Страница 11 из 34
— Девушка еще и сейчас не может прийти в себя, — добавил передававший телефонограмму дежурный.
Костя понес телефонограмму в кабинет начальника ГПУ, где в это время шло совещание о принятии чрезвычайных мер по ликвидации «Шмелей». Когда Костя прочел телефонограмму, кто-то из чекистов сказал:
— Что ж, хоть один «шмель» потерял на время жало.
На это начальник ГПУ Лембер мрачно заметил:
— Как бы остальные от этого не стали кусать еще злее. — И, заканчивая совещание, приказал: —В самый сжатый срок ликвидировать «Шмелей»! Все товарищи свободны! Бардину остаться!
Бардин пришел в свой кабинет через час, вызвал коменданта и приказал:
— Круглосуточно держать наготове два автомобиля. И чтоб сразу заводились, а не пых, пых… — добавил он.
— Так бензин же… — начал было Гулливер, но Бардин его оборвал.
— Не знаю, не знаю! Я не механик. Будут пыхать машины, сам повезешь вместо бензина. Иди! Да, кстати. Столовая уже закрыта?
— Закрыта, Кирилл Митрофанович! Время позднее, одиннадцатый час… Могу предложить закусить в комендатуре. Есть хлеб, сало, сахар. Чайничек вскипячу!..
— Спасибо, — поблагодарил Бардин, — придем через десяток минут.
Когда через некоторое время Бардин с Костей вышли из кабинета и подошли к лестнице, с первого этажа донеслись голоса споривших.
— Пусти! Не будь гадом! — верещал хрипловатый мальчишеский голос. Ему отвечал спокойный басок вахтера:
— Иди в комендатуру! Если у тебя впрямь важное дело, дадут пропуск, а так не пущу! — И опять мальчишеский голос:
— Пойми ты, репа с глазами, дело важнейшее, а ты…
— Иди, иди! А будешь ругаться…
— В чем дело? — спускаясь по лестнице, спросил Бардин вахтера, загородившего дорогу на лестницу оборванному подростку. Вахтер отдал честь Бардину:
— Такой настырный пацан. Говорит, важное дело, а какое, может сказать только самому главному.
— Дело какое? — улыбаясь, спросил Бардин.
Оборванец посмотрел на него снизу вверх и недоверчиво спросил:
— А вы всамделе главный?
— Не веришь? Могу показать документы, — серьезно ответил Бардин и достал из верхнего кармана гимнастерки удостоверение.
— Не! Зачем мне документы? Не шибко я грамотен…
— Так какое дело? — повторил Бардин.
Мальчонка посмотрел по сторонам и, понизив голос, сказал:
— Тайное! Не могу при всех. Ведите меня куда-либо в темное подземелье…
— Вот чудак-человек, — рассмеялся Бардин. — Зачем мне вести тебя в подземелье, да еще в темное?
Они поднялись по лестнице в кабинет Бардина. Парнишка робко переступил порог, огляделся, шмыгнул носом и спросил, указывая на Костю:
— А при ём рассказывать можно?
— Можно, можно! Это мой помощник.
— По-мощ-ник… — недоверчиво протянул мальчишка. — Скажете такое! Где же это видано, чтоб у са-мо-го главного был в помощниках пацан, — он захихикал, — по-мощ-ник…
— Ну, давай рассказывай, не тяни! — начал сердиться Бардин.
— А вы на меня не нукайте! — внезапно вспылил подросток. — Не старый режим! Что я знаю, для вас золото, а мне тьфу, — и он плюнул на пол. — Я могу и уйти…
Костя ожидал, что Бардин взорвется. Чистота в его кабинете была корабельная, а тут вдруг плевок. Бардин нахмурился, оторвал кусок газеты и протянул ее мальчишке.
— Вытри, а бумагу брось в угол!
Мальчик смутился, покраснел, но вытер плевок и бросил бумагу в мусорную корзинку. А Бардин в это время приговаривал:
— Ты не обижайся, а посуди сам. Один плюнет, другой плюнет… Что же это будет? Кабак! А сюда ведь люди ходят по важным, «тайным» делам. Так ведь?
Мальчик стоял посреди кабинета, потупясь и не подходя к столу. В руках он мял снятую с выбритой головы изношенную, бархатную пилотку. Был он невысок ростом, коренаст. С виду ему было лет двенадцать-тринадцать. Одет в рваную гимназическую куртку с подрезанными рукавами, в не менее рваные брюки и ботинки с прикрученными проволокой подошвами.
— Как звать? Да ты подходи, не бойся, садись! — пригласил Бардин.
