Школа террористов

Третье. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе"...

"Наконец-то! - чуть ли не крикнул я. - Наконец-то в стране будет наведен порядок, покончат с бандформированиями, заставят удельных князьков-президентов жить по общим законам. Наконец-то я вырвусь на свободу!"

Смотрю в зеркало заднего вида. Хозяин сидит, низко опустив голову. Стиснутые челюсти выдают рвущееся наружу негодование, безысходное отчаяние и напряженную работу мысли...

- Ты что, уснул за рулем? - вдруг рычит он, толкая меня в спину: я так заслушался, что сбавил скорость чуть ли не до пешеходной.

Даю газ, и машина, поперхнувшись большой дозой бензина, рывком устремляется вперед...

Четвертое, - продолжает диктор. - Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории Союза ССР. Янаев, Павлов, Бакланов."

- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - говорит Перунеску. - Ошибся со своим прогнозом Михаил Михалыч. - И после небольшой паузы обращается ко мне: - А где же ваш Горбачев?

- Горбачеву давно надо было дать пинка под зад, - откровенно высказываю я свое мнение. - Демагог и пустозвон.

- Думаешь, Крючков с Пуго будут лучше?

- Почему Крючков с Пуго? Им своей власти достаточно.

- Как сказать. Тебе, как журналисту, должно быть известно, что рижское кровопролитие - их рук дело... - Глубоко вздохнул. - Сколько теперь полетит голов...

"Да уж, - мысленно и одобряюще соглашаюсь я. - И с тебя первого надо начинать".

Впереди показался Кишинев. Дорога стала более оживленной, и все чаще нам попадались бронетранспортеры, легкие танкетки, машины связи. В городе у административных зданий стояли солдаты в бронежилетах и касках с автоматами на шее.

- Останови вон у той будочки, указал босс на пост ГАИ.

Сквозь стекло я видел как он здоровался с обитателями будки, тремя полицейскими, потом кому-то звонил. Вернулся минут через пять, как мне показалось, успокоенным и более решительным. Махнул вперед рукой.

- Ко мне домой..

Но приказал остановиться, не доезжая чуть ли не целый квартал. И послал меня одного, велев переодеться в свою военную форму.

"Значит, наша взяла, с радостью подумал я. - Хочет прикрыться моей капитанской формой".

Улицы были ещё малолюдны, горожане только просыпались, и у дома, где жил Петрунеску, совсем пустынно.

В подъезде, как и прежде, бодрствовали двое дежурных, которых я уже встречал, и они пропустили меня без вопросов.

Здесь все было спокойно, словно ничего не произошло, и это меня удивило: почему Токарев оставил без внимания главное гнездо? Или без босса оно не представляет интереса?... Или не до него?.. Молдова, нашпигованная националистами, бандформированиями во главе с некоторыми представителями власти, серьезный дремлющий вулкан...

Альбина, вопреки моему ожиданию, не выглядела сонной и растрепанной она просыпалась обычно не раньше десяти, - встретила меня причесанная, надушенная и успевшая подкраситься. Словно ждала меня. Подставила щеку для поцелуя и обеспокоено спросила:

- А где папа?

- Здесь, в городе. Скоро будет. Я заскочил на минутку, чтобы снова стать капитаном Семиречиным.

- Понятно, - не удивилась она. - Я слышала по радио. Объясни мне, что там, в вашей Москве, происходит? Горбачев действительно болен?

- Он давно болен инфальтильностью. Только поначалу не разглядели. Теперь, по-моему, его песенка спета.

- А наш Снегур?

- Не знаю. Смотря, какую позицию он займет.

- Этот подонок к любому пристроится, лишь бы у власти удержаться.

- Отцу никто не звонил? - поинтересовался я по собственной инициативе.

- Звонили. Просили, как появится, перезвонить.

Я не стал спрашивать кому, чтобы не показаться слишком любопытным, сейчас особенно надо держать ухо востро, развязка близка, но всякое может случиться.

- Софья Михайловна дома? - решил я выяснить одни ли мы в квартире.

- Ей здесь больше нечего делать, - со злостью ответила Альбина. - Ты соскучился по ней? - прищурила она свои большущие цыганские глазища.

