Обуглившиеся мотыльки

— У меня были утомительные минувшие сутки, давай сразу к делу, — произнес Деймон, опираясь о спинку стула. Не сказать, чтобы он был зол или раздражителен, но никакой эмоциональности Сальваторе не проявлял. В их случае все было намного хуже, чем в случае Елены и Бонни. У них нет надежд и шансов на будущее, поэтому и настоящее им невмоготу. Может, оно даже и к лучшему. Некоторые пути ведь все равно рано или поздно расходятся.

— Я ненадолго, просто хочу попросить тебя кое о чем. Не волнуйся, выполнять мою просьбу или нет ты решишь сам.

Кофе принесли на удивление быстро. Сальваторе сделал пару глотков, немного взбодрился. Он впервые не затосковал по сигаретам, что было нисколько не удивительно. Постепенно забываешь о старых привычках, приобретаешь новые. Жизнь не останавливается — вот о чем боятся думать многие.

— Я встретил девушку на днях…

Деймон улыбнулся. С этого и началось их разногласие в прошлом. Сальваторе думал о смерти и нравственном возвышении, нисколько не подозревая, что он морально и не падал. Образ жизни еще ни о чем не говорит. А Тайлер по уши втрескался в Елену и решил поделиться своими чувствами с другом. Дежа вю захлестнуло, но в это морозное свежее утро не было пронзительным как раньше.

— Нет, не в том смысле, — Локвуд никогда не оправдывался, просто пытался пояснить нюансы. В этом состояла вся его сущность. Что бы не пыталась доказать Кэролайн, что бы не пыталось прояснить время, а Тайлер Локвуд навсегда останется Тайлером Локвудом, парнем, для которого важен процесс. — В смысле… я нашел друга. Хорошего друга. Она показала мне заброшенную станцию и нарисованных мотыльков на стенах. А еще она… Она сказала мне кое-что важное. Понимаешь? И я думаю об этом довольно часто.

— Хочешь, чтобы я присмотрел за ней? — все с той же улыбкой спросил Сальваторе. Локвуд тоже не сдержал улыбки. Может, это их последняя встреча, кто знает, поэтому так важно растянуть разговор, оттянуть момент расставания настолько, насколько это возможно. Не важно, что было между ними, не имеют значения плохие воспоминания. Ты впустил этого человека в свою жизнь, ты доверился ему, а он — тебе. И разрывать связь не так-то просто, как показывают в кино.

— Хочу, чтобы ты… Послушай, я… Я любил ее. Я до сих пор люблю ее, но она любит тебя. Не знаю насчет тебя, но я думаю, что тебе тоже на нее не наплевать, верно?

Сальваторе отставил чашку. Улыбка исчезла с его губ. Он не хотел вновь разговаривать с Тайлером о Елене. Это было нечестно, неправильно как-то. Слишком много воды утекло, слишком много всего произошло, им есть что обсудить, но они вновь возвращаются к наболевшей теме.

— Я оценил то, что ты сделал для меня. Я не забуду то, что ты простил мне Джоа и мою неуступчивость. Неважно, будем мы общаться или нет, ты все равно будешь для меня лучшим другом. Но сейчас… Сейчас важно одно: мы не должны становиться пленниками минувшего. Понимаешь?

Преступник всегда возвращается на место преступления, а призраки — к истокам. К тем местам, где они были несчастны. Они пытаются найти ответы на свои вопросы, пытаются понять, что сделали не так и почему с ними так обошлись. Это просто негласный закон мира, просто неписанное правило, которое всегда срабатывает, и с котором надо смириться.

— Я сам упустил ее. Я сожалею об этом, но ничего исправить уже нельзя. А ты… Вы оба не повторяйте мою ошибку.

Сальваторе взглянул на Тайлера. Убитая ночь подарила ему крепкий сон без сновидений, но не бодрость. Усталость по-прежнему давила на плечи, этот разговор был мучительно-бессмысленным, хоть и необходимым. Им стоило тоже разъяснить все акценты. Деймону не нравилось чувство, будто они на рынке — перекупают один у другого годный товар за бесценок. Некоторые разговоры не приносят успокоения.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Затем что должен был сказать еще давно. Я же говорю: я встретил девушку, которая показала мне заброшенную станцию и нарисованных на стенах мотыльков. Она сказала мне очень важные вещи, которые я теперь говорю тебя: отпусти прошлое. Его надо опустить, иначе оно тебя никогда не отпустит.

