Страница 11 из 92
Время шло. С каждым днём князь Рюрик чувствовал, как возвращаются к нему силы, а немощь уходит в небытие. Постепенно отговариваться нездоровьем становилось всё сложнее, но возвращаться в Новгород Рюрик не спешил. Вскоре этот молодой, крепкий муж с удовольствием помогал по хозяйству Сваргу, взяв на себя всю мужскую работу. Достаточно окрепнув, он стал ходить на охоту, добавляя добытое к гостеприимному столу своих спасителей. Иногда к нему присоединялась и Ефанда, превращая серьёзное действо в забавное состязание. Самого же князя необычайно тянуло к этой славной, необычной девушке, и он с удивлением замечал, что ему хочется видеть её как можно чаще, что её щебетание не надоедает и не раздражает, а смех звучит как самая приятная на свете музыка.
Ефанде же с каждым днём становилось всё труднее скрывать свои чувства. Временами девушка тосковала по тем временам, когда князь беспомощным лежал на ложе, а она ходила за ним, точно за малым дитятей. Каждое утро Ефанда просыпалась в холодном поту, ожидая, что сегодня Рюрик объявит, что достаточно окреп и возвращается в Новгород. Но дни проходили за днями, и юная ведунья втихомолку радовалась, что страшная минута отодвинулась ещё на день… Ещё… И ещё.
Однако время, словно вода сквозь пальцы, стремительно бежало. Рюрик чувствовал, что нужно возвращаться в Новгород. Нынче утром он, взяв нож, лук и стрелы, в последний раз пошёл на охоту. Однако зверь будто обходил стороной пути-дороги князя. Или, быть может, ему самому было совсем не до охоты, другие думы одолевали. Так, бесцельно бродя по лесу, Рюрик незаметно углубился в его чащу. Странно, но чем дольше он шёл, тем спокойней и радостней становилось на душе. Вскоре сердце пело у Рюрика в груди, а дурные мысли враз улетучились из головы. Земля нежилась под лучами жаркого солнца, будто юная дева, с восторгом принимающая ласки любимого. Всё вокруг дышало покоем и негой. У князя же было такое чувство, что сегодня боги с особым благоволением взирают на него с небес, а потому обязательно случиться нечто значительное и очень хорошее.
Ближе к полудню ноги сами принесли его к холму, склон которого сплошь был усыпан фиолетово-золотистыми цветами – перуницами, как называли их словене[8]. Слева от князя вилась хорошо утоптанная тропинка – не иначе, как кто-то часто бывал здесь и поднимался на самый верх. Не долго думая, Рюрик ступил на это проторенную кем-то дорожку. Поднявшись на самый верх, он остановился, поражённый невиданным доселе зрелищем, перед которым хотелось пасть на колени. На вершине холма раскинулась солнечная полянка, посреди которой поднимался, царапая ветвями небо, высокий, могучий дуб. Его стволу всемогущие боги придали вид огромного, в два человеческих роста идола. Ветви не скрывали его лица, и было видно, что глаза истукана устремлены в ту сторону, откуда каждое утро из подземного мира поднимается сияющий Хорс. Суровые черты лица полны мудрости и несокрушимой воли. Сильные руки сжимают рукоять огромного меча, остриё которого упиралось в подножие дуба. Изгибы и изломы коры складывались в замысловатый рисунок, напоминающий кольца кольчуги и вышивку одежды на теле бога. Голову нерукотворного идола, будто настоящие волосы, венчали седые мхи, а на том месте, где должна быть борода, кора бугрилась ярким золотистым пламенем. Именно по этим приметам Рюрик понял, что перед ним – воплощение Перуна, бога грозы и сражений.
У ног идола стояла большая каменная чаша для подношений. Приблизившись, князь увидел в ней остатки какой-то пищи, увядший венок из полевых цветов, маленькую лунницу, человечка, плетёного из соломы. Желая воздать должное грозному и сильному богу, Рюрик достал из котомки кусок хлеба, разломил его надвое, одну половину съел сам, а вторую положил в чашу. В ту же минуту с ветки дуба слетела чёрно-белая сорока и принялась клевать подношение.
- Твоя жертва принята, князь Рюрик, - произнёс сзади женский голос.
Рюрик обернулся и ничуть не удивился, обнаружив позади себя Ольгу. Кто ещё мог прийти на это удивительное, ни на одно другое не похожее капище, да к тому же неслышно подойти к бывалому воину?
- Откуда ты знаешь? Не уж то сам Перун нашептал?
Ольга слегка пожала плечами:
- Мы считаем, что сорока – священная птица, принадлежащая богу грозы. Если она склевала твой хлеб, значит, подношение угодно Перуну.
- Что ж, я рад, - улыбнулся князь. – Вижу, ты часто приходишь сюда.
- Да и не только я. Из Перыни[9] тоже часто приходят, - ответила девушка. Подойдя к дереву, она нежно погладила ствол и заглянула в глаза идолу. – Однако сегодня нет времени здесь засиживаться. Идём, дома нас гости заждались.
- Кто?
- Почём я знаю, - загадочно улыбнулась ведунья. – Ведь я ушла из дома ещё раньше тебя.
В который раз Ольга оказалась права. Едва ступив во двор, Рюрик увидел у коновязи двух красавцев-жеребцов. Одного – гнедого широкогрудова силача – князь хорошо знал. Этот боевой конь принадлежал Олегу. А вот грациозного, тонконогого коня белой масти варяг, кажись, видывал в конюшне своего родича Вадима. Но откуда он мог взяться здесь? Поднимаясь по ступеням, Рюрик и впрямь услышал голос Вадима.