Страница 8 из 15
И что же им противостоит?
Маленькая крепость, шесть жалких старых пушек и чугунных труб – пищалей, которые тоже называли пушками.
Что же мог почувствовать Добо!
Гонец Иштван Бакочаи влетел в крепость и соскочил с коня. Потный, окровавленный, запыленный, остановился он перед Добо. К седлу привязана голова турка, смуглолицая, с вьющимися усами. У Бакочаи левая половина лица почернела от запекшейся крови.
– Честь имею доложить, господин капитан, – сказал он, щелкнув каблуками, – турки уже здесь, черт бы их побрал!
– Только передовой отряд, – спокойно поправил его Добо.
– Да, господин капитан, передовой отряд. Всю рать не удалось увидеть: она за Абоньским лесом, но в передовом отряде, черт бы их побрал, у них проворный народ. Как только приметили нас, тут же схватили двоих. За мной тоже погнались. Дальше всех гнался вот этот черномазый, черт бы его побрал!
– А где же твои товарищи?
Витязь глянул в сторону ворот и отрапортовал:
– Моются в речке, черт бы их побрал!
– Ну, – сказал Добо, – с нынешнего дня ты младший сержант. Ступай выпей кружку вина, черт бы ее побрал, – добавил он усмехнувшись.
Во дворе крепости теснились люди, чтобы поглядеть на отрубленную голову. С макушки ее свисала длинная прядь. Ухватившись за эту прядь, Бакочаи держал на весу мертвую голову и гордо показывал ее всем.
Как только разнеслась весть о приближении турок, крепость превратилась в гудящий улей.
Все сгрудились вокруг Бакочаи, чтобы послушать его и воочию увидеть отрубленную голову турка. Даже женщины выбежали из пекарен и кухонь. Поднявшись на цыпочках позади собравшейся толпы, слушали они рассказ воина и с ужасом смотрели на басурманскую голову, из которой еще капала кровь.
Все это происходило, конечно, после того, как Добо вместе со старшими офицерами покинул рыночную площадь и направился ко дворцу, где они решили посовещаться.
Повесив голову турка на сучок липы, Бакочаи уселся на стул и подставил голову цирюльнику.
В крепости было тринадцать цирюльников – четыре мастера и девять подмастерьев. Собрали их сюда, конечно, не для того, чтобы брить головы и стричь волосы. В их обязанности входило промывать, зашивать раны, останавливать кровь квасцами. А что же делали врачи? Да их во всей стране было меньше, чем сейчас в любом захолустном городишке. Цирюльники везде сходили за врачей.
Все тринадцать цирюльников кинулись к Бакочаи, надеясь расспросить его о новостях.
Прежде всего они стащили с него доломан и рубаху. Самым старшим из цирюльников был мастер Петер – он первый и взялся за дело.
Перед Бакочаи держали большую глиняную миску и кувшин с водой.
И помыли Бакочаи как следует, по-венгерски!
Пока ему промывали длинную рану на голове и прикладывали квасцы, он покорно терпел. Когда же рану начали зашивать, Бакочаи вскочил, опрокинул стул, миску, цирюльника, его помощника и, рявкнув: «Черт бы вас побрал!», пошел в казарму.
– Ишь ты, выдумали, как штаны, меня зашивать, черт бы их побрал!
Он сорвал с края окна большую паутину, приложил к ране и сам ее перевязал. Потом сел за стол, наелся сала, выпил вина, лег на соломенный тюфяк и сразу заснул.
Почти одновременно с солдатом, тоже верхом, прибыл в крепость крестьянин. Он был в сермяге и черной шляпе с загнутыми полями. В руке держал высокий зеленый посох.
Когда Добо кончил беседу с солдатом, крестьянин, не слезая с коня, спросил какую-то женщину:
– Который здесь господин капитан?
– Вот тот высокий господин, что проходит мимо цирюльников, – указала женщина. – Сами можете признать его по перу на шапке.
Крестьянин посмотрел в указанную сторону и прежде всего увидел цирюльников. Все тринадцать были заняты стрижкой. Пятерня в волосы, несколько взмахов ножницами – и готово! Так они обстригли почти наголо всех офицеров: длинные, отпущенные до плеч волосы могли загореться, да и причесываться некогда во время осады.
Крестьянин сошел с коня, привязал его к дереву, пошарил в своей суме и, вынув из нее письмо с большой печатью, побежал вслед за Добо:
– Господин капитан, я привез письмо!
– От кого?
– От турка.
Добо помрачнел.
– А как же ты посмел привезти? – крикнул он, топнув ногой. – Может, ты сам турок?
У крестьянина ноги подкосились:
– Какой же я турок, прошу прощенья. Я Калба.
– А знаешь ли ты, что венгерцу грешно возить письма неприятеля? – И Добо приказал солдатам: – Взять его под стражу!
Двое солдат с пиками встали по обе стороны крестьянина.
– Милостивый витязь, – взмолился крестьянин, – меня же заставили!
– Тебя могли заставить только взять в руки письмо. А привезти его сюда никто не мог тебя заставить. – И Добо взглянул на солдат: – Стойте здесь!
Он велел трубить сбор и, скрестив руки, встал под липой, где висела голова турка. Ждал, пока соберется народ со всей крепости.
Не прошло и трех минут, как все сбежались. Офицеры окружили Добо. Солдаты выстроились, позади всех стали крестьяне и женщины.
Добо заговорил:
– Я созвал население крепости потому, что турок прислал письмо. С неприятелем я не переписываюсь. Если враг присылает письмо – швыряю ему обратно или вколачиваю в глотку тому, кто его посмел принести. Только это первое письмо велю я прочитать и немедленно перешлю королю. Пусть он убедится воочию, что турок здесь и нам нужна подмога. Я и без того знаю, что в письме: они грозят или торгуются с нами. Угроз мы не боимся, в торг не вступаем. Родина не продается ни за какие деньги! Но чтобы вы собственными своими ушами слышали, как разговаривает неприятель, я велю прочесть письмо. – И он протянул письмо Гергею, зная, что тот ученей всех в крепости и с первого взгляда разберет любой почерк: – Прочти вслух.
Гергей встал на камень. Он сломал печать, стряхнул песок с бумаги, посмотрел подпись и сказал:
– Посылает письмо Ахмед-паша из Каалы.
«Коменданту Эгерской крепости Иштвану Добо – привет!
Я, анатолийский Ахмед-паша, старший советник великого, непобедимого султана, старший военачальник его несметной, несокрушимой рати, сообщаю вам, что нынешней весной могучий падишах отрядил в Венгрию два войска. Одно из них захватило Липпу, Темешвар, Чанад, Солнок, а также все крепости и замки, расположенные по берегам Кёрёша, Мароша, Тиссы и Дуная. Второе войско сокрушило две венгерские рати, заняло Веспрем, Дрегей, Сечен и берег Ипоя. Нет такой силы, которая устояла бы перед нами!
И теперь два наших победоносных войска соединяются под Эгером.
Исполняя волю могучего и непобедимого султана, я призываю вас не сопротивляться его величеству, а покориться его воле – впустить башу, которого я пришлю, сдать ему город и крепость Эгер».
– Держи карман пошире! – загудели со всех сторон. – Не читай дальше! Пусть псы его слушают!
Но Добо призвал всех к тишине:
– Нет, вы послушайте турецкую музыку. Особенно хорошо выводят они высокие нотки. Читай дальше.
– «Честью заверяю вас: если вы изъявите покорность, то ни вы, ни ваше добро не пострадают. Падишах будет милостив к вам, а я предоставлю вам такую свободу, какую вы знали только при ваших прежних королях».
– Не нужна нам турецкая свобода! – гаркнул Цецеи. – Мы уж как-нибудь и венгерской обойдемся!
Все улыбнулись.
Гергей продолжал:
– «Я защищу вас от всех бед…»
– Вот именно для того они и пожаловали, чтобы защитить нас от бед! – закричал Гашпар Петё.
Кругом поднялся хохот. Засмеялся и Гергей.
Народ уже знал, как ведут себя турки, когда сдается какая-нибудь крепость.
Один Добо стоял мрачнее тучи.
Гергей продолжал читать:
– «В подтверждение сего я ставлю свою доподлинную печать. Ежели вы не покоритесь – навлечете на свои головы гнев могучего падишаха, а тогда и вы сами и дети ваши умрете страшной смертью. Посему отвечайте немедленно!»
В ответ раздался грозный гул: