Убийства на Чарлз-стрит

– Обойдемся без ваших извинений! Принесите снизу мою записную книжку. Вечером мне будет не хватать одного игрока. Потом отправитесь в Фулхэм, к мисс Спеннимур, и передадите ей, что я жду ее сегодня для перешива платья мисс Хаддингтон. Ума не приложу, почему она не подходит к телефону? Раз с ней так трудно связаться, проще было бы вообще отказаться от ее услуг. Цветами займетесь, когда вернетесь.

К моменту возвращения Бьюлы от портнихи миссис Хаддингтон уже заняла последнюю линию обороны и была вынуждена пригласить вместо выбывшего гостя последнего человека, которого желала видеть у себя. Сесть за карты сама она не считала возможным, ведь это помешало бы спокойному течению игры, да и хозяйский присмотр нужен повсеместно. Всплыла кандидатура Сидни Баттеруика, как нарочно, не знавшего, чем занять вечер. Переставив столы так, чтобы он и Дэн Сэтон-Кэрью дольше играли в разных помещениях, мисс Хаддингтон понадеялась, что лишила его возможности проявлять ревность, которая всегда охватывала Сидни при виде Сэтона-Кэрью. Будучи даже более терпимой, чем молодой Харт, миссис Хаддингтон тем не менее не выносила сцен с повышенными тонами и обгрызанием ногтей, разыгрывавшихся порой на ее изысканных приемах.

Бьюла вернулась со сведениями, что мисс Спеннимур, по ее собственному выражению, сделает все, чтобы уважить миссис Хаддингтон во второй половине дня. Это отчасти сняло утреннее раздражение, однако безмятежность продолжалась недолго: по сведениям повара, лобстеры еще не прибыли в Лондон, и никто из торговцев рыбой не смог заверить, что припозднившиеся ракообразные успеют на стол к ее гостям. Повар осведомлялся, каким другим деликатесом мадам намерена ублажить сотню утроб? Стоило миссис Хаддингтон уладить эту проблему, как ее вниманием завладел Фримби, до крайности высокомерный дворецкий. Из-за своего повышенного оклада и поддержки хозяйки в его борьбе с остальной челядью он удерживался у нее дольше всех остальных, с самого ее водворения на Чарлз-стрит полтора года назад. Фримби был неизменно вежлив, считая неучтивость ниже своего достоинства, однако глубоко презирал хозяйку и нередко смущал избранных слуг, к которым снисходил, нелестными сравнениями между ней и своими прежними хозяевами. Бережливость, к которой миссис Хаддингтон принуждали обстоятельства, причем нередко в ущерб слугам, дворецкий воспринимал как личное оскорбление и твердил, что не привык «к подобным ухищрениям». В данный момент он был обижен отказом хозяйки привлечь помощь со стороны для облегчения его участи предстоящим вечером и уже выразил деревянным поклоном и приподнятой бровью свое отношение к людям, не возражающим, чтобы по меньшей мере половине их гостей прислуживали секретарь и горничная. Считая это покушением на свое достоинство, Фримби перечислял их миссис Хаддингтон как непреодолимые, хотя в другом доме легко их обошел бы. К тому же он был раздражен Бьюлой, которую сильно недолюбливал: она оставила охапку листвы в раковине уборной и несколько деревянных поддонов с оранжерейными цветами в холле, попросив его к ним не прикасаться. Тоном измученного страдальца Фримби осведомился у миссис Хаддингтон, закончит ли мисс Бертли с цветами до обеда. Добавил, что если она намерена заниматься цветами в уборной, то следовало бы уведомить его об этом заблаговременно, поскольку уборка там уже произведена и теперь придется ее повторить.

Миссис Хаддингтон ответила, что цветы должны были расставить еще несколько часов назад, чем рассердила Бьюлу, заявившую, что в таком случае не следовало отправлять ее в Фулхэм. Уйдя, Бьюла постаралась как можно гуще насорить листьями, стеблями и корой. Воцарившееся спокойствие нарушила Синтия Хаддингтон, как водится, проспавшая допоздна и только теперь появившаяся из своей спальни с громким требованием ко всем немедленно оставить все прежние занятия и заняться поиском ее любимой компактной пудреницы, которую она куда-то задевала. Эта ужасная потеря грозила опечалить ее на всю оставшуюся жизнь, поэтому в доме начался переполох. Настроение Синтии, и так не бывавшее утром благостным, ухудшалось с каждой минутой. Доведя всех до белого каления требованиями обыска самых неподобающих углов и настойчивым утверждением, что пудреница была при ней при отходе ко сну накануне, она чуть не спровоцировала кризис домашнего масштаба, заявив, что пудреницу наверняка кто-то стянул.

Миссис Хаддингтон сначала проявляла к бедствию поверхностный интерес, но теперь поспешно вмешалась в события и велела дочери не нести чушь, напомнив, что пудрениц у нее по меньшей мере еще четыре штуки.

– А эта была любимая! – закапризничала Синтия. – Я не вынесу утраты! Такая кругленькая, с вышивкой и с…

– Конечно, милая, все мы знаем, как она выглядит! Это же рождественский подарок Дэна? Обязательно найдется, не переживай.

Но Синтия была глуха к увещеваниям. Она бегала по комнатам, оставляя за собой хаос и донимая всех вокруг жалобами и упреками, пока не угомонилась, поняв, что уже час дня и именно в это время ей надлежит быть на ланче в «Кларидже». Опоздание станет неприличным, если она не поторопится.

Миссис Хаддингтон тоже пригласили на ланч, однако она нашла перед уходом время осудить то, как мисс Бертли расставила цветы, и назвать вазы «грязными».

– Знаю, получилось не очень удачно, – вздохнула Бьюла. – Трудно, когда выбор невелик, а гвоздики такие непрочные!

– Человек со здравым смыслом сообразил бы скрепить их проволокой, – сказала миссис Хаддингтон. – Получается, мне самой надо обо всем думать! Извольте все переделать – и, прошу вас, пошевелите мозгами!

– У меня их нет, поэтому подскажите заодно, какая понадобится проволока и где ее найти, – резко произнесла Бьюла.

Миссис Хаддингтон прищурилась:

– Станете и дальше так со мной разговаривать, придется потом раскаиваться. Обратитесь к Фримби, а если у него не окажется проволоки, то купите ее. – И она удалилась.

Зная, что Фримби с радостью отвергнет смелое предположение о существовании в доме даже мельчайшего обрывка проволоки, Бьюла нехотя отправилась на ее поиски.

Возня с цветами, сопровождаемая хождением вверх-вниз со всевозможными емкостями, лишила мисс Бертли сил. Сгибание толстоватой и закрученной проволоки тоже было нелегким делом. Ее даже посетила мысль, что проволока для вешания картин – не совсем то, что требуется в данном случае, однако, проявив смекалку и изрядно повозившись, она добилась желаемого результата. Вазы были размещены по-другому, пол в уборной засверкал, лишняя проволока, смотанная в аккуратный моток, легла на полку до следующего раза. Бьюла уже предвкушала полчаса отдыха, когда в дверь позвонили, и через несколько минут Фримби сообщил о приходе портнихи, интересующейся, чем ей заняться до возвращения мисс Синтии.

Зная, что хозяйка возмутилась бы бездействием мисс Спеннимур в ее доме, Бьюла опять отправилась наверх, на сей раз в спальню Синтии. Эта комната на третьем этаже, в глубине дома, представляла собой апофеоз оформительского искусства. Ее можно было назвать «симфонией атласа». Ткань восхитительной персиковой расцветки украшала здесь окно, все кресла, туалетный столик в форме почки, ею же были обиты изголовье и изножье кровати. На предметах мебели сидели в небрежных позах неряшливые куклы, одна из них оседлала розовый эмалированный телефон у кровати. В комнате царил привычный беспорядок – результат совместных усилий одной личной горничной и двух других, втроем не сумевших совладать с манерой Синтии ронять снятую одежду на пол, а пудреницы, расчески, заколки и использованные бархотки – на туалетный столик. Бросив на неопрятный столик презрительный взгляд, Бьюла вытянула из комода ящик и извлекла оттуда клубок чулок. Логика подсказывала, что они нуждаются в штопке, поэтому она зажала их все под мышкой и поднялась на следующий этаж, в комнатушку, всегда отводившуюся мисс Спеннимур для работы. Там имелись стул, стол, швейная машинка, электрический утюг, две гладильные доски и старинная газовая плита, заменявшая почти утраченную способность нагреваться шипением и дымом.