Злом за зло

С воплем, переходящим в визг и рыдания, Маэкарн Пятый упал на колени, а потом просто завалился набок и судорожно задергался в конвульсиях, ибо у него было двое возлюбленных сыновей, пятеро возлюбленных дочерей и одна возлюбленная жена.

Было.

ЭПИЛОГ

Кто-то насвистывал приятную легкомысленную мелодию, быструю и свежую, как бег проснувшегося весеннего ручейка. Паскалю было приятно ее слушать, хотя она все настойчивее тянула его из объятий сна туда, куда он возвращаться не хотел. Что именно пугало его, он пока что не вспомнил, но твердо знал - там, вне сонной неги, что-то пошло не так.

Переливчатая мелодия все-таки выманила его, и все сразу стало плохо.

Воздух, едва-едва могший покинуть глотку, вместо крика превращался в тихий жалобный стон, не выражавший и крупицы той боли, что терзала мужчину, того ужаса, который грыз его потроха. Боль была столь сильна и всеобъемлюща, что если бы не магия, он бы уже давно умер, но нет, так легко изверг отпускать не желал. Берясь за нож, он предупредил, что наказание продлится долго, и им с сестрой придется оставаться в живых до самого конца.

Было темно, лишь несколько красных огоньков, паривших наверху, освещали ровный каменный потолок, серые каменные стены и очень редко являли очертания черного человека, изверга, затеявшего эту пытку.

Он повернулся, мигнули огненно-золотые глаза, и веселый свист оборвался.

- С возвращением, монсеньор. Надеюсь, вы успели перевести дух?

Мерат захрипел. Черный человек приблизился и склонился над прикованной к каменному столу жертвой.

- Смерти...

- Не надо молить о милосердии, - ответил изверг, - у меня его нет для вас. Для других людей есть, а для вас нет. Смотрите веселее, монсеньор, вырезать кости из ваших ног я уже закончил, скоро мы перейдем к рукам.

Мерат застонал, и из его глаз покатились слезы.

- Не беспокойтесь за свою жизнь, монсеньор, я тщательно слежу за состоянием органов, за кровеносной системой и не дам вам умереть. Самым сложным будет - разделить и вынуть череп, так чтобы не убить мозг, чтобы вы оставались в сознании и все чувствовали. Казалось бы, это просто невозможно, но ведь с мадемуазель Беатрис все получилось, верно? Посмотрите, она жива и даже может наблюдать, как я работаю над вами.

Мерат, из которого одну за другой вытаскивали кости, зарыдал горше, вспомнив об участи сестры. Он не хотел, не мог смотреть на тот бесформенный кожаный мешок, в котором теперь содержались ее внутренности. Тот живой и все чувствующий мешок, которому его самого уподобляли все сильнее с каждым часом этого прижизненного Пекла.

- Ну-ну, - строго укорил изверг, - не надо плакать, не надо чувствовать себя жертвой. Вы не заслуживаете сострадания и жалости, ибо пожинаете то, что сеяли, и жатва сия будет обильна. Как мне напомнили недавно, Молотодержец рек: 'Судите их по делам их и воздавайте им по делам их', - но еще он сказал однажды: 'Платите добром за добро, и добром же за зло, дабы зло само изжить из душ людских'. Н-да, с последним вышла накладка, ведь я плачу вам злом за зло. - Глаза вспыхнули ярче, а потом сильно потускнели. - Все так запутанно и противоречиво в Писании... Меня удручает то, что я не настолько хороший человек, насколько хорошим хотел бы быть. Но меня радует то, что я намного лучше, чем мог бы быть, кабы не хотел быть более хорошим человеком.

- Умоляю...

