Страница 4 из 7
Маршак Шекспира перестраивает, но не уходит от него на слишком далекое расстояние. Разумеется, эта перестройка мотивирована личной эстетикой поэта Маршака, творящего художественный портрет своего оригинала, а не занятого изготовлением безжизненных копий. О таком понимании искусства перевода писал сам С. Маршак: "Настоящий художественный перевод можно сравнить не с фотографией, а с портретом, сделанным рукой художника. Фотография может быть очень искусной, даже артистичной, но она не пережита ее автором" {С. Маршак. Портрет или копия? (Искусство перевода). В кн. "Воспитание словом". М., "Советский писатель", 1964, стр. 235. }. Портрет отличается как раз тем, что он, передавая существенные черты оригинала, непременно субъективен, - и такая субъективность (ограниченная, правда, научно-филологическим взглядом на оригинал) не порок, не слабость поэта-переводчика, а главная особенность художественного творчества.
Маршак приблизил к нашему времени сонеты Шекспира, он сделал их частью поэтической казны, которой владеют русские люди XX века. Прежде пьесы Шекспира, как бы слабо или неверно их ни переводили, пробивали себе путь на сцену, к умам и сердцам зрителей русских театров, - сила трагических характеров, мощь авторской мысли и живописность образов преодолевали заслон из приблизительных, а порой и фальшивых слов. Лирическая поэзия слишком тесно связана со звучанием слова, чтобы она могла отстоять себя вопреки дурным переводам. Сонетов Шекспира в русской литературе до Маршака не было, хотя их часто и много переводили.
4
Более столетия минуло с тех пор, как первые сонеты великого драматурга появились на русском языке - в переводе графа Ив. Мамуны (пять шекспировских стихотворений - с 1859 по 1876 год). Вслед за ними вышли в свет переводы Н. В. Гербеля (1880 - полное издание) и П. Кускова (1889 - 16 сонетов), а в 1914 году - почти полный свод сонетов Шекспира в переводе М. Чайковского. Однако еще до того, в шекспировском издании С. Венгерова, были опубликованы некоторые переводы В. Брюсова (Э 57, 58, 59, 60), Петра Быкова, Т. Щепкиной-Куперник, Ф. Червинского, Н. Холодковского, А. М. Федорова, Н. Брянского, В. Лихачева. Добавим к этому списку еще имена К. Случевского, которому принадлежат переводы 14-го и 31-го сонетов, К. Фофанова {Ср. Сонеты Шекспира в переводе Н. Гербеля. СПб., 1880; П, А. Кусков. "Наша жизнь". СПб., 1889; "Сонеты Шекспира", бесплатное приложение к журналу "Пробуждение". СПб., 1912; М. Чайковский. Сонеты Вильяма Шекспира. М., 1914; Полное собрание сочинений Шекспира, т. V. СПб., изд. Брокгауза и Ефрона, 1905. См. составленную И. М. Левидовой весьма полную библиографию "Шекспир на русском языке", в кн. "Вильям Шекспир, к четырехсотлетию со дня рождения". М., "Наука", 1964, стр. 415.}.
Все эти многочисленные переводчики не открыли лирического богатства и своеобразия Шекспира. Шекспира-поэта они в русскую поэзию не ввели. Возьмем сонет 60-й:
Like as the waves make towards the pebbled shore,
So do our minutes hasten to their end;
Each changing place with that which goes before,
In sequent toil all forwards do contend.
Nativity, once in the main of light,
Crawls to maturity, wherewith being crown'd,
Crooked eclipses 'gainst his glory fight,
And Time that gave doth now his gift confound.
Time doth transfix the flourish set on youth,
And delves the parallels in beauty's brow,
Feeds on the rarities of nature's truth,
And nothing stands but for his scythe to mow:
And yet to times in hope my verse shall stand,
Praising thy worth, despite hjs cruel hand.
Вот как перевел его Брюсов:
Как волны набегают на каменья,
И каждая там гибнет в свой черед,
Так к своему концу спешат мгновенья,
В стремленья неизменном - все вперед!
