Дипломатия

Отсутствие интеллектуальных корней было принципиальной причиной нецелеустремленности германской внешней политики. Память о том, что Германия в течение столь долгого времени служила главным полигоном Европы, внушила немецкому народу глубоко укоренившееся чувство отсутствия безопасности. Хотя империя Бисмарка была теперь сильнейшей державой на континенте, германским руководителям всегда казалось, что их поджидает какая-то неясная угроза, о чем свидетельствовала их одержимость постоянной боеготовностью, отягощенная воинственной риторикой. Германские военные стратеги всегда исходили из необходимости отбиться от комбинации всех соседей Германии одновременно. Готовя себя к наихудшему из сценариев, они способствовали превращению его в реальность. Поскольку Германия, способная победить коалицию из всех своих соседей, могла, само собой разумеется, без труда получить преобладание над каждым из них в отдельности. При виде военного колосса у своих границ соседи Германии объединялись в целях взаимной защиты, превращая германское стремление к безопасности в фактор, способствующий возникновению ощущения отсутствия безопасности.

Мудрая и сдержанная политика, возможно, отсрочила бы, а то и вовсе предотвратила надвигающуюся опасность. Но преемники Бисмарка, отбросив его сдержанность, все больше и больше полагались на силу как таковую, что подтверждалось в одном из их излюбленных высказываний – что Германия должна служить молотом, а не наковальней европейской дипломатии. Получалось, что Германия потратила так много энергии на достижение государственного статуса, что у нее не оказалось времени понять, какой же цели будет служить это новое государство. Имперской Германии никогда не удавалось выработать концепцию собственного национального интереса. Под влиянием эмоций момента и из-за полнейшего отсутствия понимания чужой психологии немецкие руководители после Бисмарка сочетали свирепость с нерешительностью, ввергая свою страну вначале в изоляцию, а затем и в войну.

Бисмарк приложил огромные усилия для принижения значения утверждений о немецкой мощи, используя сложнейшую систему альянсов для сдерживания множества своих партнеров и предотвращения перерастания присущих им несовместимостей в войну. У преемников Бисмарка не хватало терпения и искусности для решения задач такой сложности. Когда император Вильгельм I умер в 1888 году, его сын Фридрих, либерализм которого так тревожил Бисмарка, правил всего лишь девяносто восемь дней, умерев от рака горла. Его преемником стал его сын, Вильгельм II, который своей театральной манерой вызывал у наблюдателей неловкое ощущение того, что правитель самой могучей нации Европы ведет себя как незрелый и неустойчивый человек. Психологи объясняли беспокойную агрессивность Вильгельма попыткой компенсировать рождение с деформированной рукой – серьезный удар для члена прусской королевской семьи с ее возвеличенными военными традициями. В 1890 году безбашенный молодой император отправил в отставку Бисмарка, не желая править в тени столь влиятельной личности. С тех пор именно кайзеровская дипломатия стала самой главной для дела мира в Европе. Уинстон Черчилль передал суть личности Вильгельма в язвительно-сардоническом стиле:

«Просто ходить гоголем и бряцать не вынутым из ножен мечом. Он желал только одного – чувствовать себя, как Наполеон, и быть похожим на Наполеона, но без необходимости сражаться в его битвах. Разумеется, на меньшее он бы не согласился. Если вы вершина вулкана, то самое меньшее, что вы делаете, вы дымитесь. Вот и он курился, как столп облачный днем и столп пламени ночью[223], что и могли наблюдать те, кто стоял в стороне; медленно и верно эти встревоженные наблюдатели собирались вместе и объединялись ради совместной защиты.

…Но под всем этим позированием и внешними атрибутами находился весьма ординарный, тщеславный, однако в целом вполне благонамеренный человек, надеявшийся сойти за второго Фридриха Великого»[224].

Кайзер больше всего хотел международного признания важности Германии и, превыше всего, ее мощи. Он пытался проводить то, что в его окружении называлось Weltpolitik, или «глобальной политикой», даже не определяя этот термин и не устанавливая его соотношение с немецким национальным интересом. Лозунги маскировали интеллектуальный вакуум: за воинственными речами пряталась внутренняя пустота; широковещательные слоганы скрывали нерешительность и отсутствие умения ориентироваться в разных ситуациях. Хвастливость вкупе с нерешительностью в поступках отражали наследие двухвекового германского провинциализма. Даже если бы немецкая политика была мудрой и ответственной, интеграция германского колосса в существовавшие международные рамки была бы непосильной задачей. Но взрывоопасная смесь известных личностей и внутренних институтов не допускала подобного курса, ведя вместо этого к бездумной внешней политике, которая специализировалась на том, чтобы на Германию сваливалось все то, чего она всегда боялась.

