Страница 35 из 59
Больше так продолжаться не могло. В конце ноября доктор Кейтс настоял, чтобы в срочном порядке путешествие было прервано692. Решение было согласовано с лечащими врачами лорда Рандольфа – Робсоном Роузом и известным специалистом в области венерических заболеваний Томасом Баззардом (1831–1919)693. Роуз покажет последний отчет Кейтса Уинстону. «Не могу передать тебе, насколько я шокирован, насколько я несчастен, насколько я расстроен этими чудовищными новостями», – напишет тот матери694.
В конце 1894 года лорд Рандольф вернется в Лондон, «слабый и беспомощный умом и телом, словно дитя»695. Разрушение личности было настолько заметно, что близкие боялись уже не его смерти, а улучшения состояния. Если бы это произошло, вся правда, которая с таким трудом скрывалась от общественности, стала бы всеобщим достоянием. В этом случае «его политической репутации и памяти о нем был бы нанесен непоправимый вред», – объяснит леди Рандольф своей сестре696.
Подобным опасениям не суждено будет сбыться. Потомок герцога Мальборо стремительно и мучительно угасал. Он скончался в Лондоне, в особняке своей матери на Гросвенор-сквер, 24 января 1895 года в 6 часов 15 минут утра697. Двадцать восьмого числа в Вестминстерском аббатстве прошла поминальная служба, о которой Ральф Мартин скажет: «Торжественность ледяного собора, траурные песнопения, звучный печальный голос настоятеля собора и, наконец, похоронный марш из “Саула” наполняли трепетом души пришедших отдать последний долг этому блестящему и несчастному человеку»698. После службы гроб с телом покойного доставили на Паддингтонский вокзал и далее поездом в Оксфордшир. Лорд Рандольф Генри Спенсер Черчилль был похоронен на церковном кладбище Блэдон, неподалеку от Бленхеймского дворца.
Кончина лорда Рандольфа произвела неизгладимое впечатление на современников, коллег, друзей и родственников. «Крушение аэроплана всегда оставляет более жуткое впечатление, нежели перевернувшийся на улице дилижанс, – прокомментирует его смерть Шейн Лесли. – Лорд Рандольф упал с метеоритных высот»699.
Когда стало очевидно, что конец неизбежен, у кровати умирающего собрались близкие. Уинстон ночевал поблизости. «Вызванный из соседнего дома, я бежал через темную и занесенную снегом Гросвенор-сквер», – пишет он. К тому времени сознание лорда Рандольфа уже помрачилось. Спросив сына что-то о лошадях, он впал в забытье700.
В конце жизни Черчилль скажет своему личному секретарю Энтони Монтагю Брауну (1923–2013): «Знаете, мой отец скончался от сухотки спинного мозга, вызванного сифилисом»701. Это признание очень важно. Причем не потому, что ставит точку в диагнозе. Оно передает мнение Черчилля, который считал, что причиной смерти отца был именно сифилис, и с осознанием этого обстоятельства ему суждено будет прожить всю свою жизнь. Хотя в тот промозглый январь 1895 года Уинстона куда больше волновала не причина, а сам факт, что человек, на сотрудничество с которым он возлагал такие надежды, ушел навсегда. «Проживи он еще четыре-пять лет, и ему было бы невозможно обойтись без меня», – сокрушался Черчилль702. Теперь же «все мои мечты о совместной деятельности с ним, о вступлении в парламент на его стороне, с его поддержкой растаяли словно дым, и мне оставалось лишь следовать его целям и отстаивать его память»703.
С уходом лорда Рандольфа в жизни Уинстона исчезла не только надежда на совместное и плодотворное сотрудничество, не только моральная и финансовая поддержка со стороны отца – на его жизненном пути исчезло препятствие, которое могло помешать ему в реализации своих способностей, стремлений и планов. «Если бы он не умер и даже если бы его здоровье оставалось крепким, он превратился бы в преграду для карьеры Уинстона», – считает сын нашего героя704. Разумеется, это звучит цинично, особенно из уст внука, но лорд Рандольф действительно мог помешать сыну в стремительном достижении успеха. В какой-то степени это понимал и сам Черчилль, признавшись спустя годы, что со смертью отца он «стал хозяином своей судьбы»705.
