Картины страсти

Планировал ли Лионель произведение или оно было создано после непростительного события?

О, Боже, Эверетт должен был заполучить ее!

Он осторожно поставил полотно к двум другим картинам.

— Сколько они стоят?

Лавидия пристально посмотрела на него. Прошло мгновение, прежде чем девушка спросила:

— Вы хотите все три? И пляжный пейзаж?

— Да, он особенно мне приглянулся. Сколько?

Неожиданно она стала выглядеть испуганной и затравленной, будто очутилась на грани паники. Ее глаза округлились, а губы задрожали.

— Я… Я не знаю, — начала заикаться девушка.

— Пятьдесят? — предложил он.

— Пятьдесят за все? — казалось, будто ее загнали в ловушку, так что теперь Лавидия смотрела на Эверетта почти возмущенно.

— Пятьдесят за каждую.

— Это, — утвердительно сказала девушка, — слишком много.

— Ничуть, — возразил мужчина. — Они прекрасны. Буквально великолепны. И определенно, имеют свою изюминку, — эти слова не были ложью. Прежде всего, пляжный пейзаж смотрелся просто чудесно. Так же, как и фрески в его спальне, картина выражала глубокую тоску. Тоску, которая, к счастью, отсутствовала в других произведениях. Должно быть, Лионель изменил свой стиль. И хотя его более ранние работы тоже были достойны восхищения, но в целом, казались менее эмоциональными.

— Что с ним произошло, Лавидия? — спросил Эверетт, но так и не оторвал взгляда от картины.

— Я… Он… Что вы имеете в виду?

Маркиз посмотрел вверх.

— Мужчина, которого я помню, не нарисовал бы такую… такую откровенную картину как пляжный пейзаж.

Казалось, что с лица Лавидии сошли все краски.

— Но…

— Это очевидно, — продолжил Эверетт, — что-то его изменило. Он сохранил свою технику, но все стало другим. Это не старый Лионель.

Девушка закусила нижнюю губу, и черты ее лица слегка смягчились.

— Я думаю, на него повлияло итальянское мировоззрение, — быстро произнесла она и ее щеки снова покраснели. — Да, Италия меняет всех, кто там живет.

Лавидия никогда не была хорошей лгуньей. Ее пальцы, которые она сейчас нервно сжимала и разжимала, выдали ее. Но Эверетт не хотел с ней спорить.

— Хм-м… — только пробормотал он. — Я беру все три. Я сразу отнесу деньги в банк, если это вас устроит. А завтра я вернусь, чтобы выбрать еще несколько картин.

Она растерянно посмотрела на него.

— Еще несколько?

— Да, — кивнул маркиз. — Сейчас же, мне очень хочется забрать с собой эти. Но, я определенно, куплю и другие, которые мне понравятся. Дай мне пару минут, чтобы я смог выбрать те, за которыми вернусь завтра.

Лавидия молча, смотрела на то, как он потянулся к следующей стопке полотен. Казалось, что у нее все сжалось внутри, пока каждый новый удар сердца причинял девушке боль. Да и что она могла? Когда мужчина отставлял в сторону все больше и больше картин.

Глава 4

Лавидия посмотрела на себя и заметила, что пальцами теребила материал фартука, который был заляпан цветными пятнами. «О, Боже! Если он сейчас это заметит!» Как можно более незаметно девушка стащила с себя грязную вещь и запихнула в ящик.

Эверетт так погрузился в изучение картин, что, к счастью, не обращал на нее внимание. Она рассматривала его и добавляла к образу, который сохранила в своих воспоминаниях, новые черты, отчего все ее чувства прибывали в смятении.

Почему ее все еще так захватывало его созерцание? Мужчина присел, чтобы еще ближе рассмотреть полотна. Такое положение, скорее всего, было неудобным, но он выглядел совершенно расслабленным. Маркиз и в прошлом был в хорошей физической форме. О, да, Лавидия не забыла, насколько он был мускулистым. На мгновение ей показалось, словно она могла почувствовала под своими пальцами сильные мышцы Эверетта. Девушка разглядывала его широкие плечи, узкие бедра, сильные мужские руки.

О чем он сейчас думал? Возможно, уже догадывался об обмане? Лавидия ощутила страх и у нее пересохло во рту.

