Страница 7 из 15
– К-как 18 июня? – Катя икнула от неожиданности. – Какого года, повтори?
– 18 июня 6915 года от сотворения мира, – медленно, четко выделяя слова, повторила та. Заглянула в Катины изумленные глаза: – Да в чем дело-то?! Ты сама-то откуда? Как в сундук забралась? Как в горнице моей оказалась?!
Колючий комок вновь подкатился к горлу, да так стремительно, что Катя не сумела его остановить, смягчить его давление. Горло жгло, как каленым железом. Она открывала по-рыбьи рот, не в силах вздохнуть. Слезы брызнули из глаз, заставив Ярославу растерянно отскочить в сторону:
– Эй, ты чего?! Не реви!!! Мы беду исправим! Ты хоть что-то скажи, чего молчишь, как немая!
– Я ушла из дома примерно час назад, думая, что сейчас 18 декабря 2016 года, или 7344 года, если по-вашему. У меня пропала мама, прям растаяла на глазах… Сказала, что все продумано, опасности нет. Дала карту, – Катя кивнула на шкатулку, – но я ее не смогла прочитать. А потом на меня напали три придурка, которые ворвались к нам в квартиру и хотели найти какой-то посох. А когда не нашли, то решили меня убить. А я прыгнула в шкатулку. А там зверюга, я бежать. Там эта дверь, я в нее, а тут тыыыы! – и Катя заревела в голос, Ярушке только и оставалось, что похлопывать ей по плечу в утешение да сочувственно вздыхать:
– Ничего-ничего. Что-нибудь, да придумаем…
Глава 5. ИРМИНА
В это время Шкода маялся в апартаментах, снятых бабкой в центре Красноярска.
Внутрь она его не пустила, оставив ждать в тесной клетушке с многочисленными коврами на стенах, полу, пушистых пледах в восточном стиле, на диванах и низких креслах.
Парня слегка подташнивало от приторно-сладкого аромата благовоний. Так и хотелось встать и открыть окно.
«Хоть бы иногда проветривала, старая карга», – про себя ругался Шкода. Сейчас он был одет в стильные джинсы светло-серого цвета, модную футболку с ярким принтом, на руках – грубые браслеты из толстой кожи с металлическим бляшками в виде черепов, перекрещенных костей, крестов и свастики. Вид у него был скучающий. Он откровенно зевал. Карга дала ему какой-то противный отвар, который она назвала «чаем по рецепту дорогой бабушки», но по вкусу он походил на дешевый аптечный сбор от кашля.
Но Шкода из-за духоты, царившей в «покоях» дико захотел пить, и даже это пойло его устраивало. А сама бабка куда-то упылила. Шкода ждал уже примерно пол-часа. Жаль, часы не захватил. У телефона батарея сдохла, даже игрушкой себя не занять. И не уйти.
Поэтому он жутко скучал и злился.
Все пошло не так как планировалось.
Месяц назад в дверь его давно не ремонтированной «хрущевки» на окраине подмосковного Пушкино позвонили.
Он только вернулся из «командировки» в Сибирь, на входе стояли изрядно испачканные грязью ботинки, на вешалке висела пропахшая лесом куртка, а у порога, покрытый жирными темными пятнами протекших консервов ждал чистки рюкзак.
Жутко матерясь, путаясь ногами в складках съехавшего «гармошкой» коврика, он открыл дверь. На пороге стояла старуха. Сгорбленная, с синеватыми лохмами когда-то вьющихся волос, в отглаженном брючном костюме стоимостью в три, а то и в четыре Шкодины зарплаты продавца-консультанта в магазине оргтехники, опиралась она на черную трость. Бесцветные глаза-бусинки смотрели колко и уверенно.
Брезгливо сморщившись, старуха (а при всей дороговизне и крутости ее наряда язык у Шкоды не поворачивался назвать ее «дамой») отодвинула его в сторону и шагнула внутрь.
– Ей, бабуся, ты че? – Шкода ошалело моргнул.
– Дверь закрой! – скомандовала старуха, и, отодвинув кончиком трости сгорбленный половик, прошла дальше по коридору.
Шкода бросил ей вслед озадаченный взгляд. Но бабка уже скрылась за поворотом в «зал» – убогое холостяцкое пристанище с телевизором и батареей не вынесенных на помойку пивных бутылок.
