Страница 18 из 21
– Ну, так слушай. Приходить в общину и копаться в ней не самая лучшая идея.
– Это мне уже твой приятель Жаров объяснил, – нахмурился Крашенинников. – Весьма красноречиво.
– Ну а я повторю. На всякий случай. Однако. Ты знаешь, где горбольница Вилючинска?
– Напомни.
– Короче, выходишь на дорогу и топаешь в сторону Вилючинска. Там на дороге будет развилка, у бывшей кафешки. Тебе налево. Идешь по дороге и считаешь пятиэтажки. Одна рухнула, но четыре еще стоят. Возле четвертой поворот налево, в лес. Идешь туда. Справа от тебя будет то, что было когда-то городской больницей. Идешь дальше. Прямо по дорожке. Выходишь на поляну, а там такая же «таблетка»[20], как у тебя. Стекол нет. Резина тоже в негодность пришла. Но все остальное на месте. Забирай.
– А с чего вдруг такая щедрость?
– Ну а чего добру пропадать? – пожал плечами Цой.
– Почему себе не заберете, в таком случае?
Александр кивнул:
– Можем, конечно. Но у нас есть машины. А пользуемся все равно редко. В основном для того, чтоб резина, клапана да поршни не простаивали и не портились от простоя. Лошади и велосипеды практичнее. Да и летом особо не покатаешься, а вот зимой снегоходы нужней. Так что ни к чему нам этот «уазик».
– Понятно, вы хотите, чтоб меня вилючинские ребята пристрелили, когда я там с гаечным ключом появлюсь…
– Дурак ты, честное слово, – поморщился Цой. – Вилючинск подчиняется приморскому квартету. А значит, и мне. Если кто тебе что скажет, отвечай, что Саня Цой дал добро. Вот и все. К тому же с той машиной у тебя ни времени, ни повода воровать у нас не останется.
Александр поднялся, отошел от стола и, кряхтя, выгнул спину, разминая затекший от долгого сидения в одной позе позвоночник. Затем уставился на стену казармы. Там куском угля уже давно талантливой рукой Антонио было изображено что-то вроде социального граффити. Рисунок представлял собой цепочку эволюции. Неандерталец с дубиной, перед ним римский легионер. Перед легионером средневековый рыцарь, далее гренадер эпохи наполеоновских войн. Дальше пехотинец времен Второй мировой, перед ним солдат последней войны, в полной выкладке и… снова неандерталец с дубиной.
– Забавно, – покачал головой Александр. – Мрачновато, но забавно.
– Да уж. Весь мир посмешили от души.
– И все-таки есть здесь одна неточность. – Цой сделал несколько шагов в сторону стены с рисунком и указал рукой на финал человеческого пути. На последнего неандертальца с дубиной. – Все-таки мы не стали такими.
– Мы не весь мир, Саша.
– Поживем, увидим, Миша, – подмигнул ему Цой. – Ладно, будь здоров и спокойной ночи. Как-нибудь еще загляну.
– Спокойной ночи, – задумчиво отозвался Крашенинников, провожая взглядом уходящего гостя. Он еще некоторое время сидел в задумчивости, прокручивая в голове состоявшийся разговор и пытаясь понять мотивы представителя приморского квартета. Конечно, всем сердцем хотелось надеяться, что этот визит был не более чем искренней попыткой установить добрососедские отношения и покончить с взаимным недоверием квартета и трех отшельников, живущих у дороги, соединяющей две подчиненные этому квартету общины. Это было бы здорово. Добрососедские отношения – это всегда здорово. И это всегда то, чего очень часто не хватает. Уж как этого не хватало самоистребившемуся миру, ощутили все, кто пережил восход тысяч термоядерных солнц. А еще Крашенинников думал о том, каким может быть сейчас мир за пределами Камчатского полуострова. Не было никаких сомнений, что за пределами их затерянного мира на краю земли катастрофа так же прокатилась всесокрушающим пирокластическим потоком. За все эти годы после никто не видел в небе инверсионных следов самолетов. Ни один корабль не вошел в Авачинскую бухту. Когда еще люди пытались поддерживать работоспособность радиоприемников, теша себя тщетными надеждами, они так и не поймали ни один внятный сигнал. И если обратить взор в ночное небо, как Михаил это сделал сейчас, то он не увидит среди мерцающих звезд куда-то спешащую яркую точку искусственного спутника, которые в былые времена расчерчивали небо ежеминутно. За пределами Камчатки все может быть еще хуже, чем здесь. На континентах масса мест, густо населенных людьми. Там железные дороги, заводы, большие аэропорты, электростанции. Всюду гораздо больше целей, чем здесь, в заповедном краю России. Быть может, там применяли не только ядерное оружие, но и что-то более изощренное. Ракеты и бомбы, о которых он даже и не слышал. Михаил знал наверняка лишь одно – это количество боеголовок, предназначенных для Камчатки и их мишени. Он знал это не из логических умозаключений. Источник знаний был совсем иной. Но Михаил Крашенинников ни с кем не желал делиться этой своей тайной…
Антонио продолжал разглядывать волшебный свет, которым полная луна подчеркнула склоны далеких сопок на противоположном берегу бухты, когда вдруг услышал мягкие шаги за спиной. В этом доме такие шаги могли принадлежать только одному человеку.
