Страница 43 из 70
Митя разобрался с простыней довольно быстро — спустя пятнадцать минут импровизированная веревка, скрученная из простынных полос, уже лежала в кармане камуфлированной куртки.
— Сашка, — позвал он из своей комнаты, — слышь, если не в падлу, на толкан меня отвези, а?
В дверном проеме появилась всклокоченная голова пацаненка.
— Чего, дядя Митя? — спросил он и скосил глаза на руки инвалида.
— В сортир, говорю, отвези. Желудок что-то прихватило, вновь наш хозяин какой-то гадостью накормил. — Для правдоподобия инвалид схватился обеими руками за живот.
— Сейчас…
Меньше чем через минуту Саша, приподнимая Митю под мышки, пересаживал его с коляски на унитаз.
— Спасибо, братан… — пробормотал инвалид. — Коляску пока в комнату закати, чтобы ходить не мешала. Надо будет, я тебе крикну.
— Дядь Митя, что с тобой сегодня? — растерянно спросил мальчонка, глядя Ковалеву в лицо.
— Ничего, ничего… Ладно, иди, позову, как управлюсь.
Дима тщательно закрыл дверь, достал из кармана пачку с «мальбориной», закурил последнюю в жизни сигарету. Еще десять, максимум пятнадцать минут — и его обрубленное тело будет болтаться тут, между унитазом и стенкой.
Жалко уходить из жизни?
Нет, не жалко.
Жалко продолжать такое вот бесцельное, никчемное существование.
Жалко ребят, погибших в чужих чеченских горах ни за что ни про что.
Жалко их родителей, братьев, сестер, друзей…
Жалко Оксанку — как она, бедная, теперь одна мается? Мужика бы ей хорошего… Да где они теперь, эти мужики?!
При воспоминании о сестре на Митины глаза вновь навернулись слезы. Но, собрав в кулак остаток воли, он отогнал от себя это некстати пришедшее воспоминание…
За дверью обозначился какой-то слабый шорох, но Ковалев не придал этому никакого значения: до шорохов ли сейчас?!
Молча докурил сигарету почти до фильтра, аккуратно загасил окурок, бросил. Достал из кармана моток простынного жгута, свернул петлю, проверил жгут на прочность, а затем, осторожно поднявшись, встал обрубками ног на край унитаза. С трудом балансируя и морщась от боли, накинул конец петли на Т-образное перекрестье труб, закрепил жгут намертво. Надел петлю на шею и, пробормотав «прости, Господи!», соскользнул вниз…
Если утро начинается с неприятностей, можно быть уверенным: неприятности будут преследовать человека весь день.
Яша Федоров хорошо знал эту нехитрую, но справедливую истину…
Тот день как раз и начался у цыгана с неприятности: еще до обеда в Новоселовку неожиданно вернулась жена Галя. Злая как черт, без куклы и без денег.
Яша встретил ее во дворе — стоя у приподнятого капота «Фольксвагена-транспортера», он менял полетевшее реле генератора.
— Что случилось? — удивленно спросил цыган.
Подойдя к мужу, Галя тяжело плюхнулась на низенький штабель досок.
— Обобрали… — убитым голосом сообщила она.
Яша перестал ковыряться в моторе.
— Кого обобрали? Кто обобрал? Почему ты с рынка так рано?
— Меня обобрали — непонятно, что ли? — зло окрысилась цыганка, продемонстрировав в ощере золотой блеск зубов. — Развели, как девчонку…
— Тебя? — не поверил Яша.
— Меня…
— Кто?
— А я почем знаю?! Мужик какой-то…
Удивлению Яши не было предела. Кто-кто, а он-то отлично знал: это Галя кому угодно голову задурит, кого угодно оберет, кого угодно разведет.
Но чтобы ее?
Это было выше Яшиного понимания.
— Постой, постой… — Выбив о поленницу трубку, цыган набил ее свежим табаком, раскурил, присел рядом. — Можешь мне толком объяснить, что случилось?
Рассказ Гали был долгим, эмоциональным и изобиловал никому не нужными подробностями.
Ну, как и обычно, уселась у входа на спиртзаводской базарчик. Положила «ребенка» на колени, опустила голову, чтобы лица не было видно. Подавали, конечно, немного — часа за три где-то семьдесят рублей набралось. А потом наметанный Галин глаз выхватил из толпы девку. Нормальная такая лошица в шубейке искусственного меха, в стоптанных сапожках. Ходит по рынку, что-то высматривает, кого-то ищет… Сразу видно, Галина клиентка.