Родимся мы в огне лучей без тени
И к зрелости бежим; но с той поры
Должны бороться против злых затмений,
И время требует назад дары.
Ты, Время, юность губишь беспощадно,
В морщинах искажаешь блеск красы,
Все, что прекрасно, пожираешь жадно,
Ничто не свято для твоей косы.
И все ж мой стих переживет столетья,
Так славы стоит, что хочу воспеть я.
Перевод Брюсова кажется близким оригиналу. Однако он, прежде всего, темен дурной, косноязычной темнотой. Строки 5-8 вообще осмыслить невозможно, если не заглянуть в оригинал; неясна и концовка, столь афористически четкая у Шекспира; интонация последнего стиха: "Так славы стоит, что хочу воспеть я" - двусмысленна и чрезмерно зыбка. К тому же перевод Брюсова отличается преобладанием поэтических общих мест, туманных отвлеченностей. У Шекспира персонифицированное Время в высшей степени материально и конкретно:
Time doth transfix the flourish set on youth
And delves the parallels in beauty's brow...
У Брюсова образ сглажен и нейтрализован:
Ты, Время, юность губишь беспощадно,
В морщинах искажаешь блеск красы...
У Маршака сонет приобрел конкретность образов и, главное, абсолютную четкость интонации. Кажется, что на мертвые строки Брюсова брызнули живой водой:
Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчетные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочередно к вечности бегут.
Младенчества новорожденный серп
Стремится к зрелости, и наконец,
Кривых затмений испытав ущерб,
Сдает в борьбе свой золотой венец.
Резец годов у жизни на челе
За полосой проводит полосу.
Все лучшее, что дышит на земле,
Ложится под разящую косу.
Но время не сметет моей строки,
Где ты пребудешь смерти вопреки!
Второй катрен Маршаком убедительно осмыслен - меж тем как у Брюсова он остался набором бессвязных строк. Перевод Маршака обладает той цельностью, которая свойственна произведению искусства. Такой же вывод можно сделать при сравнении почти что любого сонета в переводе Маршака с его предшественниками. Возьмем некоторые из сонетов, переведенных наиболее крупными поэтами-переводчиками до Маршака. Так, сонет 55, посвященный аналогичной теме, что и 60-й, переведен Н. Гербелем:
Ни гордому столпу, ни царственной гробнице
Не пережить моих прославленных стихов,
И имя в них твое надежней сохранится,
Чем на дрянной плите, игралище веков.
Когда война столпы и арки вкруг низложит,
А памятники в прах рассыпятся в борьбе,
Ни Марса меч, ни пыл войны не уничтожат
Свидетельства, мой друг, живого о тебе.
И, вопреки вражде и демону сомнений,
Ты выступишь вперед - и похвала всегда
Сумеет место дать тебе средь поколений,
Какие будут жить до Страшного суда.
Итак, покамест сам на суд ты не предстанешь,
В стихах ты и в глазах век жить не перестанешь.
Некоторые частности Гербелю удалось сохранить ("...Марса меч"), но сонет под его пером стал мелко-хвастливым и пошлым. Шекспир предстает надменным бахвалом, называющим собственные стихи "прославленными", а гранитное надгробие - "дрянной плитой". К тому же этот, гербелевский, "Шекспир" отличается сентиментальной болтливостью, облеченной в рыхлую стиховую форму, иногда напоминающую романс:
Ни Марса меч, ни пыл войны не уничтожат
Свидетельства, мой друг, живого о тебе.
Н. Гербель удлинил стих - пятистопный ямб он заменил просторным шестистопником; при этом он все же потерял важнейшие черты шекспировской образности:
...your praise shall still find room
Even in the eyes of all posterity
That wear this world out to the ending doom.
Разумеется, нет у Шекспира "прославленных стихов". В подлиннике говорится "this powerful rhyme" - "этот властный, могущественный стих".
Болтливый, дряблый перевод Н. Гербеля ненамного лучше совсем уж далекого от трагической лирики Шекспира перевода Ивана Мамуны:
Нет, мраморных гробниц расписанные плиты,
Вам ввек не пережить хвалебный голос мой!