Парнишка подошел к столу, солидно прокашлялся и спросил:
— А курнуть у вас нет?
— Нет! — обрезал его Бардин и повторил вопрос: —Как зовут?
— Жаль, что нет! — ответил парнишка. — С утра бычка во рту не было… Все внутре ссохлось, — он снова прокашлялся и внезапно заторопился. — Зовут Василий Кузьмич, а фамилия Рубаков. А еще прозывают Пилот, — он показал пилотку. — Из-за нее. Из-за моей чепы летчитской.
— Кто же тебя так прозывает? — Бардин нарочно завел разговор «не по делу», чтоб успокоить посетителя.
— А братва, беспризорники. С кем сейчас компанию веду, — объяснил Василий.
— А раньше с кем вел компанию?
— Раньше? Раньше я был боец Красной Армии. Воевал в бригаде самого Котовского, — гордо ответил мальчик. — Дошел с ней аж до Крыма. Там у Чаплинки был ранен. — Он встал со стула и, закатав штанину, показал сине-розовый шрам, идущий от колена вдоль икры. — Казак рубанул клинком, гад…
— Как же он исхитрился? — спросил Бардин. — Чтоб так достать клинком, ему нужно было лежать на земле…
— Не, он на полном скаку, верхом. Я был ездовым на артиллерийском уносе. Он, гад, наскакал, думал перерубить постромку, да прошибся и угодил по ноге. Ну я ему прямо в бороду пальнул из нагана, а уж потом без памяти свалился на землю. Попал в госпиталь, а когда выписался, котовцы где-то у Тамбова добивали банды. Я подался к ним. В поезде украли все документы, деньги и часы, подарок самого Григория Ивановича Котовского. — Мальчик тяжело вздохнул и замолчал, а Бардин за него досказал:
— Стал пробиваться к своим, на крышах поездов, в пути «добывал» пищу как придется, без денег. Потом забрали в детский приемник, оттуда бежал…
— А что мне было там делать, — зло огрызнулся Василий. — Кормят только-только, чтоб ноги не протянуть, курева не дают. Целый день сказки рассказывают про разных там заморских царевен и волшебников-фокусников. К чему мне все это? — И, внезапно насторожившись, спросил Бардина: —А, а вы откуда обо мне все знаете?
— Я, Василий Кузьмич, многое что знаю. Такая у меня работа, потому, наверно, ты ко мне и пришел?
— Да-а? Я знаю, откуда вы знаете, — хитро улыбнулся мальчик. — Зна-ю! В детском приемнике обо мне все записано. Вот откуда!
Бардин покачал головой:
— Нет, Василий Кузьмич. Таких, как ты, ребят, сейчас тысячи, а судьба их одинакова. Отцы не вернулись с германской, матери, деды, бабки поумирали от тифа. Наверно, и у тебя так?
Мальчик опустил голову и тихо-тихо сказал:
— Так. Только деда и бабки у меня давно нет, от тифа умерли сестры, а мать убил сосед кулак Шкоропий.
— За что? — спросил Бардин.
— За то, что работала в Совете и хлеб, припрятанный богатеями, у них отбирала. Эх, попался бы он мне? — Вася вскочил со стула и, сжав кулаки, прокричал — Я его морду по гроб помнить буду! Только бы повстречать!..
— Успокойся, Василий, — остановил его Бардин. — При Советской власти ни один бандит никогда не уйдет от наказания. Выкладывай свое «тайное дело», а потом пойдем чай пить.
Мальчик улыбнулся:
— Хорошо бы чайку… с хлебцем… — И, согнав улыбку, стал рассказывать: — Значит, дело было так. Кручусь я около иллюзиона[16], поглядываю…
— За карманами? — весело спросил Бардин и подмигнул Косте.
Мальчик покраснел и, насупившись, буркнул:
— Этим не занимаюсь. Я пою жалостные песни, танцую, и мне дают, кто копейку, кто две.
— Ну, ну! Я пошутил. Значит, выглядываешь. А что выглядываешь?
— Бывает такое, что кто-нибудь купит билеты на двоих… Ну, там для барышни или для товарища. Ждет, ждет, они не идут, а звонит уже третий звонок. Я враз тут как тут. Дяденька, возьмите меня с собой. Бывает, что сжалятся и берут. Вот и сегодня, на третий сеанс… Стоит буржуй…
— Откуда ты знаешь, что буржуй? — спросил Костя.
Мальчик смерил его пренебрежительным взглядом.
16
Иллюзионами в то время назывались кинотеатры.