Дань кровью(Роман)

Наступил 1389 год.

Год, решивший судьбу всего Балканского полуострова и заставивший встрепенуться и содрогнуться всю Европу. До нее докатилось известие о Куликовской битве, которую так блестяще провел московский князь Димитрий Иванович, прозванный за эту победу Донским. Но то было далеко, в дикой и загадочной Московии. А Балканы — рядом. Вот они, протяни руку и дотянешься…

Король Твртко не долго пребывал в ликовании от победы. Он прекрасно понимал, что это была лишь первая попытка, за которой последует другая, более отчаянная. Поэтому к ней нужно готовиться загодя. Следует обезопасить все тылы. А союзники у него уже есть. Князь Лазарь и другие сербские великаши. В апреле Твртко попросил Жоре Бевшича быть посредником в его переговорах с Дубровником о предоставлении ему политического убежища в случае, если обстоятельства заставят его покинуть Боснию. Разумеется, у дубровницкого веча возражений не было. Ведь просьба Твртко сопровождалась богатыми дарами. Впрочем, Дубровник сделал маленькую оговорку: республика не примет его, если он будет вынужден покинуть Боснию под давлением Венгрии. Ведь юридически Республика Святого Влаха признавала верховную власть венгерской короны. Но поскольку и с Сигизмундом Люксембургским, венгерским королем, Твртко замирился, то ему уже никто не мог помешать планомерно и целенаправленно готовиться к войне с Османской империей.

А вот у князя Лазаря не все проходило так гладка. Весной 1389 года венгерская армия готова была вторгнуться в Сербию. И чтобы предотвратить этот могущий стать для него гибельным поход, князь Лазарь вынужден был обратиться за помощью к своему зятю Николе Гаре-младшему. Сигизмунд пошел с князем на мировую лишь после того, как Лазарь согласился вновь признать себя вассалом (пускай и формально) венгерской короны. Здесь уж Лазарь из двух зол выбрал меньшее. Ему выгоднее стать вассалом, пусть и жестокого, но европейского сюзерена, чем вассалом дикого, непредсказуемого восточного владыки. К тому же Сигизмунд, как и его предшественник Людовик Великий, не так уж и докучал своим вассалам.

Страшнее для Лазаря было другое. Сербские великаши снова начали выяснять отношения друг с другом. Особенно не поладили Вук Бранкович и Милош Обилии. Первый обвинил второго в измене и в стремлении перейти на службу к султану Мурату. Второй готов был наказать первого за клевету силой оружия. Лазарю стоило больших усилий воспрепятствовать братоубийственной распре. До оружия дело не дошло, но кровная обида осталась. Да и вообще, Вук Бранкович в последнее время (из-за расчетливых браков дочерей князя) стал меньше оглядываться на своего тестя и меньше прислушиваться к его словам. Даже с монет, которые он ковал в своем Косове, Вук убрал лик князя Лазаря. Джюрадж Стратимирович-Балшич в своей Зете давно уже стал вполне самостоятельным, суверенным господином, и князь Лазарь был для него не более чем тестем.

Наконец весной, ближе к маю, Лазарь сделал попытку договориться с самим Муратом. Он предлагал султану подписать мир с сохранением статус-кво, то есть соблюсти принцип: все твое — твое, все мое — мое. Мурат же сделал вид, что данного предложения просто не расслышал.

Со стороны Мурата это было оправданным. Ведь он, собрав огромную для Европы того времени армию (и азиатские части, и европейские), привел ее в Пловдив, откуда в конце мая через Самоково двинул ее в Косово. Косово поле Мурат давно определил местом решающего сражения с сербами. Оттуда же в Крушевац полетел гонец султана с коротким фирманом. Получив его, Лазарь велел кликнуть толмача, чтобы тот перевел содержание послания.

«Я вышел в поход. Либо заплати дань, либо выходи на честный бой, где все и решится. Мурат», — прочитал толмач.

Князь Лазарь побледнел, но самообладания не потерял. Велел послу султанову дожидаться ответа.

Покинув Пловдив, многокилометровая колонна османского войска спустя три дня остановилась в Ихтимане. Там его уже ждал со своим тысячным отрядом болгарский царь — вассал Стратимир, которого турки называли Сараджем.

