Страница 30 из 117
А теперь уже несколько часов они ожидали директора.
Майор милиции, очень толстый, щеки румяные и гладкие, как яблоки, снова вошел и спросил у девушки-секретарши:
- Абдул Ордуханович не пришел?
Девушка опять встала и опять сказала:
- Нет, пока не пришел...
Женщина-машинистка улыбнулась той же улыбкой.
Майор милиции третий раз заходил, и девушка третий раз вставала, как видно, погоны были чем-то вроде магнита, поднимающего ее с места, что не ускользало от глаз повидавшей мир женщины-машинистки и вызывало ее улыбку.
Только майор милиции собрался уходить, как пришел директор, и не успевшая сесть на место девушка-секретарша вытянулась в струнку. А самое интересное было то, что и рыхлое туловище толстого майора внезапно окрепло, плечи поднялись, живот немного втянулся.
Майор сказал:
- Здравствуйте, Абдул Ордуханович...
Директор из-под очков внимательно посмотрел на майора:
- И ты здесь? Ну заходи...
Директор, ни на кого больше не взглянув, закрыл за собой и майором дверь кабинета.
Студент посмотрел на дверь, потом на Хосрова-муэллима.
Хосров-муэллим с еще большим усердием ломал пальцы.
Студент не знал, то ли опять сесть на место, то ли что-то делать... Женщина-машинистка, оторвавшись от печатного листа, сказала:
- И вы войдите, скажите, что вам надо. С ним там наш участковый уполномоченный, а он, бывает, и два часа сидит. Войдите... - Потом стрельнула глазами в обеспокоенную девушку -секретаршу: - Не вмешивайся, пусть войдут...
- Он же рассердится...
- Ничего не будет... Люди четыре часа ждут...
Красивая и молодая девушка-секретарша, хлопая ресницами, смотрела на женщину-машинистку.
Впереди студент, следом Хосров-муэллим открыли дверь, вошли, и директор, говоривший с майором, удивленно посмотрел на них. Студент сказал:
- Здравствуйте...
Директор ответил:
- Здравст... - Ответ на приветствие был скорее вопросом, мол, чего вы хотите и почему самовольно вломились?
Студент зачастил:
- у нас... у нас... Мы просим вас... Умерла старая женщина...
Мы хотим... похоронить ее здесь... Нужно, чтобы мы похоронили ее здесь...
Директор, уже не с удивлением, а с любопытством глядя на парня, низкорослого, взъерошенного, смуглого, с грубыми чертами лица, спросил:
- Ее надо похоронить?
- Да...
- Ну так хорони... А от меня что нужно?...
- Места мы хотим, да... Места...
- Детка, я что, места раздаю?... А это кто такой? - Директор показал на Хосрова-муэллима.
- Он тоже... Он со мной, квартирант...
- Умершая - твоя мать?
- Нет... Хозяйка дома...
- Детка, ну так очень хорошо... Умерла, царствие ей небесное... Кто может остаться в этом мире?... Все умрем, да... А я при чем?
- Место хотим, да... Место, чтобы старуху похоронить.
- Я места не раздаю, дорогой мой... Здесь мест нет... Государство открыло прекрасное новое кладбище, отвезите покойницу, похороните там, да...
Студент взглянул на майора милиции и решил, что нужно бороться до конца, надо разоблачить безобразия, творящиеся в государственном учреждении, надо прямо сейчас этого самого директора разоблачить перед майором.
- Место есть!... За место с нас деньги просят!...
- А разве без денег место бывает? - Директор на этот раз смерил с ног до головы Хосрова-муэллима и рассмеялся то ли словам студента, сказанным так страстно, так прямо, то ли над нарядом Хосрова-муэллима.
Студент с яростью и колотящимся сердцем посмотрел не на директора, а на майора милиции и сказал:
- Да нет! От нас хотели получить взятку!
- Взятку? - Директор тоже посмотрел на майора милиции и на этот раз с откровенным удовольствием рассмеялся. - Не может быть!
- Четыреста рублей потребовали от нас! - Студент осмелел и еще раз повторил ту колоссальную цифру. - Четыреста рублей!
- Ты ведешь борьбу со взятками?
Студент не знал, как надо ответить, но директор не стал ждать - интерес пропал, он сказал резко:
- Иди, иди занимайся своим покойным!... Мне некогда!
Слова директора, выражение его лица и вообще дела этого мира внезапно наполнили душу студента Мурада Илдырымлы бунтующей страстью протеста, от волнения у него трясся подбородок, трепетало сердце:
- Это беззаконие! Беззаконие... В Советском Союзе такое беззаконие допускать нельзя...
Директор тихо, но по-прежнему резко сказал:
- Встань, Мамедов, встань, покажи ему закон Советского Союза!
Майор вскочил, схватил студента за руку, и студент почувствовал в его пальцах крепость стали, неожиданную для такого рыхлого тела.
- Идем! Идем!... - Майор одной рукой вынес, приподняв над полом, студента Мурада Илдырымлы из директорского кабинета, быстро прошагал мимо вытаращившей от изумления глаза девушки-секретарши, распахнул дверь во двор, но руку студента не выпустил, так же быстро потащил студента к воротам.
Майор так схватил руку и так тащил, что студент не мог вывернуться, ему приходилось чуть не бежать, а злость перехватила горло, и он не мог пошевелить языком, даже кричать не мог. Хосров-муэллим, руки в карманы, быстро шел за ними. Левой рукой майор открыл калитку и правой вышвырнул студента наружу:
- Чтоб ноги твоей здесь не было!
Некоторое время Хосров-муэллим со студентом шагали молча, и вдруг студент, не имея больше сил сдерживаться, зашмыгал носом, завсхлипывал, а когда слезы докатились до губ, почувствовал во рту их соленый вкус и разрыдался. А Хосров-муэллим молча шагал рядом...
... Когда пришел наконец автобус и они сели, студент Мурад Илдырымлы успокоился и теперь снова стыдился своей беспомощности, своей ничтожности. Хосров-муэллим сидел напротив, вперив взгляд в неведомую точку. В глазах Хосрова-муэллима студент увидел такую боль, какой еще никогда в жизни не видел в глазах ни у одного человека.
5
Костер
Разноцветный, грозный большой петух, вытянув толстую, как у гуся, шею, сел на ветку старой груши и закричал матерым голосом. Фаэтонщик Ованес-киши заворочался на сиденье, помахивая поводьями и глядя на разноцветного петуха поверх сложенного из высохших ежевичных кустов забора, закричал в сторону двора:
- Уж полдень прошел, ара, учитель!... Ара, быстрее, да!... - Потом фаэтонщик Ованес-киши проворчал себе под нос: - Ара, мусурман, собрался в соседнее село, а так прощается с домом, будто в Америку едет!...