Иволга будет летать

– Вы лучше информированы, чем я думал… и чем мне хотелось бы, – со вздохом признал Смирнов, садясь. – Но ответ на ваш вопрос проще, чем вы, вероятно, думаете. Используется принцип пользы. Он организован иерархически и, как вы верно выразились, развернут во времени: безопасность «вообще» против краткосрочной безопасности «здесь и сейчас», безопасность и процветание общества против безопасности пилота, нужды всего человечества против нужд одного человека, будущее против настоящего. Человек обычно выбирает то, что ближе. Тогда как наши искины лишены этого недостатка.

– Красиво звучит. Но, на деле, то, о чем вы говорите – просто количественная оценка? Пять горняков, которым необходима медпомощь, против одного пилота.

– Количественная оценка, программно прописанный алгоритм: все, как вы любите, – сказал Смирнов. – Вы хорошо изучили историю базы, так что, вероятно, осведомлены об имевших место в прошлом инцидентах. Да хоть бы об аварии экипажа инструктора Голованова: ее уже вспоминали в связи с обстоятельствами гибели Абрамцева.

Каляев кивнул.

– Тогда погибли оба летчика, – продолжил Смирнов. – Но Голованов пострадал за свою самонадеянность и дурость, тогда как летевший с ним курсант – за храбрость и ответственность; и за самонадеянность тоже – куда же без этого. Он обязан был катапультироваться, но не захотел бросить отключившегося дурака-инструктора. Думал, что сумеет спасти машину, несмотря на отсутствие опыта. Не имея оснований рассчитывать на успех, против одной жизни он поставил на кон две, и сверху – счастье своей жены и малолетнего сына. Это был мужественный поступок. Но неверный. Иволга не допустит подобной ошибки – в том было бы ее достоинство, но, если вы не забыли – она лишь дает подсказки: окончательное решение по-прежнему всегда за человеком. Самовольно Иволга может только активировать хеллоу-систему: открыть дверь, выпустить трап перед посадкой пилота в кабину и пожелать ему доброго утра.

– А подвижные элементы и рука-манипулятор на имитационной установке? – спросил Каляев.

– Необходимы для выполнения некоторых тестов. Но кабели питания не позволят Иволге открутить себя от установки и начать бегать по базе с лазерным резаком наперевес: можете не беспокоиться, – насмешливо сказал Смирнов. – Об особенностях устройства этих кронштейнов и манипулятора, если желаете, можете завтра расспросить инженеров: я в этом не дока. Ко мне у вас на сегодня еще есть вопросы?

– Какой у Иволги правовой статус?

– Никакого. Она испытательный образец. Но в будущем это изменится: наши юристы уже разрабатывают нормы, которые обеспечат ей правовую защиту. Так называемый «закон о фамильярах». Вам это кажется смешным?!

– Наоборот: грустным, как и вся местная «магия». – Каляев взглянул на часы. – Простите, я и так вас задержал. На сегодня больше никаких вопросов.

– Моих сотрудников в неурочное время также прошу не беспокоить. – Смирнов отключил видеопанель. – Им и так… не по себе от этого всего. Понимаю, вы делаете свою работу. Но не мешайте нам делать свою.

***

Утром следующего дня зарядил дождь и продолжался до самого вечера. Всю технику на Дармыне загнали в ангары или укрыли тентами, люди избегали без нужды выходить на улицу. Но в городе давал концерт Терранский симфонический оркестр; для колониального захолустья это было событие.

По негласному светскому протоколу Смирнов обязан был присутствовать. Но, кроме его служебного внедорожника, в шесть часов пополудни от ворот «Дармына» отъехало еще два десятка электромобилей и микроавтобус: почти все, кто не был занят на дежурстве и сумел достать билеты, отправились в город. Одна из машин увозила Абрамцеву и Каляева.

– Это не слишком?.. – Каляев удивился, когда днем Абрамцева протянула ему билет: «Мы их выкупили загодя, так что теперь остался лишний.»

– Слишком – это если бы я отдала его Давыдову. – Она позволила себе горькую усмешку: они были одни. – Но Слава все равно колдует в подвале с медэкспертами. А вас как-то нужно занять, чтобы вы тут не разнюхали никаких секретов, пока дядя Сева будет дремать в губернаторской ложе.

