Школа террористов

Итак, меня обвиняют в наезде на девочку. Хотят устроить судилище над "советским оккупантом". Еще один повод вызвать сочувствие и поддержку мировой общественности, ускорить вопрос о выводе наших войск из Молдавии. Но разве наша военная прокуратура и мой адвокат, русский, которого я потребу, не докопаются до истинны, не распутают их паутину? Конечно, свидетелей, точнее лжесвидетелей гаишники найдут без особого труда - за деньги, я убедился, некоторые люди готовы продать и свою душу. И все-таки я был почти уверен, что до суда дело не дойдет: надо будет вытаскивать на свет божий и дочку Петрунеску, а Иона Георгиевич не тот человек, который допустит до этого.

И все равно мне грозит опасность. Обещание Альбины помочь, после того как закралось подозрение в её причастности к случившемуся, нереальная надежда. А на другую помощь извне и вовсе не приходится рассчитывать. Одному бороться будет нелегко... Утешало и вселяло уверенность в победу то, что меня не убили. Значит, я им для чего-то нужен. А коль так, есть возможность бороться. Не силой - тут на их стороне полное превосходство, а вот умом... посмотрим, у кого извилин больше... Мои узурпаторы не вызывали у меня ни уважения, ни страха, в ловушку я попал из-за своей доверчивости, считая Альбину другом. Но теперь-то я все знаю и приложу все накопленные летным опытом, войной в Афганистане и схваткой с московской мафией умения интуицию. Выдержку, смекалку, логику, хитрость, - все, на что способен, и посмотрим ещё кто из нас чего стоит...

Приняв решение поддержать их игру, я заснул наконец хотя и зыбким, но восстанавливающим силы и разум сном.

12

Ранним утром, когда я ещё боролся с кошмарами своих сновидений, как выстрел, щелкнул замок, и я подскочил со своего жесткого ложа, не соображая в первую секунду, где нахожусь и что со мной происходит. Лишь когда вошел низкорослый в полувоенной форме мужчина лет сорока и поставил на табурет алюминиевую миску с мамалыгой - её специфический запах запомнился мне с детства, когда впервые попробовал традиционное блюдо молдаван, - я вспомнил все случившееся.

Мужчина не поздоровался, даже не глянул на меня ради любопытства, так зыркнул искоса, как на никчемного, непонятно зачем пойманного зверька, опостылевшего тем, что за ним приходится ухаживать, и шагнул к двери, сильно косолапя короткими кривыми ногами.

- Послушайте, - остановил я его, решив хоть немного прояснить обстановку: лицо надзирателя показалось мне не столь озлобленным, как у вчерашних гаишников и дежурных, скорее равнодушным и уставшим, - мне в туалет надо. И хотя бы руки помыть...

Надзиратель удивленно посмотрел на меня и, усмехнувшись, кивнул в угол.

- Тамочки ведерце. Що касаемо руки помить, переможете. Скоро баня буде, дуже гарна. - И вышел.

Есть я не стал: в таком состоянии не то, что мамалыга, мед не полез бы в горло. Отхлебнул из алюминиевой кружки, поставленной рядом с миской чуть теплого подслащенного чая, отдающего прелой соломой, и снова лег на кровать в ожидании более серьезного визита и разговора.

Лишь в десятом часу за мной пришел дежурный и препроводил в кабинет напротив, в котором меня поджидал белобрысый мужчина лет сорока пяти высокого роста в элегантном светлом костюме, с серыми пронзительно-холодными глазами, обшарившими меня с ног до головы, словно отыскивая на моей одежде следы преступления; указал рукой на стоявший напротив стул. Когда я сел, спросил на чистом русском языке:

- Итак, товарищ капитан, кто вы, почему и как оказались здесь?

По его неприязненному взгляду и тону, которым начался разговор, я понял, что хорошего ждать нечего, и коротко изложил, откуда и зачем приехал в Молдавию, умолчав, разумеется, о причастности к расследованию дела о контрабанде оружия и гибели Андрея. О том, как я оказался в кафе и сел за руль чужой машины, тоже особенно не распространялся, не назвав имя хозяйки "Жигулей": впервые, де, её видел; а поскольку она была пьяна, просто хотел помочь. Не впутывать в это дело Альбину подсказало подозрение о её причастности к случившемуся. А если это так, её сообщникам не очень-то понравится моя откровенность.

- И вы не успели даже с ней познакомиться? - допрашивавший пронзил меня таким взглядом, что, казалось, просветил насквозь, словно лазером.

- Не успел. - Я выдержал его проломный взгляд. - Да и не собирался с ней знакомиться: молдаванские девушки не очень-то благосклонно относятся к советским офицерам.

- Как же в таком случае она решила доверить вам ключи от своей машины?

- У неё не было другого выхода. Она плохо себя чувствовала и, по-моему, была чем-то расстроена.

- Плохо себя чувствовала или была пьяна?

- На алкоголь я её не проверял. Но в помощи она нуждалась.

- Ну да, советский офицер человека в беде не оставляет, - сказал мужчина с издевкой.

- Так поступает каждый порядочный человек.

- Сомневаюсь, сели бы вы за руль, если бы были трезвы.

- Я не был пьян. Сто граммов коньяка, поверьте, не затуманили мне голову.

- Я привык верить фактам. Вы знали, где живет девушка?

Он был отлично обо всем информирован, я не сомневался в этом, и все-таки ответил ему отрицательно.

- Почему же вы свернули с Пушкинской на Гоголя, потом снова на Пушкинскую?

- Так просила девушка. Вначале она хотела поехать к подруге, потом передумала.

- И не сказала вам адреса?

Он играл со мной, как опытный шулер в карты. Я подыгрывал ему, прикинувшись простачком.

- Сказала, что тут недалеко.

- Сказала после того, как вы сбили девочку?

- Она сказала вам про девочку?.. Вы лучше меня знаете, что этого не было. Что вы от меня хотите? И кто вы? Почему держите непонятно где и не сообщаете военному командованию? Я требую немедленного освобождения. Если считаете виновным, предъявите обвинение как положено, через нашего представителя.

- Не слишком ли много вопросов и эмоций? Вы знаете, что здесь вопросы задаю я. Вы совершили преступление у нас, в Молдове, и судить вас будем по нашим законам.

- Но существует международное право...

- Оставьте ваши познания при себе. Молдова - суверенное государство, ваше время наводить у нас порядок истекло, и теперь мы сами будем решать как судить и как править. - Он открыл ящик стола и достал пачку чистых листов бумаги. Бросил их передо мной. - Опишите все ваши приключения подробно, со всеми нюансами. И не забудьте о девушке: кто она, её внешность, кто из вас первый пошел на сближение, как вы оказались в её машине. Как говорят в таких случаях, от чистосердечного признания будет зависеть мера вашего наказания. - Он нажал кнопку звонка под столом, и тут же появился конвоир. - Увести! - приказал мужчина, так и не прояснив, кто он и где я нахожусь. Спрашивать у конвоира и вовсе было бессмысленно...

Я вернулся в камеру ещё более расстроенный и обескураженный, терзаемый неизвестностью и ждущими меня новыми испытаниями.

Я написал объяснительную. Не потому, что надеялся на справедливое разбирательство: они затеяли со мной подлую, страшную игру, и мне в моем положении ничего не оставалось другого, как подыгрывать им, чтобы выяснить в конце концов, в какой мере причастна к этой истории Альбина. Допрашивавший почему-то не очень сосредотачивал внимание на ней, не стал допытываться кто она, её имя, хотя наверняка знал о моем более близком знакомстве с ней, о том, что накануне мы втроем ездили на её "Жигулях" на пляж, были в кафе и у неё в гостях, потом на похоронах Андрея. В объяснительной я тоже не назвал её имени, и если обладатель серых пронзительных глаз и на этот раз обойдет вниманием факт моего "незнания", многое прояснится.

Два дня меня не вызывали на допрос, ни для уточнения некоторых показаний - мои недомолвки и не профессионалу бросились бы в глаза, - не выводили на прогулки. Даже газет, которых я потребовал, чтобы получить хоть какую-то информацию, не дали; и я в знак протеста объявил голодовку (мамалыга, которой меня потчевали утром, в обед и вечером, и без того не лезла в горло).