Кончина лорда Рандольфа была не единственным ударом, который ждал юношу и его мать в следующие шесть месяцев 1895 года. Весной в Лондоне началась эпидемия гриппа. Пресса сообщала о тридцати четырех случаях заражения, закончившихся летальным исходом. Жертвой эпидемии стали тысячи лондонских полицейских и многие члены парламента, включая премьер-министра Арчибальда Розбери. Дженни в этот момент находилась в Париже, поддерживая связь с сестрами, детьми и матерью посредством переписки. Ее беспокоило здоровье Джека: «Ложись спать пораньше и будь осторожен, – заботливо писала она ему. – Береги себя. Надеюсь, у тебя не будет гриппа»706.
С Джеком все будет нормально. Судьба нанесет леди Рандольф болезненный удар по-другому. Заболеет ее мать – Клара Джером. Когда Уинстон навестит свою бабку, она покажется ему «бледной и измученной»707. В конце марта состояние больной резко ухудшится. Ее дочери и внуки попеременно дежурили у нее. «Она очень постарела, и нам приходилось вести себя очень тихо, чтобы ее не потревожить, – вспоминала внучка миссис Джером Клэр Шеридан (1885–1970). – В конце жизни она превратилась в настоящую индианку: неподвижно сидела и часами смотрела в огонь. Голову она заматывала шалью. Личность, обладавшая огромной моральной стойкостью и самоотречением, постепенно угасала»708. «Какое печальное время ты переживаешь сейчас, моя любимая мамочка, – читаем мы в переписке Уинстона с матерью. – Надеюсь, у тебя хватит сил пройти через все это»709. Миссис Леонард Джером скончалась 2 апреля 1895 года.
В июне того же года, во время посещения Бленхеймского дворца, Черчилль посетил могилу отца, расположенную рядом с местной церковью. Уинстон зашел в церковь, где пел детский хор, добавлявший «красоту и умиротворенность этому месту». Затем он направился к могиле. Было хорошее солнечное утро. Зелень и распустившиеся кусты розы радовали глаз. «Я был настолько потрясен ощущением покоя и тишины, что моя печаль отступила, – вспоминал он. – Отец наверняка выбрал бы это место для последнего приюта»710.
К тому времени уже не было в живых ни Леонарда Джерома, ни 7-го, ни 8-го герцогов Мальборо, и, учитывая прохладные отношения с бабкой, вдовствующей герцогиней Мальборо, у Черчилля остались только два дорогих ему человека, которые были старше его – мать и миссис Эверест. С Вумани, как он когда-то ее называл, Уинстон продолжал поддерживать отношения, которые еще больше окрепли после смерти отца. Понимая, что миссис Эверест тяжело материально, он помогал ей деньгами и добрым словом. В этот момент она жила у сестры Эммы на севере Лондона. Именно от Эммы Уинстон и узнал в конце июня, что его любимой няне нездоровится. Он тут же примчался к ней. На улице был ливень, и он промок до нитки. У пожилой женщины обострился перитонит, однако она ни о чем не могла думать, пока одежда Уинни не высохнет.
Побыв некоторое время с няней, Черчилль вернулся в казармы Олдершота. Утром на построении ему передали телеграмму, из которой следовало, что состояние миссис Эверест внушает опасения. Уинстон немедленно вернулся в Лондон. Взяв с собой доктора Кейтса, а также наняв сиделку, он приехал к больной. Она успела попрощаться с Уинстоном и впала в кому.
Черчилль остался сидеть у кровати миссис Эверест, держа ее за руку, пока в четверть третьего утра она не отошла в мир иной. «Наблюдать за ее кончиной было ужасно», – скажет Уинстон своей матери711. Его утешало только то, что «она была рада увидеть меня», что «она не страдала»712 и «приняла смерть спокойно»713. «Она прожила невинную, исполненную любви жизнь, служа другим людям и не мучаясь страхами, – напишет он впоследствии. – Она была мне самым дорогим и близким другом на протяжении всех первых двадцати лет моей жизни»714.