Страница 7 из 88
— Станем пробираться ночью. А огни их застав помогут нам избежать встреч с ними...
— Верно рассудила, Айгуль. Берикелля[17]! — похвалила служанку Юлдуз.
Выехав из леса, они вот уже несколько ночей плутали пр степным равнинам, а днём отдыхали в каких-нибудь распадках да дождевых промоинах. Словно бог их, огнеликий Гурк, являл им в пути свою милость, и они кроме джейранов никого пока не повстречали. Несколько раз слышали отдалённый звон бубенчиков и тогда поворачивали коней в сторону, дожидаясь, когда почтовые лошади проскачут мимо.
— Когда же мы увидим девять, по числу наших родов, каменных баб над обрывом священного озера? — уставшая от скитаний, с горечью воскликнула Юлдуз.
— Госпожа, когда человек падает духом, то и конь его не может скакать. Потерпи и взывай о помощи к богам, как видишь, до сих пор они не оставляли нас.
Да, в душе взывала к своим богам Юлдуз, но вместе с благодатью, получаемой от молитв, входила в сердце добрая память о возлюбленном Сондуге, и тогда слёзы наворачивались на глаза. «Милый мой, где ты?! Не я в том виновата, что стала женой князя... Прости, Сондуг!»
Так и ехали они, и на шестые сутки взорам их открылись синие спокойные воды озера Буйр-Нур.
— Вот мы и у цели. Идущий караван одолеет пустыню. И мы сейчас подобны идущему каравану, госпожа.
— Зови меня Юлдуз... Отныне ты сестра мне, Айгуль.
— Рахмет[18]! — тихо произнесла растроганная служанка.
Но вышли они к озеру не в том месте, где находился высокий обрыв и на котором стояли каменные бабы, а немного восточнее. Да и здесь были знакомы Юлдуз и Айгуль каждый камень и каждая тропинка, и они, не теряя времени даром, направились вдоль берега в надежде встретить кибитки рода терат, а значит, и юрту тысячника Сондуга. Так, по крайней мере, рассчитывала Юлдуз, да сказано исстари: «Человек предполагает, а Бог располагает...» Как только они выехали к Вороньему распадку и до обрыва оставался отрезок пути в несколько десятков полётов стрелы, они услышали до жути знакомый боевой рёв монголов.
— Кху, кху, кху, кху! — огласились берега озера звериным выдохом из десятков тысяч вражеских глоток, а вслед за этим дико прокричали сотники свои боевые ураны[19], увлекая за собой беспощадных воинов.
И на этот раз, как, впрочем, потом и всегда, Темучин сделал ставку на неожиданность и стремительность налёта, действуя хваткой серого кречета. Недаром же главное его знамя было с изображением ловчей птицы, держащей в когтях ворона. Этот знак стал родовым знаком Темучина, взятый им в память своего предка — мергена (охотника) Бодуанчара, своего отца.
И женщины увидели, как острый клин монголов, мгновенно расширяясь в длину, врезался на низких лохматых, но проворных лошадках в боевые порядки татар, разорвал их, словно вешняя вода огромную льдину.
Но князья навстречу клину двинули отборную конницу; тысячи всадников столкнулись лицом к лицу, железный звон клинков и скрежет копий о щиты огласил окрестности озера, на землю повалились люди и лошади, и от их предсмертных криков и ржаний стыла кровь в жилах двух одиноких женщин, ставших невольными свидетелями этого дикого ужасного побоища.
Монголы попятились, татары снова сомкнулись и стали отходить к урочищу Давлан-Нэмурчес, явно намереваясь завлечь в него основные силы противника.
Монгольские сотники опять прокричали боевые ураны, скликая своих воинов затем, чтобы попытаться ещё раз пробить клином бреши в татарских рядах. И это им в какой-то мере удалось, потому что татары начали уже не отходить, а отступать, нарушая задуманный порядок; и случилось так, что они сами, а не монголы постепенно оказались в заготовленной ими же губительной западне. Джаут-кури сразу этим воспользовался и бросил свою отборную гвардию, поддерживаемую отрядами китайцев, в обход войск противника, применяя теперь тактику железных тисков. Татар могли сейчас выручить лишь три отставших тумена, которые ударили бы по монголам с тыла и посеяли среди них панику. Но туменов не было...