- А как же. За тебя переживаю: как ты теперь без мамочки? Хотя она и не родная, но кормила тебя, ухаживала...

- Да пошел ты!.. - вскипела Альбина.

- И вправду, пошел. - Но едва я сделал шаг, как в прихожей раздалась соловьиная трель - кто-то ещё явился.

Альбина чуть ли не отталкивает меня и устремляется к двери. Щелкает замок, и слышу её радостный голос:

- Ты что, с неба свалился?

- Почти, - отвечает знакомый мужской голос. Но чей, никак не могу вспомнить. Слышу объятия, поцелуи. Выхожу в прихожую. Ну, конечно же, Скородумов, собственной персоной.

- Привет, молочный брат, - протягиваю ему руку.

Он шокирован, ревниво смотрит на Альбину, требуя объяснения. Но она молчит, насмешливо покачивая своей красивой ножкой. И сопернику ничего не остается, как ответить на приветствие.

- ... Я думал, вы уже в Москве, - растерянно говорит он.

- Да вот Альбина не отпускает, - подначиваю я его, кивая на общую возлюбленную. - Боится, что ты один не справишься.

- Ах, какая самореклама! - не остается в долгу Альбина. - За него-то я как раз и не боюсь. А вот за тебя... - Она сочувственно усмехается. - Тебе действительно пора в Москву.

- Я ещё задание редакции не выполнил. Никак не могу найти автора одного письма.

- Вы ещё занимаетесь этим? - удивляется Скородумов.

- А как же. Я - человек военный, привык выполнять приказы. Непонятно, как ты оказался здесь, когда объявлено чрезвычайное положение, а у вас в полку, наверное, повышенная боеготовность.

- Меня это уже не касается: я более не летчик ВВС и даже не военнослужащий Вооруженных Сил СССР. Я теперь - военный пилот Молдовы, суверенной свободной страны.

Я даже присвистнул.

- Быстро ты сориентировался. Не поспешил?

- В самый раз. У меня и квартира здесь, и родные.

- И невеста из крепко обеспеченной семьи, - дополнил я.

- И невеста, - соглашается Скородумов. - А хотите, я продам вам секрет, кто написал письмо в редакцию?

- Интересно... И сколько же будет это стоить?

- Сущий пустяк. Ко всему, я избавлю вас от хлопот при выезде из Молдовы.

- Совсем подходяще. Я слушаю.

- Отдайте мне красного "жигуленка".

- Губа не дура. Но дареного не дарят. А это подарок Альбины. Я не хочу терять память о ней. - Смотрю на Альбину. Глаза её сверкают молниями, ноздри раздуваются, как у взнузданной дикой лошади. Скородумов делает вид, что не замечает её гнева, и мне вспоминается беседа с ним, его признание: "Жадность фраера сгубила". Видно, урок не пошел ему впрок. - Ко всему, я узнал, кто написал письмо. Раньше сомневался, а теперь - нет. - И смотрю обличительно ему в глаза.

- Да, я написал, - признается со злостью Скородумов. - Потому что Вайкулевич - сволочь, за чепуху отстранил меня от полетов. Да черт с ним, он свое ещё получит... Так как насчет "жигуленка"?

- Прекрати! - взвизгивает Альбина. - Как базарная торговка!

- Вот видишь, - констатирую я. - Тебе мало, что уступил Альбину? Разве она дешевле стоит? - поворачиваюсь и иду к двери.

В комнате телохранителей быстро переодеваюсь в свою родную форму...

Иона Георгиевич сидел на прежнем месте, вжавшись в угол и опустив на грудь голову. Видно, невеселые думы обуяли его, нежданно, негаданно свалились известия о событиях в Москве, которые перевернут всю его жизнь.

Я открыл дверцу и коротко доложил:

- Все в порядке, Иона Георгиевич.

- Поехали к дому, - приказал он.

Останавливаю машину у самого подъезда. Он и Руссу вылезают.

- В случае чего, просигналишь: два коротких и один длинный, предупреждает Петрунеску. - Мы скоро вернемся.