Обуглившиеся мотыльки

3.

Когда Тайлер повернулся к ней, Кэролайн осталась на расстоянии двух или трех шагов от него. Она, скрестив руки на груди, внимательно смотрела на парня. Ртуть в венах бурлила уже не так, как раньше, но Б-52 еще притуплял разум, а эмоции еще были на пике.

Локвуд улыбнулся, повернувшись к девушке. Он огляделся, а потом вновь уставился на Форбс, а на его губах все еще была эта глупая улыбка. В глазах парня Кэролайн прочитала недоумение.

— Брось, — она закатила глаза, пройдя мимо. От нее пахло морозной свежестью. Мельпомена. Или Тайлеру просто нравятся имена на «М»? — Это же… Это великолепно!

Она подошла к краю платформы, уставившись на исписанную баллончиками грязную стену. Тайлер подошел и встал рядом. Он пытался увидеть тоже, что видела Кэролайн. У него не получалось. Потому что в Кэролайн еще жил ребенок, верующий во что-то хорошее. В Тайлере этого ребенка уже не было. Не стало, вернее. Не стало совсем недавно. В Мексике.

— Ты серьезно? — он посмотрел на девушку. Кэролайн улыбнулась, а потом повернулась к парню всем корпусом. Завтра у нее будут болеть голова и руки. Скорее всего, она даже пожалеет об этом моменте. Но в эту минуту, Тайлер готов был поклясться, она была бесконечной.

— Ты ожидал другого, да? Ожидал какого-нибудь живописного и захватывающего дух вида города? Ожидал спрятанное озеро? Заброшенные галереи? — она прищурилась. Весна ее взгляда была промозгло-теплой. От такой весны хотелось лезть на стены, наслаждаясь при этом первыми лучами солнца. — Ты же вроде бы не любишь банальности?

— Я не люблю приукрашать то, что нельзя приукрашать. Заброшенная станция метро — это не то, что меня может переубедить.

Кэролайн вновь повернулась к исписанной стене. Рельсы, которые поржавели и поломались, кривыми линиями уходили в глубину тоннеля. Полумрак стягивал пространство, делая его зрительно очень маленьким. Мигающие лампы заставляли вспоминать фрагменты из фильмов ужасов.

— Не заброшенная, а конечная закрытая станция. Ты представляешь, когда-то здесь ходили люди… Суетились. Бежали домой… — она пошла вдоль линии рельс по самому краю платформы. Тайлер устало поплелся за ней, за девушкой, которая будто сахар таяла в безвкусном черном кофе. — Встречались, целовались, дрались… Даже не запоминая лиц друг друга.

Она остановилась. Тайлер остановился в метре от нее. Он не устал. Он не был вымотан. Исчезать в лабиринтах города среди ночи — это чисто в его стиле. Чисто в его стиле знакомиться с девушками, с которыми он никогда не будет счастлив. Чисто в его стиле тоже таять подобно Кэролайн. Но таять не сахаром, а воском, раскаленными каплями падая на чьи-то обнаженные души.

Кэролайн повернулась к Тайлеру. Она внимательно и как-то слишком серьезно на него смотрела. Она была его откровением в это мгновение.

— А больше сюда никто не ходит, — произнесла она, разбивая прежнее молчаливо таинство. — И никто не вспоминает об этом месте.

— И что ты хочешь мне этим сказать? — с усмешкой спросил Локвуд. Девушка шагнула вперед. Она въедалась в него взглядом, медленно пробираясь под кожу. Некоторых людей тяжело забыть. Некоторых просто невозможно. Кэролайн — она из последних.

— Эта станция не работает, и никто сюда не ходит. Никто не наслаждается пребыванием здесь, потому что обломки не успокаивают и не восхищают. Понимаешь? Тебе тоже надо уйти с твоих заброшенных конечных…

Тайлер улыбнулся. Потом — еще раз. Потом он рассмеялся, как-то слишком вымученно и отчаянно. Форбс видела в нем бесчинствующее одиночество. Именно то одиночество, которого все так боятся. Именно то одиночество, из-за которого ты не можешь никому ничего рассказать. Да и некому собственно…

— То есть ты считаешь, — он отрицательно покачал головой, не переставая безумно улыбаться, — что из-за твоей шикарно обрисованной метафоры что-то изменится, да? И мне сразу станет легче?

— Нет, — ответила она тут же, даже не задумываясь над своим ответом. — Не станет легче. Но ты должен смириться.

