Страница 35 из 46
- Чем ехидничать, лучше пришли бы да посмотрели, что у меня с фарой. Горит тускло, будто ее чем-то смазали. - Анна Матвеевна бросила трубку на рычаг.
Ирония Аленушкина была вызвана ее рассказом об одном из первых выездов. Знакомство с теми, кого до сих пор знала лишь по голосам, обрадовало, обнадежило и укрепило веру в то, что она и впрямь обладает необычным свойством.
После встречи с Завьяловым набрела на уже известный ей голос одинокой старухи с собакой.
"Худо мне, Степка, ох, как худо, - протяжно вздыхала старуха. - Сердце останавливается".
Собака, видимо, отвечала воем, потому что, задыхаясь, с трудом выталкивая слова, старуха прикрикнула на нее: - Цыц! Рано еще выть, успеешь!" - И опять заохала, застонала.
Шел одиннадцатый час. Табачкова встала, порылась в картотеке, отыскала открытку с адресом старухи и хотела было вызвать "скорую", но с досадой увидела, что ни фамилия ее, ни номер квартиры не известны.
Никогда так поздно она не выезжала на мотоцикле, потому что страдала куриной слепотой. Благо в этот час машин было мало. Ночные улицы мокро поблескивали асфальтом с плавающими в нем огнями. Боковым зрением она улавливала, как одно за другим гаснут окна домов.
Многоголосый город, натруженный беспокойным рабочим днем, медленно погружался в сон. И ее охватила тревожная забота, как многодетную мать, когда та обходит ночью кровати детей, подтыкая одеяла и поправляя подушки. С мотоциклом поравнялся зеленый рафик. Шофер его, повернув к ней голову, весело оскалился. Ей вслед часто улыбались, когда она была за рулем - не каждый день встретишь такого мотоциклиста. Но сейчас это почему-то разозлило, да и заметила, что едет слишком медленно. Прибавила скорость и так изящно обогнала рафик, что вызвала у водителя азарт. Но ей нужно было сворачивать влево, и они разошлись.
Вот и Московское кольцо. Анна Матвеевна сбавила ход, достала из кармана куртки улавливатель и нажала кнопку. Из его нутра выскочила антеннка. Поднесла коробок к уху, прислушалась. Только бы успеть, только бы в этом районе не оказался еще какой-нибудь голос, на который среагировал бы улавливатель. Прерывистые, имитирующие писк комара сигналы усилились, стали чаще. Она въехала во двор, похожий на тот, где жила. Остановилась. Не без труда нашла дом, обвитый до балконов пожухлым хмелем, и поставила мотоцикл у стены. Все так же держа коробок возле уха, стала искать нужную квартиру Сигналы смолкли. Но вот комарик опять запищал. Кажется, здесь... Нет, выше, на самом последнем, пятом. Постучала. Отозвался собачий лай. Значит, нашла. Только бесполезно стучать - старуха не может встать с постели.
Позвонила соседям. Но прежде сняла шлем, чтобы не вызвать сейчас лишнего недоумения. Щелкнул замок. Вышел парень лет двадцати, заспанный, в майке и трусах.
- Кого надо?
- Я, собственно, не знаю, как имя и фамилия, - замялась она. - У вас тут соседка с собакой... Так ей сейчас плохо Если есть телефон, пожалуйста, вызовите "скорую".
Парень что-то проворчал, вернулся в квартиру и через пару минут вышел одетым.
- Нет у нас телефона, надо идти к Тапочкановым. - Он спустился вниз.
Можно было уезжать, но Анне Матвеевне хотелось увидеть ту, чьи разговоры с собакой так часто трогали и забавляли ее. И потом, кто знает, когда примчится "скорая".
Парень вскоре вернулся.
- А вы кто? Как узнали, что бабке плохо? - он закурил и подозрительно осмотрел ее. - Видно, не зря говорят - ведьма она, эта Феодосия. И сама не раз повторяла, будто в наших краях знает ее каждый человек, каждая птица.
- Так ее зовут Феодосия?
Анна Матвеевна вспомнила далекий, как во сне, день, в котором Аннушка Зорина, цепко ухватив за руку мать, со страхом и восторгом рассматривала высокую горбоносую старуху, такую приметную среди рыночных баб. Густая тяжелая копна седых волос, казалось, оттягивала ей голову, обмотанную пестрым шарфом. Одета была старуха в темное платье с красной вышивкой по подолу и вороту. Высокая, прямая, она стояла за прилавком, благоухающим шашлыками, кубэтэ и еще какими-то вкусными яствами.
- Она знает турецкую, армянскую, караимскую, греческую и другие кухни тех, кто когда-либо жил на нашей земле, - шепнула Аннушке мать, подходя к прилавку. - Нам пирожков, - обратилась она к старухе.
- Караимских? - старуха с готовностью полезла в корзинку. - Съешь мой пирожок, - сказала она Аннушке, - и ночью тебе приснится кареглазый юноша. Он поцелует тебя, посадит на коня и увезет в свое царство из камней-самоцветов.
- Правда? - простодушно спросила Аннушка. Мать улыбнулась, отвела девочку от прилавка и сказала: - Запомни эту старуху. - И Аннушка услышала жуткую и чудесную историю о том, как по ночам Феодосия набрасывает на плечи черный плащ с алыми маками, выходит на крыльцо, свистит три раза, и ее хромой пес превращается в дивного златогривого скакуна. Старуха садится на коня и несется по улицам спящего города. Конь мчит ее в горы, к морю и за ночь успевает обскакать весь полуостров. Там же, где останавливается на минутный отдых, утром люди вспоминают забытые легенды о своем крае.
- Да-да, та самая Феодосия, - кивнул парень, увидев в глазах Табачковой вопрос. - Странная она, наша бабка. Если спрашивают, сколько ей лет, называет четырехзначную цифру. А ее и впрямь никто не знает молодой, даже самые древние старухи. Когда в хорошем настроении, собирает к себе весь дом и такие небылицы рассказывает, что все потом ржут целую неделю. Уверяет, будто была свидетелем, как Митридат закололся, и что город Феодосия назван в честь ее имени. Подробно описывает внешность скифского царя Скилура и плетет, будто в русско-турецкой войне рядом с Дашей Севастопольской солдат из огня выносила, а в минувшую Отечественную на горных тропах тайные знаки оставляла, чтобы партизаны немцев за нос водили. Ясное дело, чокнутая. Кто у нее только не бывал на старой квартире. Клянется, что сам Горький когда-то заглядывал - уж очень много легенд она знает. Да таких, что ни в одной книжке не записаны. Говорит, они в крымском воздухе летают, а как пройдет дождик, опускаются на травы и цветы, ну, а она ходит и собирает. И при этих словах лезет на чердак, показывает гостям собранные травы.