Страница 2 из 5
Аккуратно прикрыв свою калитку, молодая быстро перебежала дорогу и бесшумно вошла во двор свекрови. Чёрный лохматый пес, радостно виляя хвостом, тихо поскуливал, но, увидев жест хозяйки, улёгся, положил лохматую голову на передние лапы и замолчал.
Обойдя хату, утренняя гостья обвела взглядом грядки, оценив объём работ. Двадцать длинных рядков свёклы. Немного, если не раскачиваться. Подоткнув длинный подол юбки, Анна принялась за дело. Воробьи внимательно следили за её движениями, изредка чирикая.
Начинало припекать солнце. Анна услышала, как по улице погнали коров, и вспомнила, что ее бурёнка ещё даже не доена. Но решила быстро управиться с буряками и неслышно удалиться, чтобы не пересечься со старой каргой.
Когда ей осталось убрать последний рядок, воробьи неожиданно вспорхнули на вишню, стоявшую у забора. Анна выпрямилась и испуганно обернулась. За её спиной стояла свекруха, держа на руках котёнка. Узкие серые глазки внимательно смотрели на невестку. Котёнок мяукнул, вырвался из рук старухи и помчался за кузнечиком.
Анна не смогла и слова вымолвить да так и стояла с большой головкой буряка в руках.
Старуха с крупной слезой на щеке улыбнулась и тихо прошептала:
– Пришла… невестушка…
Синий телефонный аппарат
– Алло! Да, мам, привет! Что? Целую ночь? Почему ты молчала? Боже! Всё, мы выезжаем!
Нервно швырнув телефонную трубку, мать бросилась в мою комнату.
– Лёша, доброе утро! Бабушка звонила, она всю ночь не спала, у неё приступ. Попросила её забрать.
– Как не спала? – у меня полезли глаза на лоб. Я резко подскочил с дивана и стал натягивать спортивки.
– Ты чего подскочил? – мать удивлённо посмотрела на меня.
– Как чего? Поеду с тобой к бабушке.
– Нет, оставайся дома, я сама поеду.
– Хорошо, – я недовольно плюхнулся обратно на диван.
Через минуту мама выбежала из квартиры. Полежав ещё минут пять, я почувствовал, что сердце не даёт мне заснуть. Его волнение и непонятные движения заставили меня встать и пройти на кухню. Поставив чайник, открыл холодильник. Достав кусок колбасы и вчерашний салат из помидоров, пожелал себе приятного аппетита. Поглощая салат, боковым зрением увидел, что чайник скоро начнёт будить соседей. Не вставая с табуретки, дотянулся до ручки конфорки и повернул до упора влево. Огонь погас, чайник обиженно стал остывать.
За окном бушевала весна. Запахи цветущих каштанов, тюльпанов, поздних гиацинтов вселяли какую-то надежду. Наблюдая за дворовыми собаками за окном, я регулярно поворачивал голову в сторону прихожей, где молча стояла входная дверь. Прислушивался. В замочной скважине всё было тихо. Значит, мать ещё в дороге. Подошёл к телефонному аппарату. Сняв синюю трубку, набрал по памяти номер: три-шесть-семь-один-три-восемь. Послышались гудки в сопровождении потрескиваний и отдалённых голосов бабушкиных соседей. Насчитав семнадцать длинных гудков, я положил трубку. Вернулся на кухню, взглянул на чайник. Он молчал. Решил его порадовать и снова включил конфорку. Сделав шаг к окну, услышал на площадке отдалённые голоса. Голоса были женские. Подошёл к двери. Щёлк, ещё щёлк, дверь заскрипела и была готова встречать гостей. Голоса приближались. Тяжёлый вздох, второй, третий. Бабушка, переведя дух, зашла в квартиру. Жёлтое лицо и шум из груди. Хрипы заглушали всё вокруг. Прильнув к щеке, не почувствовал отдачи. Сделал шаг назад. Всё серьезно.
***
– Сколько вам лет? – седой бородатый доктор серьёзно посмотрел на бабушку.
– Шестьдесят восемь.
– А-а-а-а… – протянул доктор и потянулся за шприцами, – я сделаю вам укол, предупреждаю, он болезненный.
– Не болезненнее её болячки! – нервно бросила мать и облокотилась о дверной проём.
