Страница 3 из 16
– По бороде твоей вижу: вся побелела от дорожной пыли.
– Верно.
– Потому и догадался, что ты издалека пришел.
– И то верно.
– А мне из дальних краев передать привет некому, кроме настоятеля Шайоладского братства нищенствующих монахов. Порази его стрела Господня, он мне родня.
– Да ведь он, ваша милость, давно уже не настоятель, а духовник короля.
– И это я знаю, чтоб он сгорел вместе со своим хозяином! Как тебя зовут?
– Имре Варшани.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать.
– Ну, поглядим, какую ты весть принес!
Паломник сел на землю и принялся отпарывать подкладку сутаны.
– Ох, и жарища в ваших краях! – весело проговорил он. – А турок сколько! Ну точно мух…
– И этим мы обязаны монаху да твоему королю. Куда же ты к черту зашил письмо?
Варшани вытащил наконец письмо с маленькой красной печатью и протянул Цецеи…
– Накормите, напоите этого человека и предоставьте ему ночлег, – сказал Цецеи жене и, сломав печать, развернул письмо. – От него! – произнес он, заглянув в бумажку. – Его почерк. Четкий, буквы будто напечатаны, только мелкие очень. Мне все равно не прочесть. Пошлите-ка за попом.
Паломник примостился в тени орехового дерева.
– А весть шлет, наверно, хорошую, – сказал он добродушно, – потому что не понукал меня, торопиться не приказывал. Когда он посылает письмо с большой печатью, я всегда должен спешить. А это с маленькой печатью – стало быть, дело не государственное.
И как человек, выполнивший свой долг, он с удовольствием потянул разок из кувшина с вином, который поставили перед ним.
Хозяйка тоже взяла в руки письмо. Оглядела его с одной и с другой стороны, посмотрела на сломанную печать, потом обернулась к паломнику:
– А дядюшка Дёрдь[7] здоров?
Служанка принесла хлеб, сыр, и паломник тут начал разыскивать свой складной нож.
– Он, сударыня, никогда не болеет.
Пришел и священник, плечистый седобородый старик с львиной головой.
Паломник встал, хотел поцеловать ему руку, но священник попятился:
– Ты папист или новой веры?[8]
Старик горстью захватил под самым подбородком свою свисающую на грудь седую бороду.
– Я папист, – ответил паломник.
Тогда священник протянул ему руку.
Вошли в комнату. Священник остановился у окна и начал читать, переводя на венгерский написанное по-латыни письмо:
– «Милый зять…»
Голос священника звучал глухо, как у чревовещателя: согласные буквы он проглатывал, так что о них можно было только догадываться. Но люди, привыкшие к нему, понимали, что он говорит.
Священник продолжал:
– «…и милая моя Юлишка, пошли вам бог здоровья и безмятежной жизни. Дошло до меня, что в ваших краях бесчинствуют то Морэ, то турки и что остались у вас одни только горемычные крепостные. Все, кто мог, бежали в Верхнюю Венгрию или к немцам. А вы, мои возлюбленные, если живы еще и обретаетесь в Керестеше, спасайтесь тоже. Я говорил с его величеством, просил, чтобы он возместил вам убытки…»
– Не читай дальше! – вспыхнул Цецеи. – Собакам – собачьи подачки!
– Тише, дружок, – успокаивала жена. – Дёрдь умница, Дёрдь знает, что от Сапояи мы ничего не примем. Изволь прослушать письмо до конца.
Священник насупил лохматые брови и продолжал читать:
– «…Король, правда, не может вернуть вам Шашд, но возле Надьварада есть деревня…»
– Прекрати, Балинт, прекрати! – рассвирепев, Цецеи размахивал руками.
– Дальше он уже о другом пишет, – заметил священник. – Вот слушай: «Но если у тебя все еще велика ненависть к нему…»
– Да, велика, велика! – крикнул Цецеи, стукнув кулаком по столу. – Ни на этом, ни на том свете видеть его не желаю. А если на том свете повстречаемся, так тоже только с оружием в руках!
Поп вновь принялся читать:
– «…то здесь, в Буде, пустует мой домик. Сами мы скоро переселимся в Надьварад. В доме моем только внизу живет оружейник, что луки изготовляет, а три комнаты наверху стоят пустые…»
Цецеи встал.
– Не нужно мне! Ты, монах, купил этот дом на деньги Сапояи! Пусть рухнет твой дом, коли я переступлю его порог!
Священник пожал плечами:
– Откуда ты знаешь, что на деньги Сапояи? Может быть, в наследство получил…
Но Цецеи не стал и слушать. Сердито ковыляя, он вышел из комнаты и, стуча деревяшкой, прошелся по террасе.