Захлопнув входную дверь, ему пришлось броситься за ней:
– Вы, что, с ума…
– Сядь, – оборвала его старуха. Она уже расположилась, сложив крючковатые пальцы на набалдашнике трости, в кресле, бесцеремонно сбросив Шкодины газеты и брюки – те валялись у ее ног неаккуратной кучей. Костлявым пальцем она указала ему на табурет напротив.
Ноги сами отнесли его на место. Бабка все это время, не мигая, исподлобья следила за ним, холодно наблюдая, как он медленно опускается на выделенное ему сиденье. Он во все глаза разглядывал старуху. И чем пристальнее он пытался ее разглядеть, тем больше ускользали от него ее черты. Вроде вот только что нос прямой был, а глянешь – нет, с горбинкой. Вроде лицо круглое да морщинистое, а присмотришься – и морщинки не так проложены, и овал лица не тот.
Он моргнул, сбрасывая наваждение.
«Че это? Так ведь не бывает, да?» – пульсировало в висках, но рот не открывался. Звуки, словно запутавшись, застряли в горле, а тело подобно тряпичной кукле послушно делало то, что ему велела старуха.
Бабка откашлялась, отвела тяжелый взгляд. У Шкоды отлегло от сердца. Дышать стало легче и ровнее. Но ровно до того момента, пока гостья не заговорила, снова вперившись в него ничего не выражающим взглядом, тяжелым, как пневмоколесный каток:
– Ваня, – так его никто не звал, с самой школы, когда по причине большой увлеченности западным автопромом и непоседливости к нему не приклеилась кличка «Шкода». В душе что-то похолодело и оборвалось в точности так, как об этом пишут в книжках – с шумом ухнулось в пятки. А бабка, пошамкав губами, продолжила: – Меня Ирминой Николавной величать. Я к тебе по делу приехала, из столицы. Твоя находочка меня к тебе привела.
Шкода икнул.
«Она как узнала?.. Я же еще Герману даже не отзвонился». Герман – это очень крупный товарищ в сфере скупки и продажи краденного (это не Шкодин профиль). И незаконно найденного (а вот это как раз по Шкодиной части).
Его взгляд метнулся к стене: там, за шкафом, его главная находка нынешней «командировки» – корявая палка с вензелями и рунами.
Она проследила за его взглядом:
– Ну, давай, что ль покажи старушке что откопал…
– А как узнали-то?
Старуха состроила гримасу, которая, вероятно, должна была обозначать улыбку:
– Ворона на хвосте принесла…
– В смысле – сорока? – поправил было старуху Шкода, но тут же понял, что зря: бабка прищурилась недобро, пальцы плотнее сомкнулись вокруг черного набалдашника, а ему померещилось, что на его собственном горле.
Он дернулся, отскочил к стене. Хватка ослабла, стало легче дышать.
– Ты не скачи зайцем, ты находку свою покажи, – примирительно прошептала старуха.
Шкода, стараясь не поворачиваться к гостье спиной, обогнул комнату, всунул руку между задником шкафа и стеной, нащупал бумажную упаковку, потянул за ее край. В его руках оказался узкий сверток, примерно метр в длину, бережно завернутый в несколько слоев газеты.
Старуха протянула руку к нему, на мгновение замерла, словно опасаясь чего-то, черты смягчились, и будто помолодела она, хохотнула:
– Ты где нашел-то это, археолог липовый?
– В Заповеднике, – голос стал хриплым, сухим. – Который «Столбы»… Че, фигня? Новодел? – расстроено спросил он.
Старуха сделала резкое движение, сверток выскользнул из Шкодиных рук и, проплыв несколько метров по воздуху, плавно опустился в ее костлявые руки.
– Э! Э! – запротестовал Шкода. – Вы че задумали?!
– Да не визжи ты! – старуха сорвала газеты, бросила поверх Шкодиных брюк. В руках у нее оказалась изогнутая деревянная палка длиной в метр или чуть больше, толкая у основания, с искривленным в форме медвежьей лапы навершием. От основания вверх спиралью тянулся тонкой змейкой ряд засечек, едва заметных черточек и кругов.
Старуха бережно, почти любовно, погладила палку:
– Тот, да не тот, – буркнула она, и будто вспомнив о замершем в нескольких шагах от нее Шкоде, бросила ему: – Так где ты, говоришь, нашел-то ее?
– В «Столбах». Там, на территории, развалины есть. Частью затоплены, частью разрушены. Вот, там и нашел. А что это?