В продолжение 20 лет после отставки Бисмарка Германия умудрилась способствовать невероятной смене альянсов. В 1898 году Франция и Великобритания были на грани войны из-за Египта. Враждебные отношения между Великобританией и Россией являлись постоянным фактором международных отношений почти на всем протяжении XIX века. Великобритания в разное время искала союзников против России, пробуя привлечь на эту роль Германию, прежде чем остановилась на Японии. Никому тогда не пришло бы в голову, что Великобритания, Франция и Россия в итоге окажутся на одной стороне. И тем не менее через 10 лет именно это произошло в результате воздействия настойчивой и угрожающей германской дипломатии.

Несмотря на всю сложность своих маневров, Бисмарк никогда и не пытался выйти за рамки традиционного баланса сил. Однако его преемников явно не устраивал баланс сил, и они никогда даже не пытались понять, что чем больше они наращивают собственные силы, тем больше способствуют созданию компенсационных объединений и наращиванию вооружений, присущих системе европейского равновесия.

Немецкие руководители с негодованием относились к нежеланию других стран вступать в союз со страной, уже ставшей сильнейшей в Европе, чья мощь порождала страхи по поводу гегемонии Германии. Тактика запугивания представлялась этим руководителям наилучшим способом заставить своих соседей увидеть пределы их собственной мощи и, предположительно, понять выгоды дружбы с Германией. Но столь унижающий противную сторону подход возымел обратный эффект. Пытаясь добиться абсолютной безопасности для своей собственной страны, немецкие руководители, пришедшие к власти после Бисмарка, угрожали всем остальным европейским странам их полнейшей незащищенностью, практически автоматически вызывая противоборствующие коалиции. Нет ускоренных методов дипломатии, ведущих к доминированию; только одна дорога ведет к нему, и это война. Такой урок провинциальные лидеры постбисмарковской Германии усвоили лишь тогда, когда было уже слишком поздно, чтобы предотвратить глобальную катастрофу.

По иронии судьбы на протяжении значительного времени существования императорской Германии основной угрозой миру считалась не Германия, а Россия. Вначале Пальмерстон, а потом Дизраэли были убеждены в том, что Россия намеревается проникнуть в Египет и в Индию. К 1913 году аналогичная боязнь немецких руководителей, что страну должны захлестнуть русские орды, достигла такого накала, что она в значительной степени способствовала их решению устроить роковое противостояние годом позже.

На самом деле было мало веских доказательств в подтверждение того, что Россия могла бы стремиться к созданию европейской империи. Утверждения немецкой военной разведки о наличии доказательства того, что Россия на самом деле готовится к подобной войне, были настолько верны, насколько они были безосновательны. Все страны из обоих альянсов, опьяненные новыми технологическими возможностями железных дорог и мобилизационных графиков, постоянно занимались военной подготовкой, не соответствующей масштабам спорных проблем. Но именно потому, что эти лихорадочные приготовления не могли быть сопряжены с какой-то конкретной целью, их истолковывали как признаки широкомасштабных, если не расплывчатых, амбиций. Характерно, что князь фон Бюлов, германский канцлер с 1900 по 1909 год, присоединился к точке зрения Фридриха Великого, утверждавшего, что «из всех соседей Пруссии именно Российская империя наиболее опасна как с точки зрения силы, так и ее местоположения»[225].

223

Аллюзия с Богом, который вел евреев в странствованиях по пустыне, идя перед ними днем в столпе облачном, а ночью в столпе огненном (Чис. 9:17). – Прим. перев.

224

Winston S. Churchill. Great Contemporaries (Черчилль Уинстон С. Великие современники). (Chicago; London: Univercity of Chicago Press, 1973), p. 37ff.

225

Фридрих Великий, цитируется в: Memoirs of Prince von Bulow: From Secretary of State to Imperial Chancellor (Мемуары князя фон Бюлова: от статс-секретаря до рейхсканцлера). (Boston: Little, Brown and Co, 1931), p. 52.