Страница 16 из 18
– Что это у тебя, книга? Да, должно быть, не наша? – Ольга взяла со стола книгу.
– Да, это по-польски. Сядь здесь, Ольга, потолкуем; мы еще в первый раз с тобой одни. Скажи мне, как ты жила в эти годы?
– Жила, братец, все так же в тереме.
– И тебе не скучно?
– Я привыкла.
– Есть, по крайней мере, у тебя подруга?
– Как же, есть: вот боярыня Шихобалова, дочери Гаврила Гавриловича; из именитых-то, почитай, только они одни. Маша Липина, да дочь губного кой-когда приезжает из Самары, да еще кое-кто из небогатых.
– А жених-то у тебя кто, скажи?
– Что это, и ты, братец, за то же? – с упреком сказала Ольга.
– Нет, я не шутя думал, правда, что ж тут дурного.
Ольга зажала рот брату.
– Скажи, матушка всегда так строга? – спросил Александр.
– Разве ты забыл, она добрая, только уж делай и говори по ней, а то рассердится.
– Ну а отец-то, кажется, стал добрее?
– Нет, по-прежнему, это только из-за твоего приезда он весел.
– Что же ты делаешь, учишься, что ли?
– Я уж выучилась читать. Отец Григорий учил. Я прошла всю науку и с год ничему больше не учусь.
– Что же ты делаешь?
– Работаю в тереме. Теперь пелену в церковь вышиваю с сенными девушками.
– А вот, посмотри, какие я книжки привез, – сказал Александр, вынимая из походного сундука несколько книг на латинском и немецком языках.
– Это не по-нашенски, – отвечала Ольга, взглянув на книги.
– А хочешь выучиться?
– Нет, зачем же, кабы наши, православные были.
Александр достал несколько славянских книг и небольшие картинки, писанные масляными красками, изображающие виды различных городов. Ольга рассматривала их с любопытством ребенка.
– А весело читать книги? – спросил Александр.
– Не знаю, братец, я ничего не читала, кроме того, что учила; учиться-то скучно.
– Вот, я прочту тебе свои записки об Украине, хочешь послушать?
– Читай, я рада буду.
– Только не сейчас, теперь потолкуем кое о чем. Писать ты умеешь?
– Начинала учиться, да плохо, почитай, вовсе не умею.
– А вот в Польше, сестра, панны – это их боярыни-то – все пишут, и в немецкой земле тоже. Там вовсе другие порядки, там и не прячутся, как у нас.
– Да ведь там, братец, не православные.
– Там и женихов и невест сами себе выбирают.
– Опять, братец, за то же, – упрекнула Ольга.
– Тебе неприятно? Не буду. Наши порядки лучше. Ну, не сердишься теперь?
– Я не сержусь.
– Мы будем учиться, Ольга; я буду твоим учителем. Не бойся, я не такой учитель, как отец Григорий, со мной будет не скучно, весело будет, – ласково говорил Александр сестре.
– Попробуем, коли не скучно будет, буду учиться, – отвечала Ольга.
«Да, нужно заняться ею, – думал Александр, глядя на сестру, – а то, боярышня ли Артамонова, сенная ли Афроська, дочь ли старосты Митяя – все, кажись, одно и то же, только напыщенности больше у наших боярышень».
Пришла и Надя в сопровождении мамушки Михеевны и принялась рассматривать картинки.
– Что это, никак образа? – спросила мамушка.
– Нет, не образа, а картины, города разные, – объяснил Александр.
– Чай, и Киев святой, и Русалим есть? – спрашивала старуха, начиная рассматривать виды.
– Киев-то есть, а Иерусалима нет: тут все украинские и польские города, – отвечал Александр.
– Неверные, выходит, и глядеть-то на них, чай, грех, – сказала старуха и перестала рассматривать.
– А сегодня гости будут, братец, я тебе забыла поутру-то сказать, – крикнула Надя.
– А ты почему это знаешь? – спросил Александр.
– Да я давеча поутру в перину чихнула.
– Так поэтому будут гости? – сказал Александр и засмеялся.
– Чего, боярич, смеешься-то ты, – в сердцах сказала Михеевна. – Чиханье, известно, Божье предзнаменование, да и смеяться-то грех над этим; во время чиханья сто ангелов Божьих нарождается, конечно, если поздравствуешь от доброго сердца. Вот оно что.
– Ах, какие хорошенькие картинки, надо брата Степу позвать. Мамушка, сбегай, позови его, пожалуйста, – попросила Надя.