Мурат велел всем военачальникам и придворным собраться на совет. Один за другим входили в шатер Мурата беглербеги, беги, беи, паши, чехаи, дездары — османские военачальники разного ранга, и даже знатные мартологи-христиане, давшие присягу султану, во главе с Сараджем. Все они проходили сквозь строй сначала янычарской стражи, а потом и чаушей, личных телохранителей Мурата. А сам повелитель восседал, скрестив ноги, в дальнем конце шатра на некотором возвышении на атласных подушках. Чуть пониже него сидели его сыновья, его гордость — по правую руку старший сын, Баязет, по левую — младший, Якуб Челебия.

Собственно говоря, Баязет был вторым сыном Мурата, а старшим и законным престолонаследником являлся Мустафа. Но молодому человеку очень захотелось добиться престола раньше, чем пробьет его час. Он возглавил заговор против отца, в котором ему помогали один из визирей и ряд военачальников, недовольных слишком жесткой политикой Мурата и его тиранскими замашками. Центром заговора стала старая столица Османской империи — Бурса. Узнав об этом, Мурат двинул на Бурсу целое войско, которое возглавил лично. Произошло настоящее сражение, во время которого Мустафа был разбит и пленен, а потом, после продолжительного допроса, по приказу отца ослеплен. После этого, естественно, все взоры двора обратились на Баязета с Якубом, ибо кому-то из них и предстояло стать наследником престола. Оба они были достаточно физически и умственно развиты, не лишены смекалки и предприимчивости, что давало им равные шансы в борьбе за престолонаследие. Но именно это и породило зависть и ненависть между братьями. За каждым из них стояла своя партия придворных.

Вперед выступил великий визирь Али-паша.

— Наш великий и несравненный богоподобный повелитель собрал вас, правоверные, чтобы держать совет, по какому пути далее следовать нашему войску, чтобы быстрее добраться до желанной цели — гяурских владений Лаз-оглу и его подданных, дабы покарать неверных и заставить их покориться всемогущему Аллаху и его земному наместнику, благочестивому падишаху Мурату.

Али-паша остановился, чтобы перевести дыхание и обвести взглядом присутствующих. После чего он повернул голову в сторону Мурата и, увидев повелительный кивок, продолжил:

— Есть несколько дорог, ведущих в царство неверных, и наш великий падишах желает услышать от вас мнение о каждой из них, чтобы потом решить, по какой из них направить своих верноподданных воинов.

В самом деле, из Ихтимана в Сербию можно было попасть несколькими путями — в долину Моравы, через Пирот и Ниш, в сердце державы князя Лазаря; в Косовскую область, владения Вука Бранковича, через Илиджу (или, как уже тогда именовали этот город турки, Кюстендил — по имени турецкого вассала сербского великаша Константина Деяновича), Кратово и Буяновац; от Буяноваца долиной Южной Моравы к Нишу; либо туда же, но через Скопле по ущелью Качаник.

Начался спор военачальников, каждый из которых пытался доказать свою правоту и брался лично провести без потерь османское войско по тому пути, который он выбрал. Мурат переводил взгляд своих живых черных глаз с одного лица на другое, желая вытянуть рациональное зерно из высказываний каждого из спорщиков. Наконец его взор остановился на стоявших молча несколько в стороне и в отдалении мартологах. Ему даже показалось, что Сарадж, слушая весь этот спор, снисходительно улыбается. Выждав еще несколько минут, Мурат поднял согнутую в локте правую руку. Придворные, будто только и ждали этого знака, тут же замолчали.

— Я внимательно слушал всех вас и некоторые ваши советы нахожу разумными, — негромкий баритон Мурата окончательно успокоил подданных. — Однако во всем этом многоголосии я не услышал голоса того, кто мог бы внести окончательную ясность в сей вопрос, ибо является выходцем из этих мест.

Намек был более чем прозрачен, и уже в следующий миг все взоры устремились на болгарина. Не ожидавший этого Сарадж даже вздрогнул и выпрямился. Но тут же, приложив правую ладонь к сердцу, почтительно склонился и выступил на несколько шагов вперед.