Паломник закусывал у края террасы, в тени орехового дерева. Цецеи молодцевато остановился перед ним сердито сказал:
– Передай монаху, что кланяюсь ему. А письмо его будто и читать не читал.
– Так что ж, ответа не будет?
– Нет.
И старик проковылял дальше, к амбару. Расхаживая взад и вперед под солнцем, он размахивал палкой во все стороны, будто отгоняя невидимых собак, и сердило бубнил:
– Нет, брат, шалишь, голова у меня еще не деревянная!
Крестьяне усерднее принялись стричь овец, собаки отбежали подальше, и, казалось, даже дом на холме со страху соскользнул куда-то ниже.
Хозяйка вместе со священником стояла на террасе. Священник пожимал плечами:
– Допустим, домик не в наследство получил, а своим трудом добыл. Так все равно может подарить кому захочет. Вот он и дарит Петеру Цецеи. Теперь это будет дом Цецеи, и в нем сам король ему не указчик.
Из комнаты вышел Добо. Хозяйка представила его священнику и кликнула Вицу:
– Вицушка! Где ты, Вица?
– Она в саду играет, – ответила служанка.
Вернулся Цецеи и тут же напустился на священника:
– Ты, поп, рехнулся, видно! Чего доброго, не сегодня-завтра знаменосцем поступишь к Яношу!
– А ты на старости лет венгерцем зваться перестанешь! – рявкнул в ответ священник.
– А ты в палачи наймешься! – заорал Цецеи.
– А ты к немцам! – сердито крикнул поп.
– Палач!
– Немец!
– Живодер!
– Изменник родины!
Седовласые старцы кричали друг на друга так, что оба посинели от злости. Добо ждал только, когда придется их разнимать.
– Да не бранитесь вы, господь с вами! – проговорил он взволнованно. – Лучше уж с турками поругайтесь.
Цецеи махнул рукой и упал на стул.
– Не понимаешь ты этого, братец. Сапояи велел отрезать язык этому попу, а мне – руку. Ну, не дурак ли поп, коли обрубком своего языка Сапояи защищает!
– Будь он только моим врагом, – ответил притихший священник, – я давно бы ему простил. И все же я скажу: пусть лучше он правит венгерцами, нежели немец.
– Нет уж, лучше немец, нежели турок! – заорал Цецеи.
Добо перебил стариков, чтобы они не сцепились вновь:
– Хорошего мало и в том и в другом, это верно. Мы в Верхней Венгрии считаем так: подождем малость, может, немец выставит свои силы против турка. А кроме того, мы хотим убедиться, не продает ли Янош нашу отчизну туркам.
– Продал уже, братец, давно продал! – сказал Цецеи, махнув рукой.
– Не верю, – ответил Добо. – Ему нужна была корона, а не дружба с турками.
На столе появилось блюдо с цыплятами, жаренными в сухарях. Лица стариков смягчились. Все сели за стол.
– Эх, братец, когда-то и я был таким же молодым, как ты! – Цецеи покачал головой. – Сколько тебе лет?
– Тридцать один, – ответил Добо. – Да не сегодня-завтра и меня уж никто больше молодым не назовет.
– Покуда не женился – всегда молод. Но теперь самая пора тебе обзавестись семьей.
– Все некогда было, – сказал Добо улыбаясь. – Я, отец, с малых лет всё в сражениях да в сражениях.
– Так и надо. С тех пор как свет стоит, венгерец так живет. Ты, может, думаешь, я в танцах потерял обе ноги? Я, братец, начал вместе с Кинижи[9]! Меня король Матяш[10] по имени называл. Закончил же я вместе с Дожей, а он, поверь мне, был героем из героев.
Цецеи поднял в честь Добо полный до краев оловянный стакан:
7
Монах Дёрдь – крупный венгерский государственный деятель, кардинал.
8
Борьба венгерцев за освобождение страны из-под ига австрийских Габсбургов переплеталась с религиозной борьбой против католичества. Распространившееся в Венгрии протестантство было принято как венгерскими магнатами, стремившимися овладеть землями католической церкви, так и широкими массами населения Венгрии, видевшими в реформации средство сопротивления католической реакции Габсбургов.
9
Кинижи Пал (ум. 1494) – национальный герой Венгрии, прославившийся в битвах против турок.
10
Корвин Матяш – венгерский король с 1458 по 1490 год. Опираясь на мелких и средних феодалов и города, проводил политику централизации страны; вел успешную борьбу против угрожавших независимости Венгрии турок и Габсбургов.