– Сбегать-то я не сбегаю, а тихонько дойду, пошлю Данилку разыскать, – отвечала старуха и ушла из горницы.
Александр повернулся к сестрам:
– Всякому вранью вы верите. Вот погодите, я вам все расскажу и о чиханьях и о предзнаменованьях. Я думаю, вы будете мне верить больше, чем мамушке Михеевне, а?
– Еще бы, братец, ты учился разным наукам и все знаешь, – сказала Ольга.
– Саша, ты умный у нас, – добавила Надя, обнимая брата.
На дворе раздался лай собак, и кто-то галопом подскакал к крыльцу. Надя бросилась к окну.
– Ах, кто-то приехал, – торопливо сказала Ольга. – Как бы сюда не пришел, а мне и закрыться-то нечем, покрывало в светлице осталось.
– Зачем он сюда пойдет? Если из гостей кто, то в хоромы пройдет, – отвечал Александр.
– Сестрица, это князь Дмитрий Юрьевич, – сказала стоящая у окна Надя.
– Братец, куда я денусь? – говорила раскрасневшаяся Ольга.
– Что ж за беда, что без покрывала. Он тебя съест, что ли? Да вздор, его сюда не пустят, – успокаивал ее брат.
В сенцах раздалось топанье сапог и громкий голос спрашивал: «Дома боярич, Александр Сергеевич?» – «Дома», – отвечал голос старика Якова, дядьки Степана. «Где он?» – «У себя в пределе, да туда ходить нельзя, там боярышни: пожалуйте в хоромы». – «Вздор, я прямо к нему, чего мне делать в твоих хоромах», – продолжал говорить громкий голос.
– Ах, братец, что мне делать? Мамушка узнает, беда, – говорила Ольга.
– Никакой беды нет, – сказал Александр. – Ну, да я, пожалуй, не пущу его, уж когда ты не хочешь. – И с этими словами он направился к дверям, но было уже поздно: они отворились, и в комнату вошел князь Бухран-Туруков.
Взгляд князя упал на Ольгу: она покраснела, а князь ловко и ухарски отвесил ей низкий поклон, потом бросился на шею Александра. Тем временем Ольга и Надя приближались к двери, чтобы уйти.
– Простите, боярышни, что обеспокоил вас, – сказал князь, быстро освобождаясь из объятий Александра и вновь кланяясь боярышням. – Я хотел поскорее увидать этого молодца, моего товарища.
Боярышни поклонились князю и вышли из комнаты. Князь вновь бросился обнимать Александра. Обниманье и целованье продолжалось несколько минут.
– Ах, Саша, боярич мой, любезный друг сердечный, насилу-то я тебя увидал. Давно мы с тобой, друг, не виделись, с той поры, кажись, как в Литве воевали, – скороговоркой произнес князь.
– А я, – сказал Александр, – на первой же поре тебе претензию представлю: зачем ты вошел прямо сюда, когда знал, что у меня сестра?
– Не знал, ей-богу, не знал, – забожился князь.
– Как не знал, Яков тебе говорил, я сам слышал.
– Не разобрал, позабыл, думал по-украинскому, ничего. Ну, не сердись, голубчик, сердечко мое.
– Про украинский-то обычай пора забыть; ты давно уехал оттуда?
– Давно, брат, с той поры как выгнали. Ну, не сердись, голубчик.
– Да я и не сержусь, а так сказал, чтобы ты вперед был аккуратнее.
– Да по правде сказать и сердиться-то не на что, – говорил князь. – А тебе, брат, и подавно сердиться на это не приходится; тебе, брат, все здесь нужно по-своему повернуть, к черту отправить все эти фабалы и боярские спеси. Живи, брат, так, как душе твоей хочется. Помнишь, как жили мы с тобой в польской земле?
– То в Польше, а то в России, – отвечал Александр, – по-моему, и здесь бы ничего, но ты забыл, что я здесь живу не один, у меня отец и мать, они не позволят.
– Ну, ладно, больше об этом не будем говорить. А славная у тебя сестренка, брат?
– Это еще что?
– Ну, не сердись, я так, спроста. А вот мы и увидались. Я как услыхал, что ты приехал, сейчас на игреньку – да к тебе. А ты-то до сих пор не приехал ко мне.
– Помилуй! Я вчера только приехал.
– Ну а сегодня ко мне, у меня ночуем. У меня тебе будет хорошо: заморское вино у меня славное.
– Сегодня нельзя: я еще с родными не успел хорошенько повидаться и поговорить.