Страница 37 из 70
— Так-то оно так… Да не совсем. Злой-то уже не тот, каким мы все его знали.
— Вы же всегда вместе были. Чем он тебе разонравился? — насторожился Гладилин, еще раз убеждаясь, что не ошибся в своих предположениях относительно причины визита.
— Ну, как тебе сказать…
— Да уж говори как есть. — Казалось, хозяин совершенно не выказывает заинтересованности в разговоре, слушая собеседника лишь из вежливости.
— Понимаешь, — продолжил Сникерс отрепетированно, — когда мы начинали, то все равными были. Пусть еще бедными, не при деньгах, но равными. Все одним делом занимались. У нас были проблемы — Вася помогал. У Злого дела вкривь-вкось шли — мы на такие дела всем скопом наваливались и решали.
— Теперь, что ли, дела разными стали? — прищурился Шашель.
— Да нет…
— Так что?
— Да скурвился он! — неожиданно для Гладилина выпалил гость зло.
— Вот как? Жора… Ты за слова-то свои отвечаешь?
— Да, — твердо сказал Жора. — Отвечаю.
— И в чем эта скурвенность проявляется? — сочувственно продолжал Гладилин.
— Да во всем! — Перед мысленным взором Сникерса вновь появилось давешнее видение — прозрачно-голубые, словно налитые талой весенней водицей вурдалачьи глаза Васи, давящие, как хорошая могильная плита. И тут говорившего прорвало: — Нас всех ни в хрен не ставит! Денег не платит! Мы ведь у него типа как наемники, на зарплате сидим, так и ту не дает! Обещает одно, а делает другое! И вообще — всех, кто ему когда-нибудь помогал, через хер кидает! Кому он обязан тем, что теперь имеет? Кто его к власти привел? Родился таким крутым, что ли? А как с нами поступает, а? Вот, послушай…
Жора говорил быстро, горячо и сбивчиво. Доказывал праведность своих слов, живописал, называл имена и клички конкретных людей, которые Шашелю ровным счетом ни о чем не говорили, даже пытался анализировать некоторые слова и поступки Злого.
Было понятно: Жора исступленно бился за свое будущее. Он понимал — мосты сожжены и обратного пути нет. Понимал: не выгорит здесь и сейчас с Шашелем — все, кранты. Рано или поздно его предательство станет известно Васе, и тогда в лучшем случае — бегство и прозябание неизвестно где, а в худшем… дорожно-транспортное происшествие на пустынной трассе и секционный зал морга.
Он рассказал все, что только мог, и даже чуточку больше: и о планах Злобина выкупить «камволку» и спиртзавод, и о том, что Вася теперь лихорадочно собирает деньги, и о том, что собранный нал предстоит отмыть в какой-то столичной «прачечной»… И, естественно, о том, что все или почти все пацаны останутся без работы. Ведь добропорядочный бизнесмен, будучи на короткой ноге с городскими ментовскими и прокуроровскими начальниками, вряд ли потерпит, чтобы в городке все оставалось по-старому: примитивное вымогательство, «налоги на охрану», «местовые», наказание несговорчивых торгашей…
— Вот как? — Шашель сделал вид, что удивился, и это получилось у него очень естественно. Уронил зажигалку, наклонился, долго шарил ладонью по ковру и, подняв ее, поинтересовался: — И как же он без пацанов собирается дальше жить… На кого опираться будет?
— На ментов, а то на кого же еще! — заверил Сникерс. — Вон неделю назад заезжаю к нему домой, а он в карты играет. Слева — начальник ГОВД, справа — пидар какой-то длинноволосый, из мэрии, кажется. В натуре пидар, весь город об этом знает. Картина, бля, да и только: прямо друзья лучшие!
— А почему ты считаешь, что именно на ментов? — вкрадчиво спросил Шашель.
— Да потому, что менты ту же самую работу могут делать, что и мы… Только за зарплату, которую им все равно не платят.
Последний аргумент не мог не убедить Шашеля: кто-кто, а он, теневой хозяин точно такого же городка, прекрасно знал, что нищие милиционеры, если их как следует прикормить, способны на многое.
— Значит, все вы без работы останетесь? — подытожил Гладилин.
— Да…
Шашель вяло, точно рыба плавником, пошевелил татуированными пальцами и спросил на удивление ровно:
— А почему со всем этим ты приехал именно ко мне? Ты ведь знаешь: я в Васины дела не вникаю, он в мои тоже. Он — сам по себе, я — сам… Так почему?
