Под алыми небесами

Продвижение союзников застопорилось.

Поезд, которым Пино и Миммо возвращались в Альпы, проходил через Милан. Некоторые районы города они почти не могли узнать. Пино всей душой стремился в «Каса Альпина» – хотел провести зиму в Альпах.

Они с Миммо любили кататься на лыжах, а к этому времени стали опытными лыжниками. С помощью камусов они поднимались на склоны над школой и съезжали по свежему глубокому снегу, который выпал за время их короткого отсутствия. Они оба любили скорость и получали удовольствие от скоростного спуска, но для Пино это было не только приключение. Спуск по склону создавал ощущение, полета. На лыжах Пино чувствовал себя птицей. Это грело душу. Дарило ему такое чувство свободы, как не дарило ничто иное.

Пино засыпал усталый, с ноющими мышцами и счастливый, а еще – полный желания повторить все это на следующий день.

Альберто Аскари и его подружка Титьяна решили встретить Новый год в гостинице Конте в Мадезимо. Во время праздничной недели число беженцев уменьшилось, и отец Ре отпустил Пино на вечеринку.

Довольный Пино смазал горные ботинки, надел лучшую одежду и пошел в Мадезимо под падающим снежком, благодаря которому все казалось волшебным и новым. Аскари и Титьяна заканчивали украшать зал, когда появился Пино. Некоторое время он провел с Конте, которые все еще оплакивали сына, а потому ухватились за его предложение, дававшее возможность отвлечься от горя.

Ах, что это была за вечеринка! Число девушек в два раза превышало число молодых людей, и все танцы на вечер у Пино были расписаны. Еду предлагали замечательную: ветчину, ньокки[10] и поленту со свежим сыром монтазио, а еще оленину с сушеными томатами и семенами тыквы. Вино и пиво текли рекой.

Позднее тем вечером Пино, танцуя медленный танец с Фредерикой, осознал, что он ни разу не вспомнил об Анне. Он спрашивал себя: закончится ли вечеринка идеальным образом – поцелуем Фредерики, когда открылись двери гостиницы. Вошли четыре человека со старыми ружьями и дробовиками. На них была потрепанная одежда и грязные красные шарфы на шеях. Их запавшие щеки покраснели от мороза, ввалившиеся глаза навели Пино на мысль о диких собаках, которых он видел после начала бомбардировок, собаках, которые набрасывались на любые отбросы.

– Мы партизаны, мы сражаемся, чтобы освободить Италию от немцев, – сообщил один из них и облизнул левый уголок рта. – Чтобы продолжить борьбу, нам необходимы пожертвования.

Этот человек был выше других, он стащил с головы вязаную шерстяную шапочку и помахал участникам вечеринки.

Никто не шелохнулся.

– Вы мерзавцы! – взревел синьор Конте. – Вы убили моего сына!

Он бросился на главаря, который ударом приклада своего ружья свалил его на пол.

– Мы ничего такого не делали, – сказал он.

– Твоя вина, Тито, – сказал с пола Конте, у которого шла кровь из раны на голове. – Ты или один из твоих людей оставил гранату. Мой сын подобрал ее, думал, это игрушка. Он умер. Другой мальчик потерял зрение. Еще один – руку.

– Я тебе говорю, – сказал Тито, – мы ничего об этом не знаем. Пожертвования, per favore[11].

Он поднял ружье и пустил пулю в потолок, после чего мужчины начали выворачивать карманы, а девушки открывать сумочки.

Пино вытащил из кармана банкноту в десять лир и протянул ее незваным гостям.

Тито выхватил деньги, потом оглядел Пино с ног до головы.

– Хорошая одежда, – сказал он. – Выворачивай карманы.

Пино не шелохнулся.

Тито сказал:

– Делай, что тебе говорят, или мы разденем тебя догола.

Пино хотелось ударить его, но он покорился – вынул из кармана кожаный, с магнитом, зажим для денег, изготовленный в мастерской его дяди, вытащил оттуда пачку лир и протянул Тито.

Тито присвистнул и выхватил деньги. Потом подошел поближе и вперился в Пино взглядом, излучая угрозу не менее сильную, чем дурной запах, исходящий от его тела и дыхания.

– Я тебя знаю, – сказал он.

– Нет, не знаешь.

– Знаю, – повторил Тито, подходя вплотную к Пино. – Я видел тебя в бинокль. Ты перебирался через Пассо-Анджелога и Эмет, и с тобой были какие-то неизвестные.

Пино ничего не сказал.

Тито улыбнулся, облизнул уголок рта:

– Немцы много дадут, чтобы познакомиться с тобой.

– Я думал, вы сражаетесь с немцами, – сказал Пино. – Или это только предлог, чтобы грабить людей?

Тито ударил Пино прикладом в живот, сбил его с ног.

– Не суйся на те перевалы, парень, – сказал он. – И то же передай священнику. Пассо-Анджелога? Эмет? Они принадлежат нам. Ты понял?

Пино лежал на полу, хватая ртом воздух, и ничего не отвечал.

Тито ударил его ногой:

– Понял?

Пино кивнул. Тито с довольным видом принялся снова разглядывать его с ног до головы.

– Хорошие ботинки, – сказал он наконец. – Какой размер?

Пино что-то пробормотал в ответ.

– И пара теплых носков – сгодится. Снимай.

– У меня нет других.

– Ты можешь снять их, пока живой. Или я могу снять их с твоего трупа. Выбирай.

Пино кипел от ненависти, но умирать ему не хотелось. Он расшнуровал ботинки, снял их. Посмотрел на Фредерику, она покраснела и отвернулась, отчего Пино почувствовал себя последним трусом, передавая Тито ботинки.

– И зажим для денег тоже, – сказал Тито, дважды щелкая пальцами.

– Это подарок моего дяди, – возразил Пино.

– Пусть сделает тебе еще один. Скажи ему, это на хорошее дело.

Пино, нахмурившись, вытащил из кармана зажим и бросил его Тито.

Тот поймал его в воздухе:

– Вот и молодец.

Он кивнул своим людям, они, прежде чем уйти, принялись рассовывать по карманам и пакетам еду.

– Не суйся на Эмет, – повторил Тито, после чего они ушли.

Когда дверь за ними закрылась, Пино от ярости хотелось пробить кулаком стену. Синьора Конте бросилась к мужу, прижала кусок ткани к его ране.

– Как вы? – спросил Пино.

– Не смертельно, – сказал хозяин гостиницы. – Эх, не смог я достать свое ружье. Перестрелял бы их всех.

– А кто он такой – этот партизан? Вы сказали – Тито?

– Да, Тито. Он из Состе. Но он никакой не партизан. Мошенник и контрабандист – их теперь много развелось. А теперь еще и убийца.

– Я верну мои ботинки и зажим.

Синьор Конте отрицательно покачал головой:

– Тито хитер и опасен. Если печешься о своей жизни, держись от него подальше, Пино.

Пино чувствовал отвращение к себе, он сожалел, что не дал отпор Тито. Он больше не мог оставаться на вечеринке. Для него праздник кончился. Он попытался взять у кого-нибудь на время ботинки или туфли, но ни у кого не нашлось обуви такого размера. В конечном счете он взял шерстяные носки и невысокие резиновые сапоги у хозяина гостиницы и пошел сквозь снежную бурю в «Каса Альпина».

Когда он закончил рассказывать отцу Ре о том, что сделал Тито, и о том, что он или один из его людей убили Никко и искалечили других ребят, священник сказал:

– Ты поступил правильно, Пино.

– Почему же я этого не чувствую? – возразил Пино, все еще недовольный собой. – И он просил передать вам держаться подальше от Пассо-Анджелога и Эмета.

– Неужели? – спросил отец Ре, и лицо его окаменело. – К сожалению, мы не можем на это пойти.

Глава десятая

В первый день нового года метровое снежное одеяло покрыло горы над «Каса Альпина». На следующий день снег прекратился, а потом нападало еще на метр. Снега навалило столько, что в горы они смогли выйти только во вторую неделю января.

Пино нашел ботинки на замену прежним, и они с братом снова начали выводить беженцев – евреев, сбитых летчиков и других. Выводили группами, нередко по восемь человек. Несмотря на предостережение Тито относительно Пассо-Анджелога, они держались этого менее крутого южного маршрута на Валь-ди-Леи, постоянно меняя дни и время выхода, а потом возвращались в Мадезимо на лыжах северным маршрутом.

10

Ньокки – итальянские клецки.

11

Будьте добры (ит.).