Страница 66 из 69
Мужчина пожал плечами:
-Не обязательно. Достаточно просто научиться контролировать свой дар... Как например, это сделал ваш отец... И дед... И прадед... И еще много поколений, восходящих к Олафу -изгнаннику...
-Контролировать дар?! - Мадельгеру показалось, что он проваливается в какой-то дурацкий бессмысленный сон. Пусть он сам такими же словами когда-то объяснял Сьеру зачем его отдали в храмовую школу, но тогда это была просто дань уважению, короткое объяснение, позволяющее не выносить скандал на люди... А сейчас Оффенбах вдруг вновь слышал это от отца...
Вместо ответа барон задумчиво скользнул пальцами по вытащенному листу, а затем протянул документ сыну. Ландскнехт бросил короткий взгляд на бумагу, не понимая, зачем ему ее дают... и почувствовал, как сердце сбилось с ритма.
Там, где листа коснулись пальцы барона, расползалось огромное пятно плесени. С каждым мигом оно росло, увеличиваясь в размерах, занимая весь лист, расцвечивая бумагу в немыслимые оттенки... Через несколько мгновений в руках у мужчины остался невнятная заскорузлая страница, на которой уже нельзя было разобрать ни строчки.
-Контролировать, - флегматично согласился барон и, прежде чем сын успел промолвить хоть слово, продолжил: - Правда, некоторые малолетние идиоты этого не понимают и выдвигают ультиматумы, что сбегут из школы... А потом и вовсе сбегают из нее...
Лучше бы он этого не говорил:
-Может, - взвился Мадельгер, - это происходит потому, что в ответ на невинную просьбу забрать домой, звучит "Или ты остаешься, или я лишу тебя наследства"?! Кто первым поставил ультиматум?
-А кто сбежал? Насколько я помню, до "невинной просьбы", - в голосе барона проскользнули нотки иронии, - было было три попытки побега. В двеннадцать лет, в триннадцать и в четырнадцать.
-Как бы то ни было, - горько обронил ландскнехт, - угрозу вы свою выполнили, наследства меня лишили и разговаривать нам больше не о чем.
Его собеседник задумчиво заломил бровь:
-С чего вы это взяли?
Мадельгер бросил на него непонимающий взгляд, и барон снизошел до расшифровки вопроса:
-С чего вы решили, что лишены наследства?
-Я слышал это собственными ушами! - взвился ландскнехт. - Об этом месяц кричали на всех площадях!
Барон встретился взглядом с сыном, и Мадельгер только сейчас разглядел, что у мужчины разные глаза: один - голубой, второй - зеленый...
-Порой на площадях можно услышать такое...
В наступившей тишине ландскнехт отчетливо слышал биение собственного сердца...
-Хотите сказать, - не выдержал мужчина. - Вы и об Ордене ничего не знаете?! - ландскнехт вспомнил слова секретаря.
-Каком Ордене? - удивленно нахмурился барон. Ответа так и не дождался, пододвинулся к столу и вздохнул:
-Ладно, перейдем к делу... Я даю вам ровно год...
Наемник вздрогнул, не понимающе уставившись на отца, а тот продолжил:
-Я даю вам ровно год, на то, чтобы вы закончили все свои рейтарские дела...
-Я ландскнехт! - перебил его оскорбленный Оффенбах.
Тихий вздох:
-Я это уже слышал. Так вот - ровно год на то, чтоб закончить все свои дела, отработать заключенные контракты и разобраться со всеми своими долгами. Ровно через год я снова жду вас здесь, Мадельгер.
-Зачем?! - прохрипел внезапно пересохшим горлом мужчина.
-Для начала - хотя бы для того, чтоб вы научились тому, что пропустили за эти двеннадцать лет. Например, основам управления поместьем...
-Я... - начал было мужчина, но вместо слов из горла вырвался какой-то писк. Мадельгер откашлялся и попытался снова. Со второго раза получилось: -Я могу идти?
-Разумеется.
Потрясенный наемник медленно встал, чувствуя, как земля кружится под ногами, с трудом шагнул к двери. Но за мгновение до того, как мужчина перешагнул порог комнаты, в спину ему ударило тихое:
-Перед отъездом - зайдите к матери: она двеннадцать лет ждала... Каждый день вас выглядывала.
