Страница 18 из 34
— Где им воскреснуть, Кира? База в Покровке не существует, коней нет. Из кого и где собрать банду? Да и старший брат, наверно, надолго вышел из строя. Боец, что рубанул его шашкой, говорит: «Метил по голове, да конь чуть уклонился и я его достал по плечу. Уж коли выживет, то сухоруким останется!».
— Все это так, а дело «Испорченный телефон» не завершено. Где теперь искать «гимназистов»?
— Найдем, — уверенно заявил Гулливер. — Не иголка в сене!
К середине июля Костя наконец закончил свое «чистописание». Бардин освободил его от поручений, и он усиленно занялся учебой. В один из особенно жарких дней Кирилл Митрофанович предложил Косте поехать на два-три дня за город:
— Подышишь свежим воздухом и заодно поможешь следователю Савину. Ты его знаешь…
— Это тот, что в тире никак не может попасть из нагана за пять шагов в ростовую мишень?
— Он самый, — улыбнулся Бардин. — Стрелок Савин никудышный, но следователь он дотошный.
— Зачем он в Хохловку?
— Там кто-то стрелял в селькора. Задержали двух кулацких сынков, надо провести расследование на месте.
Костя не стал возражать против поездки, а только спросил:
— Когда ехать?
— Сегодня после обеда. Зотов даст тачанку, ездового и двух бойцов в охрану. Мало что там может встретиться. Да, вот еще что, ты свой браунинг не бери. Зайди к Гулливеру и возьми что-нибудь посолиднее.
— Можно, чтоб ездовым поехал Вася, — попросил Костя.
— Это дело Зотова. Я не возражаю! — дал слово Бардин.
Не возражал и командир эскадрона. Больше всех обрадовался поездке Вася.
— Вот здорово! Я ведь из тех мест! Хохловка от моей родины за пятьдесят верст. Может, кого знакомого встречу. А какая там река! Ух! Тот берег не видно! Ты знаешь, Костя, какой я любитель плавать? Ого-го-го! — хвастал Вася. — Любую реку переплываю без отдыха! А ныряю, поверишь… на берегу считают: раз, два, иногда до тридцати, а из воды… одни пузыри.
— Ну, ну, водолаз, — прервал его командир эскадрона. — Ты смотри коней не замори и не опои. Поедешь переменным аллюром. Где чуть подъем — шагом…
— Ясно, товарищ комэск! Придут кони туда и обратно как огурчики!
Комэск посмотрел на Костю, спросил:
— Так и поедешь в белой рубашечке, в сандальях? А если непогода?
— Не размокну, не сахарный! А сандальи ношу, потому что побаливает нога, особенно перед дождем.
— Вот видишь. У тебя же самый верный барометр. «Не размокну»! — повторил он и приказал Васе: —Запрягай!
— Есть, товарищ комэск, — козырнул Вася и побежал к конюшням.
— Рубаков! — крикнул ему вдогонку командир. — Возьмешь у старшины гимнастерку для Горлова!
Через десяток минут Вася подал парную тачанку к казарме. Костя надел гимнастерку, подпоясал ремнем с кобурой парабеллума, полученного у коменданта. Гулливер предлагал Косте маузер, но он отказался, считая, что «маузер ему не по чину», да и стрелять из него не приходилось. Из парабеллума в тире он тремя выстрелами выбил две тройки и пятерку, а следующей очередью — две четверки и семерку.
Следователь Савин задерживался в Управлении, и Вася снова завел разговор о реке:
— Эх, Костя! Люблю я поплавать, рыбку половить, а то просто так посидеть на бережку. Сидишь, а кругом тихо, смотришь, как река мимо течет и тучки в ней видно… А еще бывает, белые кувшинки покачиваются… Красота! Я, Костя, никогда цветы не рву. Сорвешь, и все! Через час от него никакой красоты нет. Я ко всему жалость имею!
— Как же ты воевал? — удивился Костя. — Стрелял в людей?
— Разве беляки и бандиты — люди? — взорвался Вася. — Звери! Вот мы едем в Хохловку, расследовать, кто стрелял в комсомольца селькора. Думаешь, кто стрелял?
— Наверно, кто-то из кулаков, кого задел селькор.
— А кулаки кто? — закричал Вася. — Враги, бандиты! Их всех, кто идет против Советской власти, надо истреблять под корень! Уж если мне попадется бандит, я с ним разговаривать не буду!
