Страница 23 из 118
— А мне её жалко. Все в доме её боятся и избегают её, потому что она вечно всем недовольна, вечно бурчит и ворчит на всех. Поэтому о ней некому позаботиться.
Я позвонила в дверь её квартиры. Женя явно не ожидал увидеть такое. Вышедшая старушка была одета в серые брюки и коричневый джемпер, седые волосы были накручены на огромные бигуди, губы были накрашены кроваво-красной помадой.
— О, Томочка пришла, — её руки сразу потянулись ко мне. — Где?
Я кивнула головой на стоящего за моей спиной Женю и пнула его, и только тогда он догадался и протянул ей пакеты. Ольга Ильинична, так звали бабушку, начала рыться в пакетах прямо на лестничной клетке, проверяя, всё ли я купила.
— Что, забыла мои любимые конфетки? — это она про «M&M’s». — Молодая, а памяти совсем нет.
— Там они.
— А вот, нашла, ну прости старушку. А это кто? — она поставила пакеты на пол и кивнула в сторону Жени, будто только заметив его.
— Это Женя, мой коллега.
— А-а-а, теперь это так называется, — она недовольно покачала головой. — Я, конечно, понимаю, что у тебя давно коллег не было, но хоть чуть поразборчивей надо быть. Смазливый он какой-то… Малахольный.
— Ничего, что я всё слышу? — подал голос Женя.
— Женя, тебе не уши развешивать надо, а бежать отсюда. Беги быстрее, пока я её задерживаю. Другого шанса у тебя не будет. Она ж тебя сожрёт заживо, — заговорщицким тоном, многозначительно посмотрев на Женю, произнесла Ольга Ильинична. — Нет, только гляньте, он лыбится стоит. Вот молодёжь пошла бестолковая. И как он в постели? — она задавала этот вопрос так, будто Жени рядом не было.
— В постели он спит, — улыбнулась я, а Женя нервно сглотнул. — Зато блины он вкусно печёт.
— А в проводке разбирается? — в голосе Ольги Ильиничны звучала призрачная надежда.
Женя покачал головой.
— Говорю ж, малахольный. Гони ты его в шею, нам такие не нужны. С блинами мы и сами справимся, — она махнула на Женю рукой, взяла в руки пакеты и скрылась за дверью.
Можно сказать, что прошедшие выходные стали переломным моментом в наших с Женей отношениях, перешедших во что-то странное.
Утром в понедельник, когда я отчитывала в своём кабинете Костю за опоздание на десять минут, злобно поглядывая на пустой соседний стол с мыслью, что ещё кое-кому хорошей взбучки не миновать, в дверях появился Женя, держа в руке большой стаканчик с кофе. Улыбаясь, он подошёл и поставил кофе на мой стол:
— Это тебе. Капучино. С корицей, как ты любишь. В кафе была очередь, но я подумал, что тебе захочется с утра выпить кофе.
Если бы вдруг сейчас объявили конкурс на самое перекошенное лицо, то жюри, глядя на наши с Костей лица, надолго впало бы в ступор. Костя заметил и то, что Женя перестал мне «выкать», и то, что я молча стою с ошарашенным видом, не ору на Женю за опоздание и даже не высказываю Жене свои подозрения в подхалимаже, как это было с Костей два года назад, когда он так же зашёл в мой кабинет со стаканом кофе для меня. Тогда Костя был выпровожен взашей после долгой нудной нотации о том, что моё расположение можно заслужить только усердием в работе. Про себя я тогда отметила, что Косте ничего не мешало пару раз плюнуть в кофе, предназначенный мне, по пути в мой кабинет. Бережёного, как говорится… А тут… Женя выглядел таким искренним в своём стремлении порадовать меня, что я вместо того, чтобы сделать ему положенный выговор, просто сказала:
— Спасибо. И постарайся впредь не опаздывать.
И даже сменила гнев на милость по отношению к Косте, передав ему в работу одно элементарное дело, накосячить в котором мог только полный идиот, каковым, впрочем, по моему убеждению, Костя и являлся.
— Мне кажется, что работа над сканвордами не прошла для тебя впустую, — начала я почти торжественно, внимательно следя за Костиной реакцией. — У тебя есть хорошая возможность проявить себя. Внимательно изучи дело и пришли мне на электронку план работы. И хорошенько запомни: собираешься совершить любое действие — присылай мне сообщение, заполняешь заявления — фотографируй и присылай мне. Без моего одобрения ничего не делай, иначе пеняй на себя, — в подтверждение своих слов я улыбнулась Косте, как мне самой показалось, слишком уж недоброй улыбкой.
Костя, по лицу которого было видно, что он до сих пор пытается осмыслить происходящее, поспешил свалить, а я, передав Жене кипу документов для составления договора, спокойно принялась за кофе. Я улыбнулась от мысли, что Женя запомнил, что я люблю вкус и аромат корицы.
С этого дня каждое утро к моему приходу на работу на моём столе стоял горячий капучино, а Женя сидел на своём месте и раскладывал либо «паука», либо «косынку» на компе.
Наши обеды в кафе на первом этаже возобновились, а после работы он таскал меня по музеям, которых оказалось в нашем городе великое множество. За месяц мы побывали на выставках несчётного числа художников, знаменитых и только пытающихся снискать известность, посетили исторические и географические экспозиции, даже были на литературных вечерах поэтов и писателей местного разлива, на которых мне открылась истина, почему мне всё-таки ни разу не удалось занять призовое место на конкурсах чтецов, в которых я участвовала в юности. Я всегда читала стихи с душой и чувством, но для победы, оказывается, нужно было читать с придыханием и завыванием. По крайней мере, все поэты, считающиеся здесь маститыми, именно так и читали.