– Наш гость ушел, Оливия, – произнес Квалья, не оборачиваясь.
– Тогда почему Майкл не идет к нам?
Итальянец оторвался от окуляра и посмотрел во двор. Михаил все еще сидел за столом, о чем-то глубоко задумавшись.
– Быть может потому, что ты снова на него злишься? – сказал Антонио, повернувшись к Собески.
– То есть ты хочешь сказать, что это опять моя вина? – нахмурилась женщина.
Квалья улыбнулся:
– Вовсе нет, дорогая.
– Я боюсь этих людей, Тони, – прошептала Оливия.
Он ответил ей вздохом и кивком:
– Ты о квартете?
– Да. Конечно, о них.
– Что ж. Опасаться этих людей разумно в нашем положении. Но не потому, что они кровожадные злодеи. Уверен, что это не так.
– Тогда почему?
Квалья вновь подумал о двух островах в Беринговом проливе.
– Потому что между нами ледяная вода холодной войны, которую однажды кто-то сделал слишком горячей. Думаю, тебе не стоит бояться их. Майкл найдет способ улучшить с ними отношения. Так что не сердись на него. Он все делает для нас.
Собески молчала, задумчиво глядя в окно.
– Все будет хорошо, Оливия. Не волнуйся. – Он снова одарил ее своей яркой неаполитанской улыбкой.
– Почему ты так в этом уверен?
– Быть может, потому что я потомок Кассандры Троянской? – продолжал улыбаться Антонио.
Однако ему никак не удавалось поднять настроение Оливии.
– Для Трои все кончилось очень печально, милый Тони, – вздохнула она.
– Мы помним ее спустя тысячелетия и все наши чудовищные войны. Значит, для Трои ничего еще не кончилось. Хочешь взглянуть? – он указал рукой на подзорную трубу.
– Сейчас ночь. Разве можно что-то увидеть?
– Луна ярка как никогда. И охотно делится с нами своим светом. Посмотри.
Собески прильнула к окуляру и почти сразу убедилась в правоте друга. Лунного света действительно было достаточно, чтоб разглядывать вершины и склоны сопок, великана Авачу и мерцающую рябь на поверхности бухты. Это было восхитительное зрелище. Авачинский вулкан высился над миром, как задремавший усталый страж, за спиной которого сияла россыпь ярких звезд, но стоило вспомнить, что там, на противоположном берегу, был когда-то город, сгоревший в жаре термоядерного взрыва, как вся это сказочная картина превратилась в нечто ужасное, мрачное и угрожающее. У Оливии даже вздрогнула ладонь, которой она держалась за трубу, от чего смотровой прибор качнулся вниз. Теперь в окуляре был только лунный свет, прыгающий на ленивых волнах сонной Авачинской бухты. Собески стала осторожно приподнимать подзорную трубу, чтоб снова взглянуть на вулкан, но задержала взгляд на противоположном берегу.
– Тони…
– Что?
– Там… что-то… Там что-то есть…
– Где?
Оливия отодвинулась от окуляра:
– В Петропавловске! Посмотри!
Квалья занял ее место и через некоторое время произнес:
– Я ничего не вижу, Оливия.
20
Имеется в виду автомобиль УАЗ 452. За характерный внешний вид эту машину называют «буханка» или «таблетка» (в Вооруженных силах России этот автомобиль распространен как санитарный транспорт еще со времен СССР).