Костя стал доказывать, что наказание может назначить суд или трибунал, а то, о чем говорит Вася, — самосуд, расправа, что так поступают бандиты. Вася нетерпеливо слушал, потом досадливо плюнул и рассердился всерьез.
— Чего мне с тобой болты-болтать? Суд, трибунал! Су-у-дят, жа-а-ле-ют! Да разве бандиты исправятся? Не согласный я с тобой! Больно ты добрый к врагам! Одно слово… Хлюпик! Кишка тонка! — обругал он Костю.
Костя обиделся, но смолчал, хоть и был согласен с Васей, что бандитов надо истреблять беспощадно. Спорил он с Васей лишь потому, что ему, чекисту, не к лицу поддерживать самосуд или расправу на месте, без суда, о чем говорил Вася.
Некоторое время они помолчали, потом Вася протянул руку Косте.
— Ты меня, Костик, извиняй. Уж больно я лютый к бандитам. Мешают они нашей мирной жизни… Эх! — Он посмотрел на небо. — Быть непогоде. Вона какая набегает хмара, да и рана ноет, — добавил он, поглаживая ногу.
Костя тоже чувствовал, как будто что-то покалывало вокруг зажившей раны. Гулливер неоднократно шутя говорил ему: «Теперь у тебя, Костя, свой постоянный барометр. Вроде карманных часов, всегда при тебе, а заводить не надо».
Когда уже зашло солнце, пришел следователь Савин.
Тощий, небольшого роста, в синих очках, с пухлым брезентовым портфелем в руках. Носил он высокие болотные сапоги, серый потертый пиджак, подпоясанный солдатским ремнем, сильно оттянутым висевшей на нем кобурой с наганом.
Костя представил себе, как Савин целится, стреляя из револьвера, и не мог сдержать улыбку.
— Кто здесь Горлов? — спросил Савин.
— Я Горлов Константин, — представился Костя, — а это Василий Рубаков — ездовой. Бойцы охраны Шахрай и Бобылев.
Савин кивнул, снял очки, критически оглядел Костю, потом протянул руку:
— Савин Иван Павлович. Значит, мне в помощь? Так, так!
— В помощь, Иван Павлович, — подтвердил Костя и добавил: — Конечно, если понадоблюсь.
Савин еще раз кивнул головой и, обойдя бричку со всех сторон, зачем-то постучал ногой по рессорам, покачал кузов брички, как бы сомневаясь в надежности экипажа, что вызвало бурное вмешательство Васи.
— Крепкая тачанка! Чего вы ее качаете? Когда ездим на банду, на нее ставим «максим» и пять коробок с лентами, да еще четверо бойцов. А скакать приходится не только по дороге.
Савин пожал плечами.
— Верю, товарищ боец. Только б не попасть нам под такую грозу, какая была вчера. Куда спрячешься в поле? Может, отложить поездку до утра? — нерешительно спросил он подошедшего комэска.
Комэск посмотрел на небо:
— Дождь пойдет, но не раньше ночи. По дороге у вас Костянская, до нее пятнадцать верст. Будете там часа через два, а то и три. После вчерашнего дождя не дорога, а каша. Если пойдет дождь, то хоть полдороги одолеете. На всякий случай возьмите плащи. Старшина! Выдай пять плащей!
Комэск оказался прав. Дорога раскисла. Жирный чернозем налипал на колеса по самые ступицы. Вася часто соскакивал с облучка и счищал грязь с колес. До Костянской добирались три часа и приехали туда поздно вечером. Вася с красноармейцами почистили лошадей и поставили их в сарай сельсовета. Следователь и красноармейцы устроились на ночлег в сельсовете, а Вася предложил Косте:
— Давай пойдем на сеновал! Мягко на сене, воздух духовитый и не так жарко, как в доме. Хочешь сахара? У меня два куска остались, не успел Бойчику скормить.
Костя от угощения отказался, и они забрались на сеновал. Костя сразу же уснул, а Вася долго ворочался в душистом сене, вспоминал мать, службу у Котовского. Он уже стал дремать, как вдруг где-то совсем близко послышались звуки незнакомого инструмента. Тонко-тонко он выводил незатейливый мотив.
«Похоже и на скрипку и на дудочку, — старался угадать Вася, — пойду посмотрю». — И стал осторожно натягивать сапоги.
— Ты куда, Васек? — спросил, проснувшись, Костя.
— Выйду послушаю! Больно интересно играют! Слышишь?
— Ну и пусть играют. Играют, ты слушай, а зачем ходить? Темень. Село чужое…