Страница 61 из 118
— Ты меня ни с кем из присутствующих не путаешь?
— О чём это вы там шепчетесь? — вытянула дряблую шею тётя Валя.
— Да Тома тут высказала совершенно правильное предположение, что ту, кого я захочу назвать своей женой, я ещё не встретил.
— Знаешь, мужчина нагуляться должен сперва, — закусив губу, начала тётя Валя, — а потом окажется, что женщина, которую он всегда искал, на самом деле всегда была рядом, на расстоянии вытянутой руки.
«Ну-ну, — подумала я. — Главное, всё так буквально!»
— С его работой он не скоро нагуляется. Столько красавиц, столько соблазна! — с некоторой завистью произнес Глебушка, за что получил ощутимый толчок локтем супруги в необъятный живот.
— Да он шею свернёт себе скорее, чем нагуляется, — оскалил свои кривоватые зубы Эдик.
— Ник — каскадёр, — видя мой непонимающий взгляд, пояснил Женька.
— Да уж, выбрал сын профессию. Будто не терпится быстрее отправиться в рай, — недовольно проворчала Татьяна Николаевна.
— Почему сразу в рай? Что там делать? — вскинул бровь Ник.
— Как что? Слушать прекрасное пение ангелов под звуки арфы и плести им золотые косы, — не задумываясь, выпалила я, находясь в состоянии потрясения от услышанного.Теперь мне стало понятно, что за шрам я видела на груди Ника и о какой травме говорил мне Женя. Тут я заметила, что все как-то странно смотрят на меня, а Варенька так вообще покосилась на меня, как на полоумную.
— Скучно, — Ник покачал головой, отвечая на мою несусветную глупость. — Я лучше буду вместе с очаровательными чертовками вариться в адском котле, как в джакузи.
— Неужели ты не боишься смерти? — немигающими глазами уставилась на Ника Варенька.
— А что её бояться? От неё не убежать. Хочешь песню на эту тему?
Варенька закивала головой, радуясь, что Ник будет петь песню для неё. Мне пришлось сдвинуться почти на край бревна, чтобы Ник смог нормально взять в руки гитару. С первых нот я узнала мелодию — это была песня «Там высоко». Ник играл превосходно, лучше, чем я, что я отметила про себя с завистью. И голос у него был очень приятным и глубоким, а ещё волнующим.
Я сидела здесь, у костра, искры которого взлетали вверх и таяли в темноте ночи, но мыслями я перенеслась на восемь лет назад к себе домой. Я сидела на кровати, в одной руке держа горсть белоснежных таблеток, а в другой стакан воды. Мне не составило труда узнать их название у преподавателя по судебной медицине, который в конце семестра всё-таки решил удовлетворить любопытство любознательной студентки-отличницы, в которой заподозрить суицидницу он никак не мог. Я запихнула все таблетки в рот, часть не поместилась, но вроде должно было хватить. С набитым ртом я подумала, что логичнее было бы глотать по одной, сразу запивая водой. Но выплёвывать в руку таблетки, уже смоченные слюной, чтобы потом опять их отправить в рот, я побрезговала. Хотя странно вообще задумываться о таких вещах человеку, который хочет покончить с жизнью. Поняв, что так их проглотить я не смогу при всем желании, я стала жевать эти горькие отвратительные таблетки. Набрав в рот воду, я поняла, что только один глоток меня отделяет от задуманного. «Но жизнь — не звук, чтоб обрывать, не торопи свой смертный час...» — всплыли слова песни в голове. Я почувствовала, как моя решимость тает, как сосулька под лучами апрельского солнца. Я открыла рот и белая, плохо прожёванная масса вылилась из него, стекая по подбородку и шее, и измазывая кожу и футболку. Задрав футболку, я вытерла ею рот и шею, и сплюнула в хлопковую ткань остатки белой жидкости. Потом я тщательно прополоскала рот, умылась и переоделась. Пузырёк, упаковку и остатки таблеток я выбросила в мусорное ведро. Потом как ни в чем не бывало легла на кровать и принялась читать книгу.
Скоро пришла мама с работы, поцеловала меня как обычно и пошла готовить ужин. Через какое-то время я услышала её вскрик и, испугавшись за неё, бросилась на кухню. Мама сидела на полу у раскрытого шкафчика под мойкой, где у нас стояло мусорное ведро, в подрагивающей руке она держала злополучный пузырёк. Она качала головой, прикрыв ладонью рот. Когда она подняла глаза на меня, у меня защемило сердце от того ужаса, который читался в них. Я бросилась к ней, присев рядом. Мама разжала пальцы, и пузырёк упал на выцветший линолеум. Она обхватила меня ладонями за щёки, до боли сжав их, и стала трясти мою голову:
— Как ты могла? Как ты могла?
— Мам, я ничего не сделала! Хотела, но не стала, - почти прокричала я сквозь слёзы.
Она услышала меня, порывисто прижала к себе и зарыдала в голос, гладя мои волосы и целуя моё зареванное лицо.
— Обещай, что никогда, никогда ты не сделаешь этого, ни таким, ни любым другим образом.
— Обещаю, — выдавила я, давясь слезами.
Потом мама, боясь, что я всё же что-то проглотила, заставила меня выпить раствор марганцовки, чтобы промыть желудок, а после того, как меня вывернуло наизнанку, накормила сорбентами.