— Завтра я приеду на карете, — сообщил маркиз. — Как ты думаешь, Лионель и дальше собирается избегать меня? Что ты ему скажешь?

Лавидия глубоко вздохнула. Мысли в ее голове перепутались, но она должна была найти ответ на вопрос Эверетта.

— Я когда-нибудь говорила Лионелю что-либо, кроме правды?

В его темно-синих глазах не отражалось ничего, кроме любопытства.

— … этого я не знаю. Я лишь задаюсь вопросом, будет ли он сердиться на тебя за то, что ты впустила меня. В конце концов, он отказался встретиться со мной. Он не хочет меня видеть, не так ли?

— Я была такой… — девушка замолчала.

Эверетт медленно поднялся. Он выглядел так, будто собирался получить несколько ударов.

— Ты мне не доверяешь.

— Не совсем. Это значит… Значит, что… — напрасно Лавидия старалась удержать дрожь в руках. — Я была такой глупой.

— Нет, — серьезно произнес Эверетт. — Ты не должна корить себя. Это была моя ошибка.

— О, нет, не только ваша, — бормотала девушка. И поскольку маркиз выглядел так, будто был готов возразить, она быстро продолжила: — Мне стыдно говорить о собственной глупости. Если бы я иначе вела себя, этого никогда бы не произошло. Я говорила об этом также и Лионелю.

— Я не должен опасаться, что Лионель бросится на меня с ножом, если узнает о моем посещении?

«О, Боже!»

— Лионель уже давно простил вас.

— В самом деле? — удивился Эверетт. — Но ты простить меня не можешь.

Гордость Лавидии пострадала, но она ее не утратила.

— Нет ничего, что нужно было бы прощать, — пояснила девушка. — Я также как и вы совершила ошибку, — конечно, это была очень глупая ошибка. Как только она могла подумать, что дочь школьного мастера будет что-то значить для такого дворянина как Эверетт? — И я предпочитаю не вспоминать об этом.

Его подбородок дрогнул.

— Тогда я освобожу тебя от своего присутствия, — маркиз наклонился к картинам.

— Подождите!

— Да?

— Пошел дождь. Нужно завернуть полотна в бумагу, чтобы их защитить.

К несчастью, оберточная бумага находилась в том же ящике, куда Лавидия спрятала фартук.

Девушка выдвинула ящик и постаралась унять дрожь в руках. Она схватила бумагу, осторожно ее вытащила и повернулась к Эверетту, который поставил три картины на стул. Помедлив, Лавидия приблизилась к мужчине, держа перед собой обертку как щит. Перед стулом она опустилась на колени и начала заворачивать первую картину.

Это был портрет. Лионель нарисовал его прежде, чем уехал в Италию. А точнее — прежде всего. Какой беззаботной она была тогда! Как она смеялась и строила планы! Так мало было уготовано ей горя. Смерть котенка, конечно… Да, бедный, маленький Оливер… Она еще так хорошо его помнила. Как давно это было!

Лавидия подавила вздох у следующей картины, чтобы упаковать ее. То, что Лионель нарисовал горный пейзаж, осталось уже в прошлом. Как великолепно выглядели горы, одна выше другой, дикое нагромождение вершин, которые, казалось, стремились в небо.

— Важно знать, почему что-то рисуешь, — говорил Лионель. — Здесь у меня речь идет о противоположностях постижимого и непостижимого, о небе и земле, о земных границах и бесконечности, — она точно поняла, что он подразумевал. И теперь, когда вспомнила о его словах, ее глаза наполнились слезами. Девушка поспешно обратила свое внимание на третью картину.

Это не помогло. Ей по-прежнему хотелось плакать. Она сглотнула и в последний раз посмотрела на далекий пляж с одинокой фигурой, пойманной между землей и морем, потерянной…

Лавидия медленно выдохнула. Она так неохотно расставалась с этими произведениями, хотя знала, что лучше их отдать. Гораздо лучше. Прежде всего, чтобы заплатить аренду и купить немного еды.

Она поднялась и взглянула вверх на Эверетта. Девушка чувствовала, что может доверить ему картины, потому что он знал их стоимость. А потом Лавидия заметила, как мужчина нахмурился.

— Что-то не так? Вы передумали?