Женщин обижать не рекомендуется

-- Мне только минеральную, -- сказала я.

-- Я пригласила -- я плачу. Что будешь пить? Виски с содовой или джин с тоником?

-- Минеральную.

-- Два джина с тоником, два салата из крабов, орешки.

Бармен смотрел на Настю, как смотрят ученики, если у тебя что-то не в порядке с одеждой. Я тоже посмотрела на нее. Лучи солнца освещали ее, свободная кофта просвечивала ее довольно большую грудь.

-- Как тебе моя грудь? -- поинтересовалась Настя.

-- Класс! -- тут же ответил бармен.

-- Ну, может быть не совсем классической формы, но еще вполне.

-- Вполне, -- подтвердил бармен.

-- Топай, -- приказала Настя. -- Каждая минута задержки -это уменьшение чаевых.

Бармен быстро двинулся к стойке.

Мне все больше нравилась Настя.

-- Насколько серьезно с отцом? -- спросила я.

-- Твой отец -- сукин сын, -- ответила Настя.

-- И он тоже? -- спросила я.

-- Да. Я вызвала Гузмана. Иван доверяет только своим. Гузман говорит, что будет операция на позвоночнике. У Ивана травма позвоночника и отнялись ноги. Гузман ему говорит, если не будет осложнений, через полгода встанешь на ноги.

-- А если будут осложнения? -- спросила я.

-- То же самое спросил и твой отец. Гузман ему ответил: "Рузвельт, передвигаясь в коляске, три срока был Президентом США, а твоя компания -- не Соединенные Штаты". И знаешь, что спросил Иван?

-- Что?

-- Ладно, говорит, пусть ноги не двигаются, а член будет двигаться? Сукин сын. Еще жену не похоронил, а уже о своем члене думает.

Я не заметила, как выпила джин с тоником, но почувствовала, что у меня уже появилась плавность в движениях: я утром выпила только кофе, и алкоголь уже начал действовать.

-- И что ответил Гузман? -- спросила я.

-- Что будет двигаться!

-- А что ответил отец?

-- Что тогда нет проблем.

-- Может быть, так оно и есть.

-- Может быть, -- согласилась Настя. -- Давай еще по одному джину!

-- Я уже плыву. Пропущу.

-- Сынок! Принеси еще один джин, -- попросила Настя. -Может, в последний раз гуляю. Будильник меня уволит первой.

-- А кто такой Будильник?

-- Первый, он же главный заместитель Ивана. Это он выразил тебе сочувствие. Я его ненавижу.

-- А мне он понравился.

-- А ты заметила, как он на тебя смотрел?

-- Как?

-- А никак. Как на табуретку. Такие на учительницах не женятся.

-- И зря. Многое теряют. А почему он Будильник? Он всех будит?

-- Потому что он точен, как будильник. Он не человек. Он механизм. У него все по расписанию. Понедельник -- теннис и сауна. Вторник и среда -- театр или консерватория. Четверг -библиотека.

-- Он и читает? -- вставила я.

-- Он пишет диссертацию. Пятница -- ночной клуб. Субботу и воскресенье он проводит за городом, но никто не знает, где и с кем. Он меня ненавидит.

-- За что?

Бармен принес джин с тоником. Я попросила бутерброды. Бармен принес с осетриной. Я считала быстро -- на кофе у меня денег уже не оставалось.

-- За что? -- повторила я.

-- Потому что я когда-то спала с Иваном, потому что я с Иваном на "ты", потому что, прежде чем принять решение, Иван советуется со мной.

-- И поступает, как советуете вы? -- спросила я.

-- Да.

-- Тогда посоветуйте, чтобы отец уволил Будильника, и никаких проблем.

Настя внимательно посмотрела на меня. Я ей улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда говорю гадости.

-- А ты, наверное, сучонка? -- предположила Настя после небольшой паузы.

-- Конечно, -- согласилась я. -- Но немного. А вы?

-- Когда-то я была большой сукой...

Мен заносило, я этого совсем не хотела, Настя мне нравилась, и я ей об этом сказала:

-- а вы мне нравитесь.

-- Не скажу, что я от тебя в восторге, -- ответила Настя, -- но дело с тобою, наверное, можно иметь. Ты не такая уж мышка, как показалось вначале.

-- Это вы об одежде?

--И об одежде тоже.

-- Учительницы, как разведчики, не должны веделяться, иначе ученики будут тебя не слушать, а разглядывать. От меня очень пахнет алкоголем?

Настя открыла сумочку, достала коробочку и вытряхнула из нее небольшую пастилку:

-- Пососи. Отбивает запах. Держу для ГАИ.

-- А вы за рулем?

-- Всегда, -- ответила Настя.

-- Сейчас, может быть, не стоит садиться за руль? -предположила я.

-- Два джина -- это меньше моей нормы. Я не сужусь за руль после пяти.

Я достала кошелек и начала отсчитывать половину.

-- В следующий раз заплатишь, -- сказала Настя.

-- Следующего раза может и не быть.

-- Будет. И не один раз.

Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее "девятки". Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.

Я вернулась в институт Склифосовского, но попасть к отцу мне не удалось. Так всегда бывает, когда я выпиваю. Вначале я энергична и даже нахальна, потом наступает апатия, хочется спать, и я теряю кураж. Можно было, конечно, подождать, когда заступит вечерняя смена, но ждать придется часов пять, и я решила вернуться домой. Я обещала Нугзару, что приду на переговоры.

Нугзар, пятидесятилетний грузин, уже больше тридцати лет жил в Москве, был женат на русской, но сохранил вкусы мальчика с проспекта Руставели в Тбилиси. Он носил кепки, которые были шире общепринятых, по-прежнему любил яркие галстуки и лаковые ботинки.

Он меня встретил во дворе многоэтажного дома, в котором снимал подвал для хранения овощей, хотя обычно овощи привозили на грузовиках и сразу распределяли по точкам, по маленьким муниципальным рынкам, палаткам у станций метро. Скоропортящийся товар надо было продавать как можно быстрее.

-- Нугзар, -- сказала я, -- у меня отец попал в автомобильную аварию. Сейчас в реанимации. Раньше, чем через неделю, я не смогу выйти на работу.

-- Отец -- это святое, -- Нугзар вздохнул. -- Придется взять шалаву.

Шалавами Нугзар называл женщин, которые жили за счет кавказцев. Они сдавали им квартиры, спали с ними и торговали их товаром, обсчитывая покупателей, сбивая весы.

Покупатели жаловались. Общество потребителей устраивало контрольные закупки, выписывали штрафы. Приходилось еще снабжать овощами милицию, особенно муниципальную, потому что при всех правильно оформленных документах и оплаченных налогах они могли придраться к чему угодно. На разбирательство уходило время, овощи гнили, Нугзар давно подсчитал, что выгоднее давать взятки, чем ссориться с представителями власти.

В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших парней с автоматами в полувоенной, в полуспортивной форме. Они ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили контакты с властями и разбирательства с обиженными покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом, маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины. Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.

Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы больше получали и меньше работали. Милицию традиционно презирало КГБ, нынешнее ФСБ -- Федеральная служба безопасности, сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае, не мелочились, как в районных отделениях милиции.

-- Куда мне обратиться? -- спросила я, -- в ФСБ или в Управление по организованной преступности?

-- Никуда не надо обращаться. Я разберусь.

И муниципалы перестали делать поборы возле универсама. Но Нугзар предупредил меня: