грудки. Тогда я ударил его еще раз и еще, я бил и бил, в грудь, в живот в лицо, до тех пор, пока он не отпустил меня и не упал. Потом я бил его ногами, а он уже перестал хрипеть и, наверное, умер. Потом прибежала его жена, она очень громко кричала, и я ударил ее ножом в рот, чтобы она прекратила, но она стала кричать еще громче, пришлось перерезать ей горло, я не мог выносить этот крик. Видите, как они испачкали кровью мою одежду?
Серб с удивлением, словно впервые увидел, осмотрел свою залитую запекшейся кровью куртку. Мотнул головой, будто лошадь, отгоняющая навязчивого слепня, и с видимым усилием продолжил:
– Потом я поднялся на второй этаж, потому что уже был в этом доме и знал, что там находится детская. Их дочери было всего пять лет, она ничего не поняла, но все равно испугалась меня и хотела убежать. Я поймал ее и ударил ножом в сердце. Она умерла сразу, наверное, ей совсем не было больно. Потом в дальней комнате я нашел вот это ружье и взял его с собой. Нужно было уходить из этого дома, мне почему-то стало страшно там оставаться, казалось, что мертвецы сейчас встанут, и будут тянуться ко мне своими холодными руками. Я хотел убежать, но нужно еще было сжечь дом, ведь мой дом сожгли, значит, и я должен был обязательно сжечь их дом. Тогда я пошел на кухню, нашел в буфете свечку, зажег ее и оставил гореть на полу, потом открыл газ на плите, сразу все конфорки. Потом не помню… Кажется я пошел искать тех, кто убили мою жену и сына, а может быть и нет… Не помню… Мысли путаются… Газ взорвался, я слышал взрыв, но к тому времени ушел уже далеко… Потом я искал убийц… Потом… Нет, не помню…
Серб закрыл лицо руками и принялся медленно раскачиваться, изредка глухо постанывая. На замерших рядом русских он больше не обращал никакого внимания.
– Профессор, он совершенно не в себе, надо скорее уходить, пока он отвлекся, – тихо шепнул по-русски Андрей, осторожно приподнимаясь.
Владимир Михайлович ответить ему не успел, потому что серб вдруг отнял руки от лица и судорожно схватился за лежащую на земле двустволку. Лицо его искривила злобная и вместе с тем торжествующая гримаса.
– Ага! О чем это вы тут сговаривались?! Думаете, я сошел с ума и ничего не слышу?! Нет, хорватские собаки, вам не удастся меня обмануть! Теперь-то я понял, вы те самые, кто отобрал у меня дом и семью! Что явились и за моей жизнью?! Но нет, так легко вы ее не получите!
– Подождите! – отчаянно вскрикнул профессор, видя, что серб вскидывает ружье к плечу. – Вы ошибаетесь! Подождите!
Крик его потонул в жутком грохоте выстрела. Профессор, получивший заряд крупной дроби в грудь опрокинулся навзничь, глухо стукнувшись затылком об невысокий каменный бордюр. Серб же, дико взвыв и выронив ружье, завертелся волчком на асфальте, прижимая к животу изломанные окровавленные руки с неестественно торчащими под немыслимыми углами пальцами. Андрей, парализованный внезапностью происшедшего, несколько секунд тупо смотрел то на него, то на замершего без движения профессора. В ноздри лез горько-кислый пороховой дым, ружье с развороченным раскрывшимся зазубренными лепестками стволом сиротливо лежало между двух окровавленных людей. «Левый ствол был забит землей, и при выстреле его разорвало», – как-то вяло и отстраненно подумал Андрей. Разум отказывался принять произошедшее только что на его глазах, и аспирант мучительно пытался заставить себя проснуться, чтобы весь окружающий ужас рассеялся предутренним кошмарным бредом и мир, наконец, вернулся обратно в привычное положение, встав с головы на ноги. Мир, однако, желание аспиранта исполнять не спешил. Зато где-то глубоко внутри историка, интеллигентного рафинированного москвича, вдруг впервые заворочался, продирая глаза после долгого сна тот самый Некто, что со времен пещерных предков мирно дрыхнет в глубине души каждого человека, усыпленный свалившимися на него благами и условностями современной цивилизации. Некто не мог вернуть вчерашнее тихое благополучие маленького европейского городка, он вообще плохо разбирался в таких материях как тишина и понятия не имел о Европе. Зато он четко представлял себе, как нужно поступать с теми, кто пытался угрожать твоей жизни и лишь благодаря случайности не смог ее отнять. Внимательно осмотревшись по сторонам, Некто моментально углядел вполне подходящий обломок кирпича и, без малейшего труда подчинив себе ватные безвольные мышцы тела Андрея, сделал на подламывающихся ногах аспиранта пару шагов в нужную сторону, затем заставил его присесть, протянуть правую руку вперед и надежно сжать в ладони теплую шершавую поверхность камня. Убедившись, что кирпич сидит в руке как влитой, и совершенно правильно смотрит острой гранью наружу, Некто развернул Андрея к все еще визжащему сербу и шагнул вперед.