То и дело то тут, то там возникали жестокие схватки: стиснутые со всех сторон лошади тёрлись друг о друга кожаными нагрудниками, зловеще скаля зубы, топтали копытами свалившихся под ноги всадников — и живых, и мёртвых... Под ударами тяжёлых палиц, словно орехи, раскалывались черепа; сёдла, потники, стремена, наколенники были липкими от выбитых мозгов и крови...
Айгуль вдруг вскинула руку и закричала:
— Смотри, госпожа!!!
Юлдуз повернула голову в ту сторону, куда указывала служанка, и увидела Сондуга, одетого во всё чёрное, лишь на правом плече его белел треугольник[20]. На вороном коне он вылетел из самой гущи свалки, остановился на образовавшемся вокруг него пятачке и вдруг бросил лошадь на одного бритоголового, без шлема, громадного, с отвислыми усами и зло оттопыренными ушами монгола. Молнией блеснул клинок, и усатая и ушастая голова, отделившись от тела, слегка зависла, словно невысоко подброшенная тыква... На Сондуга кинулись два кераита; удар копья одного из них пришёлся прямо в щит, — тысячник отразил этот удар, но тут же над ним завис длинный тонкий шест с петлёй от аркана — укрюк; спелёнатого Сондуга вышибло из седла...
Юлдуз издала душераздирающий крик... Но всадник, уже тащивший по земле тысячника, стал валиться набок, настигнутый чьей-то меткой стрелой. Сондуг вскочил на ноги, скинул с себя путы и прыгнул в седло поданного ему воином боевого коня, ловко поймав кинутую в руки саблю. Туго натянутыми стременами сдавил бока лошади и снова врезался в середину свалки.
Храбро сражался и его сводный брат Аланай. Рубился он со своим отрядом в родовом тумене алчи вместе с Темиром; тот и другой дважды меняли под собой коней, но сами были целёхоньки, даже не порваны нигде на них кольчуги, будто огнеликий Гурк, рея над смертоносным полем, отводил от них копья и стрелы с закалёнными наконечниками.
Подскакал на белом, забрызганном кровью жеребце князь Аскер-Султу, повелитель, с тёмным лицом, на котором багровел ото лба до подбородка шрам, и приказал тургауду Темиру остановить свой тумен. Темир и Аланай ринулись на разгорячённых конях в тыл войска, но они уже ничего не смогли сделать. Монголы и китайцы мощно теснили татар; те проворно вползали в ущелье Давлан-Нэмурчес, — скоро Темучину только и останется, как поставить развёрнутым строем несколько туменов в узком месте и ещё напористее нажать с боков.
Князья татарские — Шакир, Аскер, Хуран, повелитель рода дербен, Бурунтай, предводитель тумена рода куин, и Неврюй из рода терат — в надежде взирали в сторону, где заходит солнце, и спрашивали друг у друга с нетерпением и злобой: «Когда же покажутся на стыке земли и неба хвостатые знамёна наших племенных братьев — Саина-Султу (род алухай). Мусука-Султу (род дутау) и Кадана-Султу (род тутукулиут)?!» Да не ведали князья, оказавшиеся в урочище, что их братья уже давно лежат связанными по рукам и ногам в походной кибитке Тогорила, внезапно напавшего на их войска, когда они находились в пути. Нарочный от вождя кераитов уведомил об этом Темучина и заверил, что скоро будет возле урочища. А когда отряды новоявленного Ван-хана подошли, предводитель монголов приказал развернуть своё главное знамя с серым кречетом.
— Час настал! — воскликнул джаут-кури. — Уррагх[21]!
И началась резня...
Через малое время всё было кончено. Юлдуз и Айгуль схватили. В юношах, одетых в боевые доспехи, узнали жену повелителя рода чаган и её служанку и доложили Темучину. Юлдуз, оборванная, грязная, с впалыми щеками после бессонных ночей, с руками, тёмными и исцарапанными, не приглянулась великому эмиру, и он отдал её и Айгуль сотнику, который изловил их. К нему же попал в плен и Сондуг... И влюблённые, стоя рядом, соединённые таким неожиданным и страшным поворотом судьбы, вскоре наблюдали казнь, доселе неслыханную и невиданную в этих степных краях...
17
Берикелля — молодец.
18
Рахмет — спасибо.
19
Ураны — особые боевые кличи монголов. У каждой сотни — свои.
20
Отличительный знак татарских тысячников.
21
Уррагх — вперёд.