— Смириться с чем?! — Тайлер повысил тон голоса. Воспоминания из треклятой Мексики вскружили голову. Время, когда он кусал локти, прошло. Время продолжительных запоев и кутежей в притонах — тоже. Настало время для самобичевания, самокопаний, осознания, что только ты сам виноват в том, что случилось с тобой. Ты, и никто другой.

— С тем, что ничего не изменить. С тем, что иногда даже самый дерьмовый результат — определенный этап твоей жизни. И ты должен пройти его. Должен, потому иного выхода у тебя нет.

Она сделал еще шаг вперед. Она кивнула, пытаясь убедить Тайлера. Кэролайн говорила стандартные фразы, говорила то, что в теории знает каждый, а на практике не применяет никто. В Кэролайн не было ничего особенного, и несмотря на то, что она была лучше Елены, она была чем-то с ней похожа — такая же нашпигованная афоризмами из дешевых книг, такая же не по годам мудрая и такая же обреченная как и все ее сверстницы.

Но она не просто видела его боль. Она хотела ее облегчить. Она хотела избавить его от нее. Ни Бонни, ни Деймон, ни уж тем более Елена этого даже не пытались сделать. Кэролайн Форбс — как новый уровень.

— Так просто?

— Так просто. Обычным людям нравятся усложнять.

— А мы, значит, необычные? — спросил он, уже понимая, чем закончится для него эта ночь. Ему бы хотелось написать другой сценарий для финальной сцены этой ночи. Ему бы очень хотелось изменить концовку. Но Кэролайн ошибалась в одном — некоторые этапы невозможно перейти. И есть другой выход. Он холодный как сталь. И взрывающийся, как порох.

— А мы особенные, — она обняла его. Нет, не жалость. Скорее, нежность. Скорее желание стать друзьями на какой-то промежуток времени. Не стоит желать вечности, чтобы наслаждаться друг другом, но стоит грезить мгновением, чтобы узнать друг друга.

Девушка отстранилась. На языке вертелось что среднее между «спасибо» и «да пошла ты», но Тайлер решил пренебречь словами. Когда-то Деймон говорил о том, что чтобы воспарить, нужно упасть на самое дно. Деймон ошибался: оказавшись в самом низу, назад уже не вернешься.

Потому что внизу воронка. И она затягивает тебя.

— Тебе надо идти. Я еще побуду тут.

Он хотел запомнить ее. Он хотел, чтобы образ Кэролайн был последним, что будет в его сознании перед темнотой. Ему хотелось вшить Кэролайн в свою душу, сохранив в памяти хоть что-то положительное об этом мире.

— Все нормально? — спросила она. Тайлер не знал ради вежливости или из-за беспокойства. Да и не важно это было. Иногда не стоит искать причины. Иногда нужно принимать просто факты — нужно признавать результат, не важно проиграл ты или победил.

— Да. Теперь все нормально, — улыбнулся почти искренне. Девушка улыбнулась в ответ. Весна ее взгляда была такой… родной. Такой правильной. Тайлеру показалось, что Кэролайн сюда просто кто-то отправил. Отправил для него. Не потому, что он нуждался в промывке мозгов. Не потому, что он был каким-то особенным, или Кэролайн была какой-то необычной.

Просто так правильно.

— Спасибо, — все-таки произнес он. Кэролайн развернулась и направилась к выходу. Она смотрела на лестницу, которая вела на улицу, к небу, усыпанному плеядой звезд, к Вселенной, усыпанной плеядой душ.

А Тайлер смотрел на предмет, валяющийся под ногами.

Это было поблескивающий кусок металла с заостренными краями.

4.

Порш был готов через час. Пахло краской и дорогой обивкой. Елена устало наблюдала за тем, как Деймон рассчитывался со своими помощниками, к которым не обращался по именам. Он вообще к ним никак не обращался. Лишь местоимения иногда приходили на помощь, стирая яркость неопределенности.

На улице шел снег. Елена, облокотившись о капот, ждала. Они решили вернуться в мотель и выписаться, сославшись на то, что хотят дальше мчатся автостопом в свой медовой месяц. Машину оставят на порядочно расстоянии от мотеля. У них должно получится. К четырем утра они должны покинуть город.

— Здесь больше, чем мы договаривались, — произнес мужчина, даже не заглянув внутрь конверта, будто он определил сумму на ощупь. Гилберт стало воротить от дешевизны этой сцены.