В себя Андрей пришел от мерзкого хруста где-то внизу под руками и жирного липкого чваканья, обдавшего кисти чем-то скользким и теплым. По лицу тоже стегнули обжигающе горячие брызги, и только тут Андрей осознал, что его глаза крепко зажмурены и поэтому он не может видеть, что собственно происходит. Впрочем, глаза тут же открылись, и аспирант заверещал раненым зайцем, а желудок стремительно подкатил к горлу, заставив его судорожно сжиматься, наполняя рот кислым привкусом желчи. Руки будто сами по себе независимо от остального тела вновь занесли покрытый перемешанной с кровью серой слизью обломок кирпича и с размаху опустили его на бесформенное месиво, в которое превратилась голова серба. Андрей едва успел зажмуриться, отвратительные теплые капли вновь полетели ему в лицо. Гадливо передернувшись, Андрей поспешно вскочил на ноги, споткнувшись обо все еще подергивающееся в агонии тело. Как не старался, он не мог вспомнить, каким образом ему удалось размозжить противнику голову, связные воспоминания заканчивались на моменте, когда серб выстрелил в профессора, дальше шел сплошной багровый туман, абсолютно непроницаемый и наполненный какой-то дикой практически звериной злобой.
Андрей глянул на свои перепачканные кровью руки и принялся ожесточенно тереть их об одежду с такой силой, что посдирал кожу с тыльных сторон ладоней. Боль на какое-то время отрезвила его. Шатаясь от вдруг поразившей мышцы смертельной усталости, он подошел к профессору. Присел рядом и долго глядел на застывшее в посмертной гримасе лицо.
– Как же вы так, Владимир Михайлович? – хриплым каркающим голосом полным глупой нерациональной обиды спросил он покойного. – Как же я-то теперь без вас? Куда идти? Что делать?
Покойник само собой не ответил. Профессору уже было все равно, ничего из происходящего в этом мире уже не могло его взволновать. Андрей даже испытал короткий прилив иррациональной злости на такое вот «дезертирство» старшего товарища, оставившего привыкшего полагаться на него ученика без помощи и защиты именно в тот момент, когда он в ней отчаянно нуждался. Андрей попытался закрыть покойнику глаза, но только измазал веки в струпьях подсыхающей крови. В итоге лицо профессора стало напоминать лукаво подмигивающую гротескную маску клоуна. Смотрелось это так жутко, что аспирант поспешно поднялся и, не оглядываясь, заковылял прочь. Куда он идет? Зачем? Он не знал ответов и не задавался целью их выяснить, ему просто нужно было оказаться подальше от этого страшного места, не видеть мертвого профессора и трупа убитого им самим человека. Он шел, едва переставляя онемевшие непослушные ноги, но все же с каждым неверным шагом удаляясь все дальше от маленького по-европейски цивилизованного и тихого городка под названием Купрес, корчившегося от боли за его спиной. Провожали аспиранта отсветы пожаров, поднимавшиеся к темнеющему вечернему небу столбы черного дыма, да гремевшая тут и там беспорядочная стрельба.