Страница 3 из 35
Мы выскочили из «Фрама», честно говоря, побаиваясь.
— Гости? Прошу к нашему шалашу! Вода кипит, рыба вычищена. Сейчас уха будет.
И тут же старик высыпал в котёл гору на зависть крупных сигов и камбал.
— Дедушка! — крикнул Володя. — У нас картошка есть…
В добрых глазах старика появилось не то презрение, не то усмешка.
— Парень, да кто же уху варит с картошкой?! Это только у вас, в городу… Картоха уху только портит, рыбный дух убивает. Не-ет, настоящие рыбаки картоху к ухе на полверсты не подпустят. Ты, парень, ту картоху лучше в золе запеки. Такую и я за милую душу скушаю.
Вот тебе и открытие: уха без картошки! Не полюс, конечно, и не новый остров, а всё-таки… для нас новое.
Всю рыбу дедушка Никодим выложил на большую, чисто выскобленную доску, и мы ели поблёскивающую янтаринками сиговую уху «пустую». Ели с хлебом, деревянными, раскрашенными соловецкими ложками. Ручка у моей ложки была вырезана в виде рыбки. Может быть, из-за неё уха и показалась мне такой душистой и вкусной?.. Но Володя тоже похваливал уху, хотя у него ложка была без рыбки.
— Мы тут с сыном рыбачим, — говорил дед. — Он с утра домой поехал — сольцы да табачку привезти. Тоже уже мужик в годах. Сорок шестой с Петрова пошёл. Семья своя и изба своя. Растёт народ!
«Сорок шестой, — подумал я. — И растёт. А нам с Володей по тринадцать. Сколько ещё расти, узнавать, открывать!»
Потом мы ели рыбу, тоже такую вкусную и нежную, что язык за ней в горло лез.
И пока мы завтракали у гостеприимного деда Никодима, узнали, что «не умеючи и лапти не сплетёшь», — всему нужно учиться. Это, конечно, нам было известно и раньше, но всё-таки… И ещё дед говорил: «Не вбивай гвоздь в тонкую доску, не затупив его, — расколет. Крепкую бечёвку-стоянку можно легко разорвать, сделав из неё на ладони петлю. Не целься в человека даже из простой палки: случается — и палка стреляет».
— Это для того, чтобы не иметь вообще привычки целиться в человека, — пояснил дед Никодим. — Будешь играть с палкой, а потом и ружьё ненароком вскинешь. Станешь целиться из палки в человека — от опытного охотника и по шее можешь получить.
От деда мы узнали ещё много нового для себя. И всё это были маленькие открытия для будущего.
Поблизости от берега проплывал небольшой карбас. В нём сидел бородатый старик в зюйдвестке — под стать деду Никодиму.
Старик в карбасе приподнял зюйдвестку и поклонился в нашу сторону. Дедушка Никодим ответно приветствовал его:
— Моё почтение! Доброго здоровья!
— Кто это? — спросил я деда Никодима.
— Не ведаю, — ответил дед.
— А почему же он поздоровался? И вы…
— Так уж, обычай. Знаком не знаком, а поклониться да здоровья пожелать обязательно надобно. Порядок такой, уважение к встречному человеку.
Спустя полчаса мы поблагодарили деда Никодима за угощение, попрощались с ним и отплыли.
Володя достал подсадную утку и долго рассматривал, видимо стараясь найти ей применение.
— На старых кораблях под бушприт прилаживали вырезанную из дерева русалку, — сказал он. — А на некоторых нос украшался головой дракона. Это для устрашения врагов. А у нас судно мирное.
— И ты хочешь украсить нос «Фрама» подсадной уткой? — спросил я с усмешкой.
— А что, плохо разве?
— Да нет. Всё равно ни русалки, ни дракона у нас нету.
Не раздумывая долго, мой предприимчивый друг за минуту укрепил утку на носу нашего экспедиционного судна. И нам показалось, что от такого нововведения «Фрам-2» как-то возвеличился и даже поплыл быстрее.
У лесобиржи, мимо которой мы проплывали, стоял норвежский лесовоз.
Вдруг с борта «норвежца» мы услышали странные тонкоголосые выкрики, конечно для нас непонятные: «Тойе… беед…» и ещё какие-то слова, по тону выражающие радость.
