Страница 17 из 35
Но тут экономку постиг ужасный и неожиданный удар. Собираясь вернуть баронессе серебро, она хватилась что недостает двух ложек – столовой и чайной.
Все переполошились. По тем временам ничего худшего, нежели пропажа серебра, в доме случиться не могло. В Хедебю началось лихорадочное волнение и всеобщая сумятица. Все только и делали, что искали пропажу. Вспомнили, что какая-то старая цыганка была на поварне в тот самый день, когда в Хедебю пировали, и готовы были ехать в дальние финские леса{24}, чтобы схватить ее. Все стали подозрительны и безрассудны. Хозяйка подозревала домоправительницу, домоправительница – служанок, служанки – друг друга и весь белый свет. То одна, то другая являлась с покрасневшими от слез глазами, ибо думала, что прочие подозревают ее в краже этих двух ложек.
Так продолжалось несколько дней, однако так ничего и не нашли, и девица Спаак была близка к отчаянию. Она побывала в свинарнике и обыскала свиное корыто с пойлом, желая посмотреть, не угодили ли туда ложки. Она украдкой пробралась на чердак, где служанки держали свое платье, и тайком перерыла их маленькие укладки. Все было тщетно, и где искать еще – она не знала. Она заметила, что баронесса со всеми домочадцами подозревают ее, пришлую. Она понимала, что ей откажут от места, ежели она не откажется сама.
Девица Спаак, склонясь над плитой, стояла в поварне и плакала так горько, что слезы ее капали вниз и шипели на горячей плите; вдруг она почувствовала, что ей надобно обернуться. Так она и сделала и вдруг увидала, что у стены стоит Генерал, указывая рукой на полку, которая была прилажена так высоко и так неудобно, что никому никогда не приходило в голову класть туда что-нибудь.
Генерал исчез, по своему обыкновению, в тот самый миг, как появился, но девица Спаак послушалась его знака. Вытащив из кладовки лестницу, она приставила ее к полке, влезла на самый верх, протянула руку и нащупала старую посудную тряпку. Но в эту грязную тряпку были завернуты обе серебряные ложки.
Как они туда попали? Конечно, это случилось без чьего-либо ведома и умысла. В невероятной суматохе на таком пиру могло случиться все, что угодно. Тряпку зашвырнули на полку, наверное, потому, что она попалась под ноги, а серебряные ложки очутились там вместе с ней, причем никто этого не заметил.
Но теперь они снова отыскались, и девица Спаак, сияя от счастья, отнесла их баронессе и вновь стала ее правой рукой и помощницей.
Нет худа без добра. Вернувшись домой по весне, молодой барон Адриан услыхал о том, что Генерал выказал девице Спаак свое неслыханное благоволение; и Адриан тотчас же начал уделять ей особое внимание. Он стал как можно чаще наведываться к ней в буфетную или же в поварню. То он являлся под предлогом, что ему нужна новая леска для удочки, то говорил, что его привлек приятный запах свежеиспеченных булочек. При этом он всегда переводил беседу на предметы сверхъестественные. Он склонял экономку рассказывать ему истории о привидениях, водившихся в богатых сёрмландских поместьях, таких, как Юлита и Эриксберг, желая выведать, каково ее мнение об этом.
Но чаще всего ему хотелось потолковать о Генерале. Он говорил ей, что не может рассуждать о нем с другими, поскольку они воспринимают его лишь с шутливой стороны. А он испытывает сострадание к злосчастному привидению и хотел бы помочь ему обрести вечный покой. Только бы знать, как к этому подступиться!
Тут девица Спаак заметила: по ее скромному суждению, в усадьбе есть нечто такое, что разыскивает Генерал.
Молодой барон слегка побледнел и испытующе посмотрел на экономку.
– Ma foi[1], барышня Спаак! – воскликнул он. – Это вполне возможно! Но заверяю вас, что имей мы здесь, в Хедебю, то, чего домогается Генерал, мы бы незамедлительно ему это отдали!