...Стоило двери затвориться, и мужчина, устало выдохнув, откинулся на спинку кресла. Необходимость "держать лицо" отпала и можно было несколько минут, хотя бы наедине с собой дать волю эмоциям...
Барон фон Оффенбах некоторое время сидел неподвижно, затем открыл нижний ящик стола и вытащил оттуда еще один исписанный лист. В отличие от предыдущего, этот был на гербованной бумаге, а внизу, под убористыми рядами строчек, рядом с широкой размашистой подписью, виднелась тяжелая сургучная печать.
Пара прикосновений, и по бумаге поползли пятна плесени...
Старые ошибки, злые слова, подписанные в гневе бумаги...
Порой обман бывает на пользу. Надо лишь быть готовым признать, что ты был не прав, и согласиться это исправить.
Впрочем, первая бумага, подписанная двеннадцать лет назад, после того, как узнал, что сын сбежал - уже уничтожена: плесень гарантированно уничтожает чернила. А на то, чтоб подчистить все остальное, есть еще целый год.
Мадельгер долго стоял перед покоями матери, не решаясь постучать в дверь. Несколько раз поднимал руку, уже готовясь прикоснуться костяшками к створке, и вновь замирал, не будучи уверенным, что поступает правильно.
Наконец, он отважился: постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь.
Баронесса фон Оффенбах сидела в кресле подле окна и задумчиво листала толстую книгу. И все бы было ничего, но тяжелый том лежал у нее на коленях вверх ногами...
У ног женщины, на небольшой скамеечке, сидела служанка, что-то вышивавшая на пяльцах. Услышав шум, девушка вздрогнула, вскинула глаза на хозяйку.
Баронесса встретилась глазами с сыном и слабо выдохнула:
-Иди, Ава, оставь меня... - на тонком запястье белела полоса бинта...
Девушка положила неоконченную вышивку на край стола - на полотне был изображен портрет весело смеющегося мальчишки лет шести: светловолосого, лохматого, и с разными глазами: голубым и зеленым - и на миг присев в неуклюжем книксене, выскользнула из комнаты.
Баронесса молчала, не отводя взгляда от сына... А он... Он, не видяще глядя перед собою, медленно шагнул вперед... Упал у ее ног и уткнулся лбом в ее колени. Жесткий книжный лист царапнул щеку, но Мадельгеру сейчас было на это плевать...
Женщина медленно подняла руку и осторожно, словно боясь, что это сон и сейчас все растает, как предрассветный туман, прикоснулась кочиками пальцев к растрепанным волосам сына... По щекам баронессы фон Оффенбах текли слезы...
Барнхельм задумчиво прошелся по конюшне. Разумеется, предполагалось, что наемник заберет своего коня, но барон фон Оффенбах, расплачиваясь за спасение дочери, высказал мысль о том, что наемник может уехать, столь расплывчато, что это вполне подходило под формулировку "выбирай любого скакуна из конюшни". Главное только, чтоб конюх не привязался. Хотя, с другой стороны, всегда можно сделать непонимающее лицо, сунуть под нос расписку казначея, в надежде, что слуга не умеет читать, и рявкнуть:
-Да ты понимаешь, что говоришь?
Обычно после этого вопросов не возникало.
Впрочем, если конюха еще и можно было обмануть, то тут всплывал другой вопрос. Лошади барона фон Оффенбаха были все как на подбор, красивые породистые... Серые, каурые, изабелловые...
И ни одной вороной. Или хотя бы гнедой, на крайний случай.
Ну, какой уважающий себя шварцрейтар выедет на буланой или мышастой кобыле? Нет. Конечно можно взять то что есть, продать в соседнем городке, купить лошадь правильной масти - но зачем менять шило на мыло?
Барнхельм вздохнул и остановился перед своим скакуном. Похоже, выбирать было не из чего.
Споро заседлав коня, Росперт повел его к воротам конюшни. Кайо послушно вел следом второго вороного скакуна - того самого, на котором до этого ехала Эрменгильда.
-Он же вроде колдуну принадлежит? - удивленно нахмурился остановившийся на пороге Мадельгер.
Шварцрейтар вскинул голову:
-О! Киндеритто, посмотри, Его Милость, молодой барон фон Оффенбах, снизошли до простых смертных! - на губах мужчины плясала кривая усмешка. - В дорогу решили проводить? Или, может, в спину плюнуть?