Сальваторе замолчал на несколько секунд. Нет, они не перекупают годный товар за бесценок друг к друга. Просто это один из тех немногих откровенных разговоров, который они себе позволяли. Может, даже последний. И тошно не от того, что они вновь говорят о Елене, тошно от того, что о другом они больше говорить и не смогут, потому что слишком много утекло воды, и если раньше они были близкими друзьями, то теперь стали просто знакомыми.

— А что насчет тебя? — спросил Сальваторе, допивая кофе и доставая наличку из кармана.

— У меня последний год учебы. Сдам экзамены, защищу диплом и уеду работать в Мексику или Испанию, точно не знаю. Языки — это мое. Ведь какие бы чувства мы не обличали в слова — на всех языках они звучат одинаково, и это говорит только о том, что мы ничем друг от друга не отличаемся. Что у всех нас есть что-то общее, и это мне безумно нравится.

Деймон снова улыбнулся, положил деньги на стол и поднялся. Тайлер тоже поднялся, снова протянул руку. Сальваторе было некуда спешить, но он решил расстаться с Локвудом на хорошей ноте, решил не придумывать поводов и сюжетов, поэтому Деймон снова пожал руку другу.

— Спасибо. За кофе.

Локвуд улыбнулся. Своей прежней улыбкой. Он сел обратно за стол, а Деймон направился к выходу. На рынке они или не на рынке, а Тайлер все же был прав — стоит перестать думать о том, что было и сосредоточиться на то, что есть.

А у Сальваторе есть одно — номер Елены в телефонном справочнике.

4.

Елена обулась, остановилась у дверей. Бонни оставалась еще тут на некоторое время. Она говорила, что ей надо убраться и собраться с силами, чтобы выйти на улицу. Ей все еще было страшно. Гилберт неуверенно смотрела на подругу, колеблясь и не зная, уходить ей или все же остаться. Раньше она твердо была уверена в своих действиях, а теперь сомневалась в каждом поступке.

Елена снова становилась собой. Той сомневающейся и немного напуганной девочкой, которой она была в октябре. Для полного завершения ей не хватает только дешевого книжного романчика в руках и желтого платьица.

— Я могу остаться, — произнесла она, надевая сумку через плечо, в которой все еще были ее деньги. Бонни широко улыбнулась. Ее переполняла нежность к этой девушке, переполняло чувство благодарности и взаимности. Может, они продружат совсем немного, но они все же сумели понять, принять и простить друг друга. Это осознание окрыляло.

— Спасибо, но тут я должна справиться сама.

— Уверена?

Бонни была уверена, но Елена — не очень. Она выходила на улицу с осознанием, что теперь она не одна, что она обрела то, что успел потерять. Это пугало, и ужиться с этим чувством было не так-то просто. Но стоит сказать, что уживаться с ним было приятнее, чем уживаться с чувством, что ты потерял то, что успел обрести.

— Да. А тебе стоит подумать о том, о чем мы вчера говорили.

Елена кивнула, а потом открыла дверь и вышла на лестничную клетку.

Февраль был таким же, как и раньше: переливающимся в лучах солнца, морозным и свежим. Только для Елены он стал будто чуть более приветливым. Оказавшись на улице, Гилберт огляделась по сторонам, ожидая увидеть отца Бонни, которого они вчера даже довезли до дома, или журналистов, или вчерашнего ночного гостя, самого близкого друга Бонни Беннет. Но никого не было. Жизнь продолжала медленно идти дальше, и даже не верилось, что пережитое осталось только в ночных кошмарах, которые с наступлением утра развеиваются как дым.

Девушка достала сотовый из кармана, включила его. Она ожидала увидеть пропущенный от отца или Дженны, но вместо этого обнаружила пропущенный от Деймона. Елена вспомнила о словах Бонни и своих чувствах на остановке, когда она в очередной раз оттолкнула Добермана. Ее общение с ним не имело объяснения, но имело смысл. Смысл для них двоих.

Елена набрала его номер и поднесла трубку к уху, медленно зашагав вперед. Она шла домой, к Дженне. Она возвращалась домой. Этой ночью Гилберт поняла, что некоторые поступки близких останутся навсегда непрощенным и в душе они все равно будут бушевать подобно рассвирепевшему морю. Но некоторые поступки мы просто обязаны простить, и поэтому Елена возвращалась именно к Дженне, а не к отцу.