Сперва все шло хорошо. «Дай Гале, сколько не жалко, сейчас я тебе о том, что было, сказала, а дашь еще денежку — то, что будет, скажу». Клиентка повелась, и это не могло не радовать. Пятнадцать минут беседы — и девка добровольно рассталась со своим кошельком.
— Так кто кого развел? — не понял Яков.
— Не перебивай, а послушай, — скривилась Галя, будто от зубной боли.
Так вот… Забрала она у той девки кошелек, «ребенка» под мышку и — ходу. Слева от рынка, если к нему лицом встать, микрорайон начинается, несколько десятков однотипных пятиэтажек. Пройти дворами, зайти в любой подъезд, выждать минут двадцать — и всех делов. Правда, клиентка быстро сообразила, что ее обобрали, и следом пошла. И вот, когда до ближайшей пятиэтажки оставалось не больше минуты ходьбы, схватил ее за руку какой-то мужик; куртка рваная, джинсы застиранные, лоб исцарапанный, и морда злая-презлая. Куда, говорит, намылилась? Чего, спрашивает, от той девушки убегаешь?
— Так ты бы ему ногой под яйца! — разозлился Яша.
— Он мне руку выкрутил, — сообщила Галя.
— Да? — не поверил Федоров, пыхнув трубкой. — Так на помощь надо было позвать… Что там, ментов не было, что ли?
Галя повествовала еще минут двадцать. Она рассказала и о толпе, которую попыталась было привлечь на свою сторону, и о наглом наезде того мужика с разбитым лбом, и о том, что пришлось отдать все деньги — не только клиентки, но и собранное за утро подаяние…
— Ты этого мужика раньше когда-нибудь видела?
— Нет… Ой, как больно, синяк, наверное, будет! — Галя схватилась за руку чуть выше локтя. — Самое главное, чуть не забыла: мужик этот сказал, если, мол, чего не нравится, к Сникерсу своему обращайся.
Яша открыл от удивления рот — трубка вывалилась ему под ноги.
— Так и сказал?
— Так и сказал.
— Дела-а… Слушай, а мужик этот что… из этих? — Федоров сделал характерный жест кистями рук, видимо, подразумевая бандитов.
— А кто их теперь разберет! Вон сколько по улицам коротко остриженных, накачанных мужиков ходит!
— Постой, постой… — Яшу наконец посетила спасительная мысль — действовать методом исключения. — Ты ведь самого Жору знаешь?
— Знаю.
— Помнишь, я тебе пару раз его друзей показывал, с которыми он «местовые» собирает… Один такой светловолосый, полный, с золотой печаткой, а другой невысокий, накачанный… Может, кто-то из них?
— Светловолосый, но не полный… Высокий такой, мускулистый, — сообщила цыганка и, немного успокоившись, выдала на удивление трезвую мысль: — Слушай, Яша, чего это мы тут сидим и гадаем? Позвони Сникерсу — и дело с концом. Если это кто-нибудь из его дружков — пусть сам разбирается. А если какой-то козел его именем прикрывается — пусть Жора тому козлу яйца оборвет!
Положив трубку на поленницу, Яша двинулся домой — звонить Жорику на мобильник. Но, к большому сожалению, Сникерс не отзывался: то ли отключил телефон, то ли был вне досягаемости звонка.
Яша пытался дозвониться ему до самого вечера, но, увы, безрезультатно. С наступлением темноты сел за руль «транспортера» и отправился в город — собирать своих «батраков». Вернулся цыган лишь в половине восьмого — загнав «батраков» в дом, он вновь уселся за телефон. Но Сникерс по-прежнему не брал трубку.
Однако незадолго до полуночи в доме Федоровых произошла куда более серьезная неприятность, чем даже та, что случилась на рынке с Галей. Яша уже готовился ко сну, когда к нему в комнату ворвался насмерть перепуганный пацаненок Саша.
— Та-ам… — трясущимися губами начал он, кивая в сторону двери, ведущей на половину «батраков».
— Что — там? Ты почему без стука? — разозлился Яков, уже предчувствуя недоброе.
— Та-ам… — Сашины зубы, темные от никотина, выбивали мелкую дробь.
— Да говори ты толком! — вскипел цыган. — Что случилось?