Дипломатия

Импульсивное и настоятельное стремление кайзера заключить союз лишь усилило подозрительность Великобритании. Военно-морская программа Германии, принятая на гребне антибританских оскорблений во время англо-бурской войны 1899–1902 годов, привела к всестороннему пересмотру британской внешней политики. На протяжении полутора столетий Великобритания считала Францию главной угрозой европейскому равновесию, которой следовало противостоять при поддержке одного из немецких государств, по большей части Австрии, но порой и Пруссии. И она рассматривала Россию как серьезнейшую опасность для своей империи. Но как только был достигнут союз с Японией, Великобритания начала пересматривать исторически сложившиеся приоритеты. В 1903 году Великобритания стала прилагать систематические усилия по урегулированию нерешенных колониальных проблем с Францией, кульминацией которых стал так называемый договор «сердечного согласия» 1904 года – договоренность именно такого рода неформального сотрудничества, которую постоянно отвергала Германия. Почти сразу же Великобритания начала изучать возможности достижения аналогичной договоренности с Россией.

Поскольку Антанта официально была колониальным соглашением, она не означала технический перерыв в традиционной британской политике «блестящей изоляции». И тем не менее практическим результатом соглашения стал тот факт, что Великобритания отказалась от роли регулятора равновесия и присоединилась к одному из противоборствующих альянсов. В июле 1903 года, когда вопрос об Антанте находился в процессе обсуждения, французский представитель в Лондоне заявил Лансдауну, что в качестве quid pro quo, своего рода ответного шага, Франция сделает все от нее зависящее, чтобы избавить Великобританию от русского давления где бы то ни было: «…что наиболее серьезная угроза миру в Европе заключается в Германии, что доброе взаимопонимание между Францией и Англией является единственным средством осуществления контроля над немецкими планами и что, если такое взаимопонимание будет достигнуто, Англия поймет, что Франция в состоянии осуществлять благотворное воздействие на Россию и тем самым освободить нас от множества неприятностей, связанных с той страной»[250].

За какое-то десятилетие Россия, прежде связанная с Германией Договором перестраховки, превратилась в военного союзника Франции, в то время как Великобритания, предмет постоянных попыток Германии превратить ее в своего партнера, присоединилась к французскому дипломатическому лагерю. Германия проявила потрясающее искусство, изолировав себя и сблизив трех бывших противников в нацеленную именно против нее самой и враждебную ей коалицию.

Государственный деятель, знающий о надвигающейся опасности, обязан принять принципиальное решение. Если он считает, что угроза возрастет с течением времени, то обязан сделать все, чтобы задушить ее в зародыше. Но если он посчитает, что маячащая угроза реализуется лишь при случайном и даже неожиданном стечении обстоятельств, ему лучше переждать в надежде на то, что время устранит риск. 200 лет назад Ришелье увидел опасность во враждебном окружении Франции – и, действительно, стремление ее избежать стало основой его политики. Но он также понял разные составные части этой потенциальной опасности. Он решил, что поспешные и непродуманные действия сведут окружающие Францию государства вместе. И тогда он сделал своим союзником время, ожидая, пока не проявятся открыто подспудные разногласия среди противников Франции. И только тогда, когда эти разногласия становились устоявшимися, он позволял Франции вступать в схватку.

Кайзер и его советники не обладали ни терпением, ни проницательностью для проведения подобной политики – хотя державы, в которых Германия видела угрозу для себя, были не чем иным, как ее естественными союзниками. А реакцией Германии на предполагаемое окружение была активизация как раз той самой дипломатии, которая в первую очередь и породила подобную опасность. Она попыталась расколоть еще молодую Антанту, ища предлог для конфронтации с Францией и тем самым показать, что британская поддержка является или иллюзорной, или неэффективной.

Возможность для Германии испытать на прочность Антанту представилась в Марокко, где французские планы являли собой нарушение договора, закреплявшего независимость Марокко, и где у Германии имелись существенные коммерческие интересы. Кайзер выбрал для соответствующего заявления свой круиз в марте 1905 года. Высадившись в Танжере, он объявил о решимости Германии поддержать независимость Марокко. Немецкие руководители пошли на авантюру, предположив, во-первых, что Соединенные Штаты, Австрия и Италия поддержат политику открытых дверей. Во-вторых, они полагали, что в результате русско-японской войны Россия будет не в состоянии вмешаться в том регионе. И, в-третьих, они надеялись, что Великобритания с превеликой радостью пожелает снять с себя обязательства перед Францией на международной конференции.

Все эти предположения оказались неверными, поскольку страх перед Германией оказался выше всех прочих соображений. Во время первого же брошенного Антанте вызова Великобритания поддержала Францию во всех отношениях и никак не соглашалась на призыв Германии принять участие в конференции до тех пор, пока на это не дала согласие Франция. Австрия и Италия весьма сдержанно отнеслись к предложениям, которые могли бы их поставить на грань войны. Тем не менее в этом нарастающем споре немецкое руководство поставило на карту весь свой престиж и исходило из того, что для него будет катастрофой нечто меньшее, чем дипломатическая победа, демонстрирующая ничтожность Антанты.

На протяжении всего своего правления кайзер лучше всего начинал создавать кризисы, чем с ними справлялся. Драматические столкновения казались ему захватывающими, но ему не хватало нервов для продолжительной конфронтации. Вильгельм II и его советники были правы в своих оценках того, что Франция не готова воевать. Но, как выяснилось, не были готовы и они. Добиться им удалось только одного, а именно смещения французского министра иностранных дел Делькассе, что явилось лишь символической победой, потому что Делькассе вскоре вернулся в другом качестве, сохранив за собой важную роль в деле осуществления французской политики. Что касается самой сути спора, то германские руководители, не обладавшие на деле той самой смелостью, которой изобиловала их хвастливая риторика, позволили себе ограничиться конференцией, намеченной через полгода в испанском городе Альхесирасе. Когда страна угрожает войной, а затем отступает в пользу конференции, которая будет проведена в какой-то поздний срок, она автоматически снижает вероятность собственной угрозы. (Именно таким способом западные демократии разрядили через полвека Берлинский ультиматум Хрущева.)

Степень самоизоляции Германии наглядно проявилась в момент открытия Альхесирасской конференции в январе 1906 года. Эдвард Грей, министр иностранных дел Великобритании в новом правительстве от либеральной партии, предупредил германского посла в Лондоне по поводу того, что в случае войны Великобритания выступит на стороне Франции: «…в случае нападения на Францию Германии, возникающее из нашего Марокканского соглашения общественное мнение в Англии будет таким сильным, что не позволит ни одному британскому правительству оставаться нейтральным…»[251]

Излишняя эмоциональность немецкого руководства и неспособность определять долгосрочные цели превратили Альхесирас в дипломатический разгром их страны. Соединенные Штаты, Италия, Россия и Великобритания – все отказались встать на сторону Германии. Результатом первого Марокканского кризиса была полная противоположность тому, чего немецкие руководители стремились достичь. Вместо раскола Антанты, этот кризис привел к франко-британскому военному сотрудничеству и придал стимул к созданию англо-русской Антанты 1907 года.

250

Маркиз Лансдаун – сэру Э. Монсону 2 июля 1903 года, в: Зонтаг. Европейская дипломатическая история. С. 293.

251

Сэр Эдвард Грей сэру Ф. Берти, 31 января 1906 года, в: Viscount Grey. Twenty-Five Years, 1892–1916 (Грей, виконт. Двадцать пять лет, 1892–1916 годы). (New York: Freferick A. Stokes Co., 1925), p. 76.