- Вам не стоило вертеть мною как игрушкой в своих грязных делах. Вам не стоило обрекать на гибель Мистакор. И уж конечно вам не стоило пытать и насиловать дорогую мне женщину... да, совершенно определенно, не стоило вам этого делать. Когда я увидел, что вы натворили, первой мыслью было сжечь вас живьем. Второй - собственными зубами содрать плоть с ваших костей. Благо я не зверь какой, умею брать себя в руки и действовать обдуманно. Сначала пришлось отыскать де Рахальезу, этого великолепного мастера шпаги. Я раздробил ему кисти рук, чтобы он больше не являлся мастером чего бы то ни было, а потом вырвал глаза и язык, ибо он видел, но не сказал. Вы такой мягкости от меня не дождетесь. - Огненно-золотые глаза приблизились к самому лицу Паскаля Мерата, горячее дыхание коснулось его мокрой от пота и слез кожи. - Когда выну из вас череп, я вместе с сестрой уложу вас в специальный котел и начну сращивание тканей, сделаю единым целым, коим вы так отчаянно пытались стать всю жизнь, двумя разумами в одном куске плоти. Я пропитаю вас особыми заклинаниями и заставлю органику непрерывно обновляться, то бишь погибать и возрождаться вновь в нужном мне виде, дабы я смог собрать достаточно новых розовых мышц, нервных волокон, кожи, других органов. Я использую вашу органику как материал для восстановления ее тела. Эту будет превосходным примером высшей справедливости для всех. Правда, вам с сестрой будет больно, как будто вы попали в гномскую камнедробильную машину, но я с благодарностью приму эту жертву. И вот что еще, даже когда вы больше не будете мне нужны, я не позволю вам умереть. Нет, я замурую вход, спрячу все следы, чтобы никто не отыскал, и уйду навсегда. Вы же проведете здесь годы, будете 'перемалываться' до тех пор, пока не забудете, кем вы были.

- Господи... Господи...

- Не надо поминать его всуе. Здесь и сейчас нет бога, нет спасения, нет милосердия. Есть только я, моя ненависть и ваше искупление. Продолжим, пожалуй, мне как раз приглянулся мизинец вашей левой руки.

Тобиус сидел на раскладной лесенке фургона, который цитаро отдали ему, смотрел, как играли с Лаухальгандой дети под моросным дождем, и курил трубку. Он делал глубокие затяжки и подолгу держал пряный горячий дым в легких, жмурясь от удовольствия. Мир пах осенней слякотью, лошадьми, табаком и жареными ежами. Кто-то пиликал на скрипке и пел.

- Здравствуй, Годявир.

- И ты будь здоров, Цагар, - флегматично ответил Тобиус цитару, присевшему рядом.

- Неспокойные времена настали, - без предисловий сказал Цагар, - война на западе, говорят, уже началась, король день ото дня становится все безумнее, и земли эти не ждет ничего хорошего. Аламут должен двигаться дальше.

- Понимаю, - кивнул Тобиус, который знал, что из-за него цитаро простояли на холме Силеи уже целую лишнюю неделю.

- Мы хотим знать, отправишься ли ты с нами в земли Шехвера и Димориса? Ты друг нам и очень полезный человек в аламуте, было бы хорошо...

- Нет, Цагар, не смогу.

Предводитель цитаро крякнул и поднялся.

- Аламут двинется завтра по предрассветным сумеркам. Если повезет, успеем выйти к шехверским границам до первого снега.

- Я уйду ночью, - кивнул Тобиус, - спасибо за все, что вы сделали для меня.

Цагар вроде как хотел что-то ответить, но передумал, опустил плечи и кивнул.

- Прощай, амаш Годявир, надеюсь, твоя дорога приведет тебя к счастью.

- Не приведет, друг Цагар. Но спасибо за твою доброту.

Цагар удалился, а маг, докурив и выбив трубку, вошел в фургон, где его ждала Райла Балекас. Она все еще не вставала, плохо шевелила конечностями и нуждалась в постоянном уходе, но при этом ее восстановленное тело казалось и было вполне здоровым, хоть и истощенным. Со дня своего пробуждения мечница не произнесла ни слова, вообще не издала ни звука, большую часть времени тихо лежала под цветастыми лоскутными одеялами и следила за Тобиусом. Когда он говорил с ней, Райла улыбалась, а порой протягивала руку, чтобы прикоснуться к его лицу, провести пальцами по выпиравшим скулам и истончившимся губам, погладить впалые щеки.

Волшебник точно знал, что со временем он вернет ей прежнюю силу, она вновь сможет ходить и даже держать в руках меч, но вот состояние разума женщины его сильно беспокоило. Следовало благодарить Господа-Кузнеца за то, что она вообще не превратилась в живой труп после пережитого, и все же...

Райла улыбнулась ему, и Тобиус, сев на край кровати, позволил погладить себя. Сам очень нежно и аккуратно провел левой рукой по ее белым волосам. Она поседела в пыточной камере, и пока что у магистра не хватало средств для восстановления прежней пигментации.