Страница 2 из 18
– Ты забыл, Филогнот, – заметил кто-то из присутствующих, – что мы понесли и кровавые жертвы: убито более тридцати приверженцев Килона, поранено куда больше. Сам Килон получил удар ножом в руку и носит повязку.
– Стыдно отчаиваться, друзья, – продолжал Филогнот. – Надежда на богов и правота дела должны дать нам силы довести все это до желанного конца. И я, и все мы верим в этот конец. Нам терять больше нечего: свободы нет у нас; значит, остается либо добыть ее с мечом в руке, либо умереть за нее.
– Умереть придется, быть может, и не в бою, товарищи, – промолвил высокий, уже пожилой воин, незаметно подошедший к группе разговаривавших из полосы густой тени, отбрасываемой высоким зданием храма. Гордая осанка и мужественное лицо его, обрамленное уже седеющей волнистой бородой, невольно внушали к нему уважение. Все расступились перед этим человеком, который с милой непринужденностью опустился на одну из ступенек храма и прислонился спиной к колонне. Теперь, при свете костра, ярким пламенем озарявшего его, воин казался еще величавее. Левая рука его висела на повязке. Это был сам Килон.
На минуту воцарившееся с его приходом молчание было прервано Филогнотом.
– Не бойся, Килон, мы и от голода умрем за тебя и за правое дело, если богам будет угодно это. Еще раз скажу: лучше смерть, чем постыдное рабство.
– Клянусь памятью Тезея, я ожидал такой решимости от вас, друзья мои, – ответил Килон, и радостная улыбка скользнула по лицу его. – Но этого не будет. Запасов у нас, правда, немного, но на неделю все же нам их хватит. Тем временем, быть может, архонты и их приверженцы одумаются и примут наши условия. Если, впрочем, нужно, я лично готов пожертвовать жизнью, лишь бы иметь уверенность, что над афинским народом воссияет солнце свободы.
– Да хранит нас громовержец Зевс от утраты нашего Килона! – одновременно воскликнули Филогнот и молодой Каллиник.
– Да хранят боги город Афины от подобного несчастия! Ведь на тебя, Килон, теперь вся надежда угнетенных геоморов и демиургов. Ты будешь вождем, законодателем и спасителем своего народа. Ты – евпатрид и человек богатый; тебе от нас ничего не нужно. Но ты жертвуешь собой для общего блага, и этого никогда не забудут благодарные жители Аттики. Слава Килону, вечная слава!
– Поистине, эта речь почтенного Филогнота мне сейчас приятнее венка, полученного на последних играх в Олимпии, когда я вышел победителем из борьбы. В подобных словах отрада вождя, потому что с такими пособниками, как ты, Филогнот, и все вы, друзья мои, дело наше должно и будет иметь успех. Недаром и дельфийский бог устами своей вещей жрицы предсказал мне удачу. Когда я в торжественной процессии по случаю годовщины своей победы на олимпийском стадионе, сопровождаемый вами и отрядом отборных мегарян, подходил к Акрополю, боги в лице сизокрылого орла, парившего над храмом Паллады, возвестили мне вторично удачу. И как бы в оправдание этой надежды нам не только удалось беспрепятственно овладеть Акрополем, но и число наших приверженцев по пути сюда значительно возросло. Народ начинает понимать свое положение. И где это видано, чтобы в свободном государстве творились такие беззакония? Ведь евпатриды и пуще всех Алкмеониды[5] пожрали уже все, что только можно было пожрать. Геоморы разорены, закабалены в тягчайшее рабство, земля стонет под игом разбойничьей знати, передавшей ее обработку в руки покупных рабов и заклеймившей ее позорными закладными столбами; уже и ремесленники, и купцы, и всю прочие демиурги в руках у евпатридов, не боящихся ни суда, ни богов и явно торгующих правосудием, которое они же отправляют. Чужие товары, чужой хлеб, чужой труд введены ими в нашу свободную страну и давят в одинаковой мере педиэев, паралиев и даже отдаленных диакриев[6], не могущих бороться с пришельцами. Недалек день, когда злейший из евпатридов, архонт-эпоним Мегакл, издеваясь над народом, посягнет на целость самого государства и при помощи преданного ему ареопага провозгласит себя царем свободного будто бы народа. В вашей власти, друзья и мужи афинские, не дать восторжествовать гнусной попытке недостойнейшего из недостойных. Вы отстоите свободу отечества и сами дадите своему народу законы. Вы не допустите, чтобы народ, изнемогая под игом евпатридов, и впредь не имел возможности избавиться от вечной нужды и задолженности этой предательской знати. Но слушайте: что это?
Все невольно обратились в ту сторону, где теперь явственно раздались протяжные звуки сигнального рожка. В одно мгновение Килон и его товарищи бросились к стене Акрополя и устремили взоры вниз в ту котловину, где находился город. Там теперь, где за минуту все было погружено в непроницаемый мрак, показалось множество огней. С Акрополя ясно видно было, что большая толпа вооруженных людей с зажженными факелами в руках двинулась по направлению к крутому подъему в крепость. На стенах ее в то же мгновение снова раздался звук сигнальных рожков и послышалось бряцание оружия: то воины, прилегшие у костров отдохнуть, спешили приготовиться к кровавой встрече.
Килон уже хотел было скомандовать «в строй!», как внимание его было отвлечено странным движением, происшедшим в рядах осаждавших. Из толпы воинов с факелами отделилась величественная фигура старца в широком светлом хитоне и с масличной ветвью в руках. При свете огней Килону не трудно было узнать в этом старике своего злейшего врага, самого архонта-эпонима Мегакла, всюду распускавшего слух, что Килон заботится не об освобождении народа, а преследует личную цель – стать афинским тираном наподобие того, как его тесть Феаген овладел соседней Мегарой.
За Мегаклом шло еще несколько старцев, у каждого в руках было также по масличной ветви. Килон обратился к своим воинам с речью:
– Мужи афинские и доблестные мегаряне! Вы видите сами, что боги к нам благосклонны: надменный Мегакл и его приверженцы идут к нам с радостной вестью о мире. Хвала богам, наставившим, наконец, нечестивцев на путь истины! Хвала афинскому гражданству, уразумевшему чистоту наших стремлений и решившему заступиться за правое дело и примкнуть к нему! Вы не напрасно страдали: еще сегодня ночью восторжествует правда, и через несколько часов лучезарный Гелиос с кручи небесного пути своего узрит свободные Афины. Помните одно: что бы ни случилось, вы не должны уступать ни пяди тех требований, которые мы решились поставить: свобода Афин, общие выборы с участием всех сословий, установление твердых и справедливых законов, а главным образом, – и это первое, основное требование наше, – облегчение участи задолженных и передел всей земли. Лишь на этих условиях мы можем принять мир.
– Ты забыл еще одно, Килон, – заметил Каллиник, – ты забыл себя. Мы желаем, чтобы ты был назначен архонтом-эпонимом на следующие десять лет, как то было в старину после славной смерти нашего последнего царя, Кодра. Не правда ли, товарищи и мужи афинские?
Громкий, радостный крик всех присутствующих огласил Акрополь и спящие окрестности. Килон поклонился и сказал:
– Клянусь тенью отца моего, я далек от подобных мыслей, могущих снова посеять раздоры и смуту. Но воля богов и народа для меня закон. Однако посмотрите, вот идет в сопровождении алкмеонидов и архонта-полемарха сам Мегакл. Воины остались далеко внизу. Он несет нам желанную весть.
С этими словами Килон подошел к краю стены и, сняв шлем, громко прокричал троекратное приветствие, на которое снизу раздался такой же ответ.
Мегакл и его спутники остановились на расстоянии пятнадцати копий, и старый архонт-эпоним обратился к Килону с такой речью:
– Благородный Килон и все вы, достойные сподвижники его! Мы пришли к вам с миром, свидетельством чего служат сии ветви священной маслины. Овладев Акрополем, вы отдали себя во власть всесильным богам, которые до сей поры неизменно ограждали вас. Но пора прекратить это безбожное испытание их долготерпения. Вы боретесь за неправое дело. Свобода Афин лишь звук пустой в устах твоих, благородный Килон. Не свободы ты ищешь, а власти неограниченной, полной. Ты стремишься быть таким же тираном в Афинах, каким стал тесть твой, Феаген, в Мегаре. Не перебивай меня и не возражай мне, Килон. Это так, и твои ослепленные товарищи, эта горсточка отчаянных людей, которым все равно уже нечего терять и которые не стыдятся сражаться против родного города в одних рядах с чужеземцами-мегарянами, либо не понимают истинного смысла твоих деяний, либо не хотят его понять… Но нам, отцам городи, и с нами всем благомыслящим афинянам наскучило все это: город волнуется, доступ в Акрополь закрыт, ежедневные жертвоприношения на алтарь великой Паллады прекратились. Ареопаг, обсудив положение, в воздаяние проявленной вами храбрости, постановил: предложить вам мирно удалиться с занятого Акрополя и вернуться к своим делам и занятиям. Тем временем верховный суд, обещая каждому из вас полную неприкосновенность, разберет ваши требования и, по мере возможности удовлетворит их. Свобода граждан ему столь же дорога, как и каждому из вас, и он, этот совет мудрейших наших старцев, решит, как споспешествовать счастью и благополучию всех достойных афинян.
5
Название потомков евпатрида Алкмеона, отличавшихся особенной алчностью и жестокостью.
6
Названия жителей Аттики сообразно характеру занимаемой ими местности в стране (см. выше, № 2): педиэи жили на равнине, паралии на побережье, диакрии в горах. Первые занимались преимущественно земледелием, вторые рыболовством и торговлей, третьи скотоводством.