Страница 73 из 76
— Где ты пропадал все это время?
— В Крыму, там город такой Бахчисарай, с фонтаном, но я его не нашел…
— Город?
— Нет, фонтан.
— Ты знаешь, какое сегодня число?
Слава наморщил лоб.
— Нет.
— Второе сентября, а как тебя зовут?
— Славик, — внезапно его вырвало пустой слизью.
— Вылезай, — брат подхватил его подмышки и рывком вытянул из теплой, еще совсем чистой воды, бережно перенес в комнату и опустил на диван. Грязь с коленок ручейками перетекала на непривычно-белоснежную простыню.
На журнальном столике стояла чайная чашка, буроватая жидкость в ней оказалась крепким кофе, без молока… Нервно приглаживая коротко подстриженные волосы, Савватий снова присел рядом:
— Слава, мне придется показать тебя психиатру, прежде чем ты сможешь вернуться в университет.
— Хорошо, — несмотря на кофе, Слава медленно погружался в безопасную дремоту, — Слушай, а кто такой Цеппелин? А Рыбак? И другие? А? Там, на Кандагаре…
Савватий со всего размаху влепил ему пощечину и сильно встряхнул, затем влил еще одну чашку кофе.
— Ты… — выдержав зловещую паузу, Савватий внимательно поглядел брату в глаза, — молокосос, все дело мне испортить хочешь?! Ты и я, мы против Цеппелина ничто! Запомни! — он отшвырнул Славу на диван. — В разборку встрял, да?!
— Нет, — безопасный уют дома мгновенно куда-то улетучился, оставив во рту неприятный металлический привкус. — Ты чего взьелся-то?
— Зачем ты мне тогда позвонил? — Савватий глубоко выдохнул сиплый воздух из груди, — давай все сначала и по порядку.
— Эта чумазая…
— Мила?
— Да. Так вот, она от этого своего Цеппелина сбежала, кажется на мотоцикле…
— Знаю.
— Ну вот, а этот ее Цеппелин — глава всей мафии.
— Знаю, — неприятная усмешка перекрыла широкое, сильное лицо Савватия. — Дальше.
Слава поудобнее подмял под головой подушку.
— Мы с ней в Крым и махнули.
— Зачем?! Я же сказал, чтобы вы ко мне двигали!
На минуту задумавшись, Слава неопределенно пожал плечами:
— А черт его знает! Она вся такая, шебутная какая-то. Ну, а я не смог ее оставить, знаешь, как котенка или щенка.
— И все? Только поэтому?!
— Ну, да. Я думал позвонить тебе, а там такая неразбериха: одно за другим, я завертелся, думал дня на два, ну на неделю, да и тебя дома не было…
— А Рыбак? — Савватий подозрительно покосился и крепче сжал зубы.
— Кто он?
— Под Цеппелина роет, говорят, что он дурь из Афгана гонит, а так он тут способ нашел из аскорбинвой кислоты лезергиновую гнать! — Савватий слегка завистливо усмехнулся.
— Прямо здесь?
— Да нет, под Чернобылем, его куры охраняют.
— Какие еще куры?
— Да такие, цепные, которые всех собак перегрызли. Не хило мужик устроился, я у него одну такую видал — зверь! Так ты что, и с ним тоже не поладил?
— Да нет, вроде все нормально… — Слава попытался припомнить некоторые подробности.
— Точно?
— Ну этих, с наколками, кажется грохнул… — он неуверенно посмотрел на брата.
— Скольких?
— Черт его знает, они сами поперли.
— На тебя?
— На нас. Они же наркоманы, не соображают ни фига.
— Та-ак. — протянул Савватий и присвиснул, — А еще что было?
— Ну, в Ялте, в замке… Или в Судаке… Слушай, там города такие смешные!
— В Ялте или в Судаке?
Слава задумался:
— И в Ялте, и в Судаке… В Бахчисарае они меня поймали, на кладбище, в лесу… Нет, в дурке.
— Кто?
— Цеппелин, он меня пытал, в кресле… — Слава сам себе удивлялся, как быстро к нему вернулась память и навалилась клубочком теплого ужаса под горлом, там, где забегал суетливый кадык.
— А потом Цеппелина грохнули.
Савватий аж подскочил.
— Как?!
— Я не понял. Я в отрубе был.
Савватий криво улыбнулся.
— Это уже ничего… Потом что было? Помнишь?
— А потом пришел черный Николас и забрал папку… Эту, — увидел он вдруг на письменном столе светло-зеленый прямоуголник, — Вот, такую же.
Тяжело поднявшись на ноги, Савватий нарочито медленно убрал папку в ящик и запер его на ключ.
— Ладно, спи пока. Я сам разберусь.
Брат вышел, Слава остался лежать в странном оцепенении. В голове снова завертелась веселая карусель. Пришлось подняться и выйти следом за братом на кухню. Знакомо скворчал шницель на сковороде, пузырясь и отстреливаясь маленькими, колючими капельками жира.
— Сав, а Сав. Обьясни мне все, а? Ничего во всем этом понять не могу.
— А тебе и незачем, — Савватий выложил прожаренное мясо на тарелочки, посыпал рядышком в холмик кругляшки горошка из стеклянной банки и стал нарезать тонкими ломтиками остатки бородинского хлеба, — Пожрать надо…
Гнетущую тишину прорезали только писклявые крики детей на улице и шорох машин. Свысока, где-то над головами прерывисто тикали часы.
— Ты кукушку починил? — удивился Слава.
— Починил.
— Кукует?
— Кукует.
Вдруг страх понимания пронзил Славу от макушки до кончиков пальцев босых ног:
— Что ты теперь будешь со мной делать?
— Ничего, — брат мрачно жевал горошек, глядя куда-то в пустоту тарелки.
— Савва!
— Что? — Савватий поднял наконец глаза.
— Ведь Рыбак — это ты!
Неожиданный легкий смех брата заставил Славу вздрогнуть.
— Нет, но я ему и не «рыбка», и, к сожалению, не старуха, чтоб ему передо мной прыгать. Да ты за себя не бойся, все уладим, — хитро усмехнувшись, брат поставил пустую посуду в раковину, — мы дядю Ваню попросим, он у нас бо-ольшой дока по этой части… Понял?
Слава вяло кивнул.
— Так скольких ты там у него примял?
— Не знаю, всех, наверное…
Савватий весело присвиснул:
— Может, тебе в Париж сьездить, или в Венецию податься? — он на минуту задумался, — ты понимаешь, есть тут у нас один родственник… в Иерусалиме. — Савватий с сомнением покачал головой, — за еврея ты, конечно, не сойдешь… Ладно, живы будем — не помрем!
— Савва, — тихо произнес Слава, — а твое-то место во всем этом какое?
— Мое место с краю, — брат просто весь лучился непонятной радостью, — а где был — не знаю! И заруби себе на носу.
— А папка? — холодная ярость закипела где-то внутри, готовясь смести все со своего пути, как первый паровоз.
— Какая папка?
— Которая на столе лежала!
— Ни на столе, ни под столом, ни в столе НИКОГДА НИЧЕГО НЕ ЛЕЖАЛО. Ага?
— Ага. — Прорвав внутренний барьер, ярость растворилась, превратившись в такое же холодное и ясное равнодушее. — Что мне теперь делать? Завтра же в Париж?
— Ну, куда торопиться? Как дядя Ваня скажет.
— Он нам на самом деле дядя?
— Он — брат нашей матери.
— Ты помнишь, как перевернулась лодка?
— Ну?
— И дядя Ваня был там…
— Ну и что? Чем он мог помочь, они же были почти посередине, пока доплыл…
— Рисунок… — неясная, смутная догадка шевельнулась в груди, в самом сердце кольнула острой иглой. В шкафу, в самом дальнем ящике, со времен далекого-далекого детства, под слоем пыли, альбомом с марками и конструктором, где тетради и дневник за пятый класс. Ну почему они это все не выбросили? Тетрадь с сочинениями и алгеброй, красными галочками и пятерками? Слава аккуратно вытянул стопку бумаги: львы, тигры, носороги под пальмами — Африка. Вот она, рыбка, растопорщившая смешные перышки среди переплетающихся водорослей…
— Савва, — смотрел Слава на пожелтевший лист. — Это нам дядя Ваня рисовал, помнишь?
— Ну и что?
— Это было вытатуировано на запястьях у панков-наркоманов.
— Ну и что?
— Нет, ты не понимаешь! — он упрямо смотрел теперь в хитро прищуренные глаза брата, — именно такая, именно эта рыбка была меткой у людей Рыбака.
— Ну да, — охотно согласился Савватий, — причем не у всех, а только у избранных!
— Откуда ты знаешь? — вскочил на ноги ошеломленный Слава.
— Дядя Ваня вообще большой эстет и фантазер… Давай, что ли, чайку попьем.
— Нет, Сав. Они всегда с отцом рыбу ловили, мама боялась, плохо плавала и вообще, я точно помню…