Вопрос был задан прямо и требовал столь же прямого ответа. Сникерс понял: теперь никакая воля, никакое его хитроумие неспособно повлиять на его судьбу; дальнейшая Жорина жизнь зависела исключительно от возможностей и планов самого Гладилина. Согласится помочь — спасение. Не согласится — все, кранты.
Впрочем, Жора предвидел и такой поворот разговора…
— Потому, что больше не к кому, — высек он твердо.
— Да-а? — заинтересованно протянул Шашель, и с кончика его языка готов был сорваться вопрос: «А не Злой ли тебя ко мне прислал?», однако он проглотил этот вопрос и задал другой, помягче, подипломатичней: — А почему я должен всему этому верить?
— Послушай, Сергей, — казалось, еще чуть-чуть, и Сникерс начнет рвать на себе рубаху, — не веришь мне — у других пацанов спроси, они тебе то же самое скажут! Хочешь — справки наведи и, если получится, что я вру, — в землю по уши вбей!
Шашель молча улыбнулся — чуть-чуть, одними уголками губ. Улыбался он долго, все время, пока доставал из кармана сигаретную пачку, пока неторопливо вскрывал шелестящий целлофан обертки, пока прикуривал от дорогой зажигалки, стоявшей на рабочем столе. Улыбка слетела с лица с первой же струйкой голубоватого табачного дыма, когда струя эта, прямая и острая, вонзилась в Жорино лицо острым, как штык, вопросом:
— А мне это зачем?
Сникерс почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, что потолок валится на голову. Остатки самообладания почти покинули гостя.
Все, кранты. Шашель не хочет ввязываться в чужие дела. Шашель намерен и дальше сохранять дружественным нейтралитет. Что ж, его тоже можно понять: жизнь у него теперь относительно спокойная, того, что имеет тут, вполне достаточно… А может, действительно опасается: не подосланный ли казачок этот Жора?
— Ну, я думал… — Сникерс вновь принялся грызть заусеницу, — думал, ты хоть советом поможешь… Жить научишь… Я к тебе как к братану родному, честное слово! Больше и обратиться-то не к кому.
— Хм, — произнес Шашель совершенно равнодушным голосом. — Хм. Не знаю, не знаю… Со Злым я, конечно, не так хорошо знаком, как хотелось бы. Но человек вроде бы очень приличный.
Гладилин всячески демонстрировал свое безразличие к разговору, хотя и знал, что горячие утверждения Сникерса — только завязка, прелюдия. Не с одними же стенаниями да жалобами приехал сюда этот недалекий мясной бычок! Сам ведь говорил по телефону, что хочет предложить нечто конкретное…
И тут неожиданно зазуммерил мобильник, лежавший на столешнице.
Шашель схватил телефон.
— Я занят, — коротко и нервно бросил он в трубку, отключая связь.
И сразу же, мельком взглянув на гостя, сообразил, что допустил досадный промах, показав, чего стоит его деланное равнодушие. Сунул аппарат в выдвижной ящик стола, уселся поудобней и, глубоко затянувшись, произнес уже доброжелательней:
— Ладно, об этом еще поговорим… Но подумай сам, Жора, могу ли я тебе верить? И должен ли? Нет, я тебе верить не должен. По всем понятиям, я должен сейчас позвонить Васе и честно обо всем рассказать. Хочет он в бизнесмены податься, хочет бригаду свою распустить — его право. Пусть хоть в президенты России баллотируется — мне до его задумок дела нет.
Сникерс сглотнул некстати набежавшую слюну и едва не поперхнулся — ему показалось, что хозяин непременно так и поступит, позвонит Злому и сдаст гостя со всеми потрохами. Но, вспомнив о спрятанном мобильнике, Жора сообразил, что этого не произойдет — по крайней мере теперь.
Придвинувшись в кресле поближе к гостю, Гладилин продолжил с улыбкой:
— Но ведь и сдавать-то тебя не хочется. Хороший ты пацан, только нервный какой-то…
— Жизнь такая, — подхватил Жора, благодарный за участие.
Шашель затушил сигарету и взглянул на гостя выжидательно. Неплохой психолог, он понимал: сейчас, когда нервы Сникерса на пределе, когда все кажется конченым, он наконец-то перейдет к главному. Надо лишь легонько подтолкнуть его к этому, но — упаси бог! — не задавать наводящих вопросов… И следует по-прежнему оставаться равнодушным: в случае чего — сам завел разговор, а он, Сергей, только слушал.