Доктор зло взглянул на мать, кивнул медсестре и протянул ей ампулу с жёлтым порошком. Хрипы из груди продолжали сопровождать напряжённую обстановку.
– Мужчин прошу выйти, – доктор бросил быстрый взгляд на меня и встал с табуретки.
Я вышел, но из прихожей через плечо матери наблюдал за тем, что происходит в зале. Задрав край синего бабушкиного халата, доктор начал растирать ваткой место для укола. Запахло спиртом.
– Укол, – предупредил доктор, и я отчётливо услышал, как игла шприца проткнула бабушку и продвинулась на всю длину.
Прошла секунда, две, три, хрипы не прекращались. Через пять секунд из гортани бабушки послышались нечеловеческие, нарастающие, обрывающиеся звуки. Узкие серые глаза вмиг увеличились до невероятных размеров. Зрачки расширились. Доктор отбросил шприц в свой врачебный ящик. Вопли усиливались, мать в ужасе закрыла рот рукой и попятилась назад. Я не сдвинулся с места. Седой эскулап резко наклонился к своему сундуку, выбросил из него половину прозрачных ампул, нашёл самую маленькую с белым порошком. Сильные руки со вздутыми венами разломили её пополам. Осколки вонзились в безымянный палец. Вобрав шприцем содержимое другой ампулы, резко взболтав, параллельно смахивая с пальца обильно текущую кровь, доктор потянулся к воплям. Лицо у бабушки перекосилось. Грубые морщины увеличились. Потрескавшиеся пальцы судорожно вцепились в большую подушку на диване.
– Сосудорасширяющее, – озвучил доктор и вколол в её левое плечо второй шприц.
Зрачки стали уменьшаться. Сухие пальцы ослабили хватку, и подушка спокойно вздохнула.
– Забираем вас в больницу.
Мать, не успев отойти от увиденного, взглянула доктору в глаза и задала всем понятный вопрос. Без слов.
– С сердцем у неё проблемы. Надо обследовать. Что потом – не знаю, – доктор вытащил из кармана платок и вытер пот, который заливал ему глаза.
Кровь из пальца продолжала сочиться. Зажав палец платком, он стал собирать ампулы, разбросанные по паркету.
***
– Привет, – я подбежал к ней.
Она лежала в углу большой и светлой палаты. На белой тумбе стоял сок, кружка и восемь ампул с зелёной полоской.
– Это ежедневные уколы – ответила бабушка. Сухо поцеловала меня и снова уставилась на капельницу.
Я уселся напротив. Мы молчали. Она ерзала рукой, словно что-то не давало ей покоя.
– Тебе помочь? – я встал и наклонился.
– Рука печёт, жжёт как огонь… – пожаловалась бабушка и сглотнула слюну.
– Я позову медсестру.
Выйдя в коридор, я стал искать хоть кого-то в белом халате и с медицинским образованием. Мои поиски не увенчались успехом. Разочаровавшись, я вернулся в палату. Капельница продолжала капать. По сосредоточенным бабушкиным глазам я понял, что жжение продолжается. Кожа в месте, куда была вколота угла, вздулось. Надо было что-то делать. Пока я думал, что именно, в палату вошла медсестра.
– Ого, бабуля, что ж вы так? – медсестра попыталась переложить свою вину на пациентку.
Вытащив иглу, она внимательно посмотрела на руку, где красовался огромный пузырь жидкости.
– Ничего, рассосется, – медсестра быстро ретировалась.
Бабушка тяжело вздохнула, посмотрела на меня своими ласковыми глазами, которые я помнил ещё с пелёнок.
– Иди, внучок, домой, – ласково прошептала она, – мне надо отдохнуть.
Я прижался к её щеке. Щека была тёплая, но уже не та.
***
Две сестры шли по больничному коридору. Миновав три двери, остановились у четвёртой.
– У кого она жить будет?
– У меня пусть живёт.
– Почему?
– Ну, ей нельзя перетруждаться, пусть отдыхает уже. Возраст всё-таки.
– Ну и что? Её никто не будет заставлять работать. Тем более у меня большой дом, не то что твоя квартира. Свежий воздух. Живность какая-никакая, всё матери отраднее будет.