Каляев растерялся от ее прямоты.

– Иволга не включится быстрее от того, что я буду сидеть дома, смотреть головизор и пить бренди, а вы – досаждать расспросами кибернетикам, – добавила Абрамцева, помолчав. – Давайте съездим, Миша. Или к Вашим услугам лучшие концертные залы галактики, потому мысль о шоу в нашем провинциальном вертепе нагоняет на вас скуку?

– Нет, что вы! – Он окончательно смутился. – Обычно мне не до концертов. Поедемте, если хотите.

– Хочу, – твердо сказала Абрамцева. – Тогда, в шесть на посадочной площадке.

Каляев пришел вовремя; она опоздала на четверть часа, потому они отъехали последними.

- Простите, Миша: Коробов срочно потребовал отчет по адаптации тестов для допроса Птицы, – извинилась Абрамцева. – Боится завалить сроки.

Несмотря на задержку, она успела сменить форменные брюки и куртку на черное платье в пол и плотную темно-серую шерстяную шаль, какие носили женщины Великого Хребта: в предгорьях традиционные горские одежды тоже пользовались популярностью.

- Отлично выглядите! Как продвигается подготовка теста? – вежливо поинтересовался Каляев.

- Можно придать молотку форму микроскопа, только вряд ли с него будет прок в цитологическом анализе. – Абрамцева вздохнула. – Но свой микроскоп дядя Сева получит к назначенному часу.

- Ваши слова стоит понимать так, что вы сомневаетесь в способности ваших методик выявить обман даже после доработки? – уточнил Каляев.

Абрамцева пожала плечами.

- Иволга умна, Миша: она знает нас и наши ухватки.

Электромобиль плавно катился на автопилоте. Окрестностей трассы было не разглядеть – стекла заливал дождь.

– Ваш муж любил музыку? – спросил Каляев. – Простите, если…

– Оставьте эти реверансы, – резко оборвала его Абрамцева. – Да, Денис любил музыку. Он сам был неплохим пианистом. Наверное, это единственное, что он действительно любил.

– А полеты?

Абрамцева покачала головой:

– Когда-то – возможно. Но в последние годы это стало для него просто работой, которую он старался делать хорошо, как и все, за что брался. Ему нравились старые катера, и все же он учился работать с искинами, как того требовало дело. Результаты он ставил выше личных чувств. Потому никому из тех, кто хорошо его знал, не верится в самоубийство; наверняка наверху произошла какая-то нештатная ситуация… Что не умаляет моей ответственности.

– Рискую опять вызвать ваш гнев, Валя, но, все же: сочувствую вам, – сказал Каляев. – Оказаться, даже косвенно, причастным к гибели близкого человека – такого врагу не пожелаешь.

– Сочувствуйте лучше Давыдову. Мы, потомки шатрангских горцев, намного проще землян относимся к вопросам жизни и смерти. – Абрамцева взглянула на струи воды, бегущие по стеклу. – Снег питает ручей, ручей питает реку, река впадает в океан. Но что для океана ручеек талой воды? Капля, миг.

– Откуда у горцев взяться таким метафорам? – удивился Каляев. – Разве с Великого Хребта видно океан?

– Если и видно, то с вершин, недоступных людям. Но в языке народа детей Дракона есть похожее слово: безбрежное озеро, «Холла Хо»… Раз уж вы на Шатранге, вам стоило бы побывать на Великом Хребте, Миша. – Абрамцева взглянула задумчиво, будто сквозь него.– Он стоит того.

– Непременно. Если будет возможность.

– Холла Хо – оптическая иллюзия. Небо на земле. – Абрамцева улыбнулась уголками губ. – Свет отражается от низкой облачности над предгорьями: с вершин вокруг Хан-Арака облака кажутся похожими на воду. Холла Хо во всей красе можно видеть очень редко. Но Денису удалось однажды сделать несколько удачных фотографий; потом напомните – я вам покажу.

– Похоже, ваш муж был разносторонне одаренным человеком.

– Просто он не умел ничего делать плохо.

– Жаль, я не успел лично познакомиться с ним, – сказал Каляев. – Мне стоило бы прилететь хотя бы на день раньше.