Девица Спаак, разумеется, слишком хорошо понимала, что барон Адриан наведывается к ней единственно ради привидения, но он был такой обходительный молодой человек и такой красивый! Да, уж если говорить начистоту – даже более чем красивый! Он ходил, чуть склонив вперед голову, а во всем его облике было нечто задумчивое. Да, многие даже полагали, что он не по летам серьезен. Но полагали так лишь потому, что не знали его. Порою он вдруг вскидывал голову, шутил и придумывал разные проказы почище любого прочего. Но за что бы он ни принимался – в его движениях, голосе, улыбке было какое-то неописуемое очарование.
Однажды летом, в воскресенье, девица Спаак была в церкви. Домой она возвращалась кратчайшим путем – тропинкой, которая пробегала наискось через городьбу пасторской усадьбы. Кое-кто из прихожан, выйдя из церкви, тоже пошел по этой же тропинке, и экономка, спешившая в усадьбу, обогнала женщину, которая шла куда медленней, чем она. Вскоре девица Спаак подошла к перелазу, по которому трудно было перебраться через изгородь, и, как всегда услужливая, она подумала о более медлительной путнице и остановилась, чтобы помочь ей. Протянув женщине руку, экономка заметила, что та вовсе не так стара, как ей было показалось издали. Кожа у нее была на редкость гладкая и белая, так что девица Спаак решила – может статься, ей не больше пятидесяти. Хотя с виду она была всего лишь простой крестьянкой, держалась она с достоинством, словно ей довелось пережить нечто, возвысившее ее над собственным сословием.
После того как экономка помогла женщине перебраться через изгородь, они пошли рядом по узкой тропинке.
– Вы, барышня, видать, та самая, что заправляет хозяйством в Хедебю, – сказала крестьянка.
– Да, – ответила девица Спаак.
– Я думаю, хорошо вам там живется?
– А почему бы мне жить плохо на таком хорошем месте! – сдержанно возразила экономка.
– Да в народе толкуют, будто в Хедебю нечисто.
– Не годится верить людским пересудам, – наставительно заметила экономка.
– Не годится, верно, не годится, уж я-то знаю! – согласилась собеседница.
Они помолчали. Видно, женщина эта что-то знала, и, по правде говоря, девица Спаак горела желанием порасспросить ее. Но это было бы неладно и ей не к лицу.
Первой снова завела разговор женщина.
– Сдается мне, что вы барышня славная, – молвила она, – и потому я хочу дать вам добрый совет: не засиживайтесь долго в Хедебю. Ведь с тем, кто там бродит, шутки плохи. Он не отступится, покуда не добьется, чего ему нужно.
Поначалу девица Спаак намеревалась было чуть свысока поблагодарить за предостережение, но последние слова незнакомой женщины возбудили в ней любопытство.
– А что ж ему надо? Вы знаете, что ему надо?
– Или вам, барышня, про то неведомо? – спросила крестьянка. – Тогда я слова больше не вымолвлю. Может, так оно и лучше для вас, что вы ничего не знаете.
С этими словами она протянула девице Спаак руку, свернула на другую тропинку и вскоре скрылась из виду.
Девица Спаак поостереглась и не стала рассказывать за обеденным столом всему семейству об этой беседе. Но после обеда, когда барон Адриан наведался к ней в молочную, она не утаила того, что сказала ей незнакомка. Адриан и вправду очень удивился.
– Должно быть, то была Марит Эриксдоттер из Ольсбю, – сказал он. – Знаете ли, барышня, она впервые за тридцать лет перемолвилась дружеским словом с кем-то из Хедебю. Мне она однажды починила шапочку, которую разорвал мальчонка из Ольсбю, а вид у нее при этом был такой, будто она хотела выцарапать мне глаза.
– Но знает ли она, что именно ищет Генерал?
– Кому же, как не ей, знать об этом, барышня Спаак. И я тоже знаю. Отец рассказал мне как-то всю историю. Но родители мои не хотят, чтоб об этом говорили при сестрах. Они станут тогда бояться привидений и навряд ли останутся жить здесь. И я тоже не осмеливаюсь рассказать вам об этом.
– Упаси боже! – молвила экономка. – Раз барон запретил говорить…
– Я сожалею об этом, – перебил ее барон Адриан, – я думал, что вы, барышня, сможете мне помочь.
24
…готовы были ехать в дальние финские леса… – Имеется в виду заброшенный лесной район на севере Вермланда, место поселения финских колонистов, которые жили в большой нужде.
1
Клянусь честью! (фр.)