Страница 2 из 10
Когда узнал о всех его талантах:
Владел литературным языком
И был осведомлён о музыкантах,
А кое с кем он лично был знаком;
Он рисовал, писал портреты маслом;
Притом в одежде был неприхотлив;
Всегда был в настроении прекрасном,
Слегка насмешлив, очень терпелив.
Он с братом жил в квартире коммунальной.
Когда Виталий в гости приходил,
То сцены был свидетелем скандальной:
Сосед жену до одури бранил —
За то, что сын родился инвалидом,
За то, что жизнь испортила ему…
Соседство с беспокойным индивидом
Всех веселило, судя по всему.
Пластинка для Халдея – это «диск»,
Она рождает трепетное чувство,
И каждая из них – «последний писк»,
Что издаёт на Западе искусство.
Виталий у него просил «попсу» —
Всё то, чем увлечён культурный Запад,
А тот назло (что видно по лицу)
Его знакомил с «Yes» и Фрэнком Заппой.
И вот уже наметился прогресс:
Виталий перестал сопротивляться,
Он вскоре мог спокойно слушать «Yes»
И в музыку иную углубляться.
За записи цена была одна,
И платой это назовёшь едва ли:
Он приносил бутылочку вина,
Они её с Халдеем распивали.
Глава 2. Меланхолия
Когда исчезнет омраченье
Души болезненной моей?
Когда увижу разрешенье
Меня опутавших сетей?
Е. Баратынский
Он был у меланхолии в плену…
За ним такой грешок давно водился:
Он будто ощущал свою вину
За то, что он на белый свет родился.
Когда период зимний наступал,
Неся с собою мрачность и холодность,
То он от меланхолии страдал…
В груди была тоска и безысходность…
Иметь опасно с жизнью нелады…
Искал он, но не находил причины
Слепого ожидания беды
И ум его опутавшей кручины.
Казалось бы, всё шло, как он желал…
Но ум его всё красил мрачным цветом,
И только о плохом он вспоминал,
Все мысли о хорошем – под запретом.
Когда же ненадолго ум светлел,
Он смутно ощущал, что жизнь прекрасна…
Но вскоре об иллюзиях жалел:
Зачем стараться, если всё напрасно?
В тетрадь для лекций как-то записал
Заметки о бессмысленности жизни,
Потом тетрадь кому-то он отдал —
Для списыванья лекций… о трагизме.
Пытался он идти простым путём:
Когда тоска клещами грудь сжимала,
Старался думать только лишь о том,
Что впереди хорошего немало.
Себя он в это верить заставлял…
Но это ненадолго помогало,
И хитрый ход его не исцелял —
Всё потому, что веры было мало…
И мнительный был (что ж греха таить?):
Хоть демобилизован был, – казалось,
Что снова призовут его служить,
Не верил он, что в прошлом всё осталось.
Он сетовал, что скучно он живёт,
Что у людей к талантам безразличье,
И что, когда из жизни он уйдёт,
Не смогут оценить его величье.
Как только новый кризис наступал,
Он думал, что его все презирают,
Лез на рожон и нервы всем трепал…
Таких людей в друзья не выбирают.
И он, уйдя в себя, стал к людям глух,
Надолго задержался в странной фазе:
Обманы чувства, угнетённый дух,
Обилие несбыточных фантазий.
Когда директор (царствие ему!..)
Скоропостижно вдруг почил во гробе,
Решил Виталий: судя по всему,
Завод возглавить только он способен,
Не повредит ему карьерный рост…
Виталий был весьма разочарован,
Узнав о назначении на пост
Ширшова, председателя профкома.
Виталий в эти дни, как мог, гадал,
Что состоянье это означало:
Ведь аппетит при этом не страдал,
И тело так же свежестью дышало.
***
Исток недуга в книгах стал искать —
И с цепкостью, достойной детектива.
Тому, что стал он больше всех читать,
Способствовала смена коллектива.
Поскольку аттестата не имел,
Свою карьеру начал как рабочий,
В профессии он мало что умел —
Пришлось стучать кувалдой что есть мочи.
В огромном цехе, в грохоте, в аду
Учился он по-новому сморкаться:
В одну ноздрю свистел он, как в дуду,
Ноздрю другую зажимая пальцем.
Простые нравы и тяжёлый труд
Накладывают грустный отпечаток,
Когда в «сосиску» все гурьбой идут
И в пьянстве завершают дня остаток.
И в «Балтику» ходили – в ресторан,
После зарплаты, дружно выпивали.
Их не манил загадочный экран,
Кинотеатра «Балтика» не знали.
Виталий не был заводилой тут,
Поскольку человек он не отсталый:
После работы ездил в институт —
Три дня в неделю, сонный и усталый.
Наевшись замечательных котлет
(Которым в наше время равных нет —
Мясистых, сочных, очень натуральных!),
Учиться шёл в условьях экстремальных.
Он, не ленясь, все лекции писал…
Но бодрость ему часто изменяла:
На лекциях Виталий засыпал —
Так много сил кувалда отнимала.
Виталий целый год тот ад терпел…
Когда возникли сложности с учёбой,
Он перешёл технологом в отдел,
Надел костюм, простившись с грязной робой.
Остались в прошлом пиво и вино,
«Бригаденфюрер», в ресторан зовущий.
Не так, как в цехе, здесь заведено:
В отделе лишь один коллега пьющий.
Виталий изменил культурный фон:
Коллеги – молодые инженеры,
Наметился в общеньи нужный тон,
И он сумел преодолеть барьеры.
Конечно, перейдя тогда в отдел,
Он потерял значительно в окладе…
Но интеллект – до облаков взлетел!
И не был он поэтому в накладе.
Впервые он услышал слово «секс»,
И рад был откровению такому:
Не нов для понимания процесс,
Но раньше назывался по-другому.
Открыл он для себя и имя Фрейд,
Узнал про «Ветви персика» и йогу,
И в голове его царящий бред
Сменяться стал порядком понемногу.
Глава 3. Исцеление
Дурное настроение сродни лени, оно,
Собственно, одна из её разновидностей.
И. Гёте. Страдания юного Вертера
Путь к исцеленью долог был, тяжёл,
Упорство всё же к цели приближало —
Он в «Повести о разуме» нашёл
Причину зла, что жить ему мешало:
«Я лишь существование влачил,
Недоставало к жизни интереса…
Но к разуму я доступ получил —
И с глаз упала тёмная завеса.
Подвёл я свой безрадостный итог:
Ведь жил я – от зарплаты до зарплаты,