Велико было наше удивление, когда на борту судна мы увидели мальчишку лет семи. Он показывал пальцем на нас, оборачивался, похоже, что кого-то звал. Потом стал нам махать.
Около мальчишки стали собираться моряки, тоже нам что-то кричали; кажется, они требовали, чтобы мы пристали к борту их парохода. Один из них, высокий, плечистый, громкоголосый, поднял мальчишку на руки и тоже призывно кричал нам.
— Что им нужно? — спросил я Володю.
— Сам не понимаю.
Мы опустили вёсла в недоумении и нерешительности.
— Мальчики, кэптен просит вас на судно.
Это было уже совсем неожиданно. Кто-то из норвежцев говорил по-русски и довольно чисто, хотя с сильным акцентом.
С борта спустили штормтрап и бросили нам конец.
— Поднимемся, — сказал Володя. — Не съедят.
Минуты через две, пришвартовав «Фрам-2», мы поднялись на борт норвежского судна. Нас окружили моряки. Первым пожал нам руки высокий норвежец, который поднимал на руки мальчишку.
— Кэптен Христиан Валь, — сказал он нам, словно взрослым.
Мы смущённо молчали. Знающим русский язык оказался радист. Едва удерживая мальчишку, а тот так и рвался к нам, он сказал:
— Это сын капитана, Кнут. Капитан приглашает вас к себе в каюту. Пойдёмте!
И мы пошли.
Не знаю, как Володя, а я, признаться, едва соображал, что происходит. Капитанская каюта была просторная, светлая.
Нас усадили в кресла, словно мы были важные персоны. Принесли и разлили по чашечкам кофе. А мы не знали, что делать. Среди окантованных фотографий на стенах я заметил портрет Нансена, такой же, какой мы видели у Павла Владимировича. Я толкнул локтем Володю и показал глазами на портрет. И мой друг неожиданно сказал:
— А наша шлюпка называется «Фрам».
— «Фрам»? — удивился радист. — Это здорово! — И он что-то сказал капитану.
Я разобрал только «Фрам» и «Нансен».
Капитан тоже оживился. Через переводчика он сообщил, что ему известно: Нансен — большой друг Советской России.
— Вот в нашей экспедиции появился и кофе, — шепнул мне Володя.
А я всё ещё не мог понять, почему нам оказан такой почёт. Ведь норвежцы, когда позвали нас к себе, ещё не знали, как называется наша шлюпка. Без наших вопросов всё объяснил радист:
— Сыну капитана понравилась птица на вашей шлюпке. Он назвал её игрушкой-птицей. Может быть, вы продадите её?
Оба мы были удивлены: Кнуту понравилась наша подсадная утка.
— Зачем же продавать? Мы просто её подарим Кнуту.
Мальчишка был вне себя от радости, а капитан Валь снял со стены портрет Нансена и передал его Володе.
— Капитан в знак благодарности и вашей любви к нашему великому соотечественнику делает вам подарок.
Капитан снова крепко пожал нам руки. Мы вышли из каюты, унося с собой дорогой подарок.
В шлюпке Володя быстрёхонько освободил подсадную утку, и деревянная птица, не расправляя крыльев, на тросике мигом взлетела на палубу судна прямо в руки маленького норвежца.
На другой день мы вернулись в свою родную Соломбалу, а вскоре приехал и Павел Владимирович. Конечно, мы поспешили показать ему подарок норвежского капитана — портрет Нансена.
— Да, капитан Валь прав, — сказал Павел Владимирович. — Фритьоф Нансен был большим и искренним другом Советской страны.
И мы ещё узнали от Павла Владимировича, что в 1914 году Нансен написал книгу «В страну будущего» — о путешествии в Сибирь. В 1921 году он оказывал помощь голодающим Поволжья. Замечательный норвежец получил Почётную грамоту IX Всероссийского съезда Советов и был избран почётным депутатом Московского Совета. Великий путешественник и полярный исследователь написал книгу «Россия и мир».
И всё это было для нас новым.
Отплывая на своём «Фраме», мы мечтали об открытиях и боялись, что открывать уже нечего. Но даже в маленьком путешествии мы открыли для себя многое.
Мы открывали мир. Он был неизмеримо велик. А нас впереди ждала, как широкая и неизведанная дорога, чудесная жизнь, и предстояло множество новых открытий.
Мы поднимаем якоря