Страница 3 из 11
Молодой человек опустил голову и тут же вскинул ее.
– Он хочет ехать на фронт. Он может быть при лошадях…
– Вы конюх? – спросил Николай Леонидович, вопросительно глядя на юношу.
– Не совсем… Но если надо… Я люблю лошадей. И потом… я не чураюсь никакой работы.
Николай Леонидович снял красноармейскую фуражку и вытер лоб платком.
– Хорошо! – сказал он решительно. – Завтра мы выступаем. Зачисляю вас в театр рабочим… сцены. У нас есть фургон, а кучера нет.
– Ура! Икар будет кучером! – воскликнул Котя.
Когда труппа будущего театра, уже насчитывающая десять человек, шла по набережной Фонтанки, Котя увидел, как по реке плыла старая баржа, заполненная тощими оборванными ребятами. Они отталкивались от дна шестами и галдели от удовольствия.
Увидев Котю, ребята начали кричать:
– Эй, барчук! Ныряй! Плыви к нам!
– Я не барчук! – на ходу крикнул Котя. – Смерть Юденичу!
И ребята с баржи хором ответили:
– Смерть Юденичу!
И подбросили в воздух фуражки и картузы. Одна фуражка упала в воду.
3
В летний день 1919 года по улицам красного Петрограда двигались войска. Это тяжелые подковы артиллерийских лошадей, как молоты, опускались на камни мостовой, а колеса орудий перекатывались с такой силой, что в окнах звенели стекла. Лафеты, орудийные передки, зарядные ящики, повозки, походные кухни, выкрашенные в общий грязно-зеленый цвет, образовали грозный движущийся поток. Среди этого потока совсем инородным телом выглядел большой брезентовый фургон, расписанный яркими пятиконечными звездами. Кроме звезд, на фургоне красовалась надпись: «Героический рабочий театр».
Вместе с артиллерийским полком на фронт отправлялся самый молодой театр Советской Республики.
Белые войска генерала Юденича захватили Ямбург и Псков и приближались к Петрограду. Питерский фронт стал самым важным фронтом Республики.
– Эй, ездовые второй батареи, что вы там, заснули? Подтянись! Подтянись! – кричал командир ездовым.
– Но-о-о, сонные! – кричали ездовые лошадям.
Вздымалось облако пыли, из камней вылетали искры, и новая волна грохота оглушала прохожих.
Над городом реяли кумачовые полотнища с четко выведенными словами: «Смерть Юденичу!», «Не отдадим врагу революционный Петроград!»
Этими словами город напутствовал уходящих на фронт.
На одном из орудийных передков, рядом с грузным белобрысым красноармейцем, сидел смуглолицый мальчик в серой курточке и такой же кепке. Маленькие ровные брови высоко взлетали над глазами. Сами же глаза были задумчивыми и серьезными, как у взрослого человека. Когда же мальчик улыбался, глаза его оживлялись и в них загоралось что-то озорное.
Это был Котя.
Перед началом марша командир полка сам привел его к запряженному шестеркой лошадей орудию. Здесь, на передке, восседал немолодой боец в фуражке, надвинутой на самые глаза. Гимнастерка и шаровары сидели на нем в обтяжку. Казалось, сделай он неловкое движение и обмундирование затрещит по швам.
– Принимай в расчет бойца! – сказал командир артиллеристу. – Головой отвечаешь!
Вместо ответа боец приложил руку к козырьку и, как показалось Коте, не обратил на него никакого внимания.
Мальчик забрался на передок и сел рядом с неразговорчивым бойцом.
Раздалась команда «Арш!», заиграл оркестр. Полк тронулся.
Первое время Котя и его спутник ехали молча. Мальчик жалел, что ему попался такой угрюмый спутник. Неожиданно красноармеец, не поворачивая головы, спросил:
– Ты тоже артист?
– Артист, – ответил Котя.
– На голове стоять можешь?
– Не-ет.
– А шпаги глотать умеешь?
– Не пробовал.
– Что же ты умеешь делать? – разочарованно спросил боец.
Котя слегка подался вперед и заглянул ему в лицо.
– Я играю в спектакле. Сперва подношу патроны, а потом погибаю.
Боец долго молчал, обдумывал. Наконец со вздохом произнес:
– Как солдат. Сперва подносит патроны, а потом погибает.
– А я еще стихи сочиняю, – доверительно сообщил артиллеристу Котя. – Не верите? Честное благородное!
И, не дожидаясь, как боец отнесется к этому сообщению, продекламировал:
Красноармеец опустил поводья, с нескрываемым любопытством посмотрел на Котю, протянул ему руку.
– Яшечкин, – представился он.
– Котя, – ответил мальчик. Так они познакомились.
– А вы наводчик? – спросил Котя.
– Замковой, – через некоторое время ответил артиллерист.
– Пушку на замок запираете?
– Не пушку, а снаряд… Засылаю снаряд в патронник, закрываю орудийный замок.
– А ключ от замка где храните?
Яшечкин недовольно покосился на мальчика.
– Это амбарный замок запирают на ключ, – сказал он и снова надолго замолчал.
В вышине раздался протяжный дробный треск. Из-за леса вылетел аэроплан. Он летел так низко над землей, что его гул заглушал все звуки движущегося артиллерийского полка. На широких двухэтажных крыльях горели красные звезды. От пролетающего аэроплана над колонной просвистел ветер и тень крыльев скользнула по траве. Котя привстал, чтобы лучше разглядеть военлета, который перегнулся через борт кабины, но сильная рука Яшечкина вернула его на место.
– Не балуй. Свалишься на землю.
Обогнав колонну, аэроплан удалился в сторону фронта, а Котя провожал его округлившимися глазами. И губы его сами по себе уже шептали строчки будущего стихотворения:
На войне все неожиданно меняется. Обыкновенная изба может превратиться в штаб полка; школа может стать полевым лазаретом; площадь – огневой позицией для орудий, а колокольня – наблюдательным пунктом.
Так пригородный вокзал неожиданно превратился в театр. На месте, где обычно висело расписание поездов, появился большой плакат:
4
Перрон вокзала, превращенный в театральную площадь, заполнили красноармейцы, идущие на спектакль. Они шли с оружием, потому что когда рядом враг, то даже в театре нельзя расставаться с винтовкой.
Два бойца прикатили пулемет. Дежурный – розо волицый красноармеец с рыжим чубом – преградил им путь:
– С пулеметом нельзя!
– Куда же мы его денем? Мы за пулемет в ответе! – говорил один из пулеметчиков, оттирая дежурного плечом.
– С винтовками можно, а с пулеметом нельзя?! – поддерживал товарища второй пулеметчик.
– Вы еще тачанку прикатите! – не сдавался дежурный.
Образовалась толпа. Задние кричали:
– Проходите! Эй, пулемет, двигай!
В это время на перроне ударили в колокол. Но это не был сигнал к отправлению поезда. Удар колокола означал первый театральный звонок. Какой-то сугубо штатский старичок, неизвестно как очутившийся на станции, спросил дежурного:
– Поезд отправляется?
– Спектакль начинается, – ответил дежурный.
Старичок долго смотрел на него, растерянно моргая, потом оглянулся и увидел, что у перрона стоит бронепоезд.
– Спектакль начинается, – пробормотал старичок и вдруг пустился бежать.
Помещение вокзальной кассы было превращено в гримерную. Перед единственным зеркалом, принесенным из буфета, гримировались все сразу. Каждый старался протиснуться вперед, чтобы вместо щеки не попасть палочкой грима в нос. Получалось забавное